Конфликт в Нагорном Карабахе и не думает заканчиваться

Россия продолжает прилагать усилия по урегулированию конфликта в Нагорном Карабахе. В среду вечером президент РФ Владимир Путин поговорил со своим турецким коллегой Реджепом Тайипом Эрдоганом, и оба лидера, как заверили в Кремле, «подтвердили важность соблюдения гуманитарного перемирия». Однако бои продолжаются вдоль всей линии соприкосновения. Корреспондент “Ъ” Александр Черных побывал в окрестностях города Агдама, покинутого азербайджанцами в 1993 году, и выяснил у жителей армянского фронтира, что угроза потери урожая беспокоит их едва ли не больше, чем уже ставшие привычными обстрелы. А его коллега Кирилл Кривошеев с азербайджанской стороны своими глазами увидел, как война вернулась туда, откуда она четыре года назад, казалось, ушла навсегда.

«Пытаемся понять, что с урожаем делать»

В среду премьер-министр Армении Никол Пашинян отчитался перед нацией о промежуточных итогах обострения. Он признал, что войска непризнанной Нагорно-Карабахской республики (НКР) отступили «на двух направлениях». Но добавил: армия «полностью контролирует ситуацию». Заодно он упомянул, что в 2018 году Азербайджан на переговорах требовал отдать семь районов Нагорного Карабаха в обмен на мир. Один из них — окрестности города Агдама, покинутого азербайджанцами в 1993 году, в ходе первой карабахской войны. В НКР его считают частью близлежащего Аскерана.

На въезде в Аскеран нашу машину в первый раз за неделю тормозит военный патруль. Люди в камуфляжной форме изучают аккредитации, потом спрашивают, куда мы, собственно, едем — до границы с Азербайджаном осталось несколько километров.

— Хотите посмотреть Агдам? Без проблем, но только на свой страх и риск — там небезопасно, прилетают снаряды,— предупреждает военный.

Мы медленно проезжаем несколько кварталов покинутого города. Большинство строений разрушены — пожелтевшие кирпичные стены заросли чертополохом и диким виноградом. Между ними бродят коровы. Смотреть не на что — трудно поверить, что эти скучные развалины могут быть поводом для ожесточенной войны. Размышления прерывают звуки взрывов — явно неподалеку.

— Поедем дальше по дороге? — спрашивает водитель.— Но там пусто, азербайджанцы давно бежали, сами знаете. А с их стороны вернулись армяне из Баку. Поедем лучше покажу вам села вокруг Агдама. Сами услышите, хотят ли там люди оказаться частью Азербайджана.

Машина разворачивается, потом спускается на проселочную дорогу. Через полчаса раздается еще несколько взрывов. Водитель показывает в окно: над той самой агдамской дорогой, с которой мы свернули, поднимаются столбы черного дыма.

На окраине поселка нас встречают несколько пожилых мужчин, «за главного» у них 60-летний Мамвел. Первым делом он просит перевести смартфоны в авиарежим — «чтобы дроны не засекли, чтобы на фотографиях нельзя было геолокацию определить». По той же причине нельзя указывать в материале название поселка: «Зачем туркам знать, сколько нас тут».

В селе обычно живут 400 человек, теперь осталось около 50. Женщин и детей отправили к родственникам в Армению, парни и молодые мужчины ушли на фронт.

— Остались мы, старики,— говорит вполне крепкий Мамвел.— Вот пытаемся понять, что с урожаем делать.

В селе повсюду растут ухоженные гранатовые деревья, которые склонились к земле под тяжестью плодов.

— Гранаты, хурма, виноград,— перечисляет Мамвел, не обращая внимания на шум далекой канонады.— Все это мы растим. Но самое лучшее у нас — это гранаты.

Со своего участка в 10 га он получает их около 300 тонн.

— Все в Россию идет, через Армению,— говорит мужчина.— Что-то на сок, но в основном так свежим и продаем. Я, например, в Москву продаю — в магазины, на рынки.

Обычно Мамвелу помогают три сына: 19, 28 и 33 лет. Все они ушли на фронт, средний сын недавно был ранен и лежит в госпитале.

— Так что же, мы в этом году не дождемся в Москве гранатов?

— Помнишь, как Фрунзик (актер Фрунзик Мкртчян.— “Ъ”) говорил в кино? "Я тебе один умный вещь скажу, но только ты не обижайся". Я думаю, все от Путина зависит. По телевизору говорят, что надо миротворцев вводить — вот мы только русских братьев-христиан ждем. Никто другой здесь настоящий мир не принесет. Как, кстати, здоровье вашего корреспондента российского? Все хорошо у него? (Имеется в виду журналист Юрий Котенок, раненый при обстреле собора в Шуши.— “Ъ”.)

— Мы здесь российское телевидение смотрим, оно к нам добивает,— подхватывает седой Рафик в белой капитанской кепке.— «Россия 2», «Россия 24», НТВ — все это нам показывают. Мы смотрим, мы думаем, что Путин на нашей стороне. Хотя оружие он зря азербайджанцам продает. Нельзя на крови христиан делать бизнес.

Нас ведут в гости — показывать местное ополчение. Здесь все как в фильмах Эмира Кустурицы про воюющую Югославию: сельский дом с садом, два огромных белых пса, гогочут гуси, тут же под ногами вертятся куры, цыплята, из сарая ревет бычок. Посреди этого живописного хаоса курят два крепких седых деда в камуфляже. Один в знак приветствия поднимает над головой «калашников» и радостно трясет им.

— Вот наш ответ туркам! Вот наш ответ Алиеву (президенту Азербайджана Ильхаму Алиеву.— “Ъ”)!— кричит 62-летний Анушиван.— Это наша земля, мы здесь жили, мы здесь будем жить!

Его товарищ Хачик беседует спокойнее.

— Я советский солдат, я в Афганистане воевал. Потом тут воевал, защищал родину. Теперь мои два сына воюют. Так всегда было и будет. Даст бог, живыми вернутся,— говорит он, затягиваясь сигаретой.— Я и сам пришел на пункт сбора, мне говорят: дед, тебе 57 лет, иди домой. Я спорить не стал. Но надо будет, снова пойду воевать.

По ночам оба аксакала патрулируют с овчарками ближний перевал — «чтобы диверсанты не прошли». Анушиван показывает, как заряжает патронами рожок автомата.

— Видите, укладывает трассерные через один. Это чтобы ночью по беспилотникам стрелять, видеть в темноте, куда очередь вести,— объясняет Рафик.

Я не выдерживаю:

— А откуда у вас автомат вообще?

Все смеются:

— Всегда тут был.

Через забор сосед что-то кричит на армянском, протягивает мобильник.

— Извините, отойду — сын звонит с фронта,— говорит Хачик.

— Ну что, поехали, пока не стемнело,— торопит нас водитель.— Сейчас солнце вот за ту гору уйдет — и через 15 минут уже темно. А с включенными фарами ехать нельзя, по ним бьют прицельно. И дроны, и гаубицы. Хотя мы, конечно, давно научились без света ездить.

«Мы знаем, что государство нам поможет»

Тем временем находящийся в Азербайджане корреспондент “Ъ” в среду решил поехать на самый загадочный участок фронта — южный. Именно там находятся города Джебраил и Гадрут, которые азербайджанская сторона называет перешедшими под свой контроль, в то время как армянская отрицает поражение. Помочь найти истину могли бы фотографии узнаваемых мест, но, как утверждают в Ереване, возможность фальсификации есть даже в этом случае. Как заявил представитель Минобороны Армении Арцрун Ованнисян, небольшие диверсионные группы азербайджанцев проникают в населенные пункты (людей там нет или почти нет) и, сфотографировавшись с национальным флагом, спешно уезжают. Наконец, различные источники сообщали о высадке арабских наемников именно на южном участке фронта, в городе Горадизе (в Баку эту информацию категорически отрицают).

Пикапы с бойцами в кузове по дорогам ездят, но это, как нам объяснили, пограничники — здесь все населенные пункты стоят на реке Аракс, а за ней — Иран. Мужчины в пикапах одеты в одинаковую темно-зеленую форму, максимальная вольность — черная бандана вместо кепки. Как утверждает армянский сайт военных новостей Razm.info, сирийцы-наемники выдавали себя именно за пограничников. Но пробыв несколько дней на этой войне, начинаешь понимать: воевать на «тачанках» со станковым пулеметом тут просто негде — всю работу делает артиллерия.

Как бы ни хотелось лично проверить продвижение азербайджанских войск, это тоже невозможно. По дороге туда несколько блокпостов, на одном — столпотворение машин. Много солдат с автоматами — и все нервные. Как говорят, в машину прямо на дороге попал снаряд, вперед почти никого не пускают. Нас отправляют в штаб — пить чай с пряниками. Когда чай попили, офицер предлагает еще и пообедать в соседнем кафе, но мы отказываемся — нужно спешить. Нервные солдаты снова сомневаются, но все же дают проехать — командир же разрешил. На дороге встречаем несколько машин, специально покрытых толстым слоем грязи. Так делают многие — считается, что это позволяет остаться незамеченным для беспилотника. Ударных беспилотников у армянских военных нет — только наблюдательные. Но и они могут корректировать огонь.

Максимум, куда нас пускают,— это Джоджуг-Марджанлы, село в Джебраильском районе. До 2016 года оно было практически безлюдным — единственной семьей, которая осталась там после 1994 года, была семья фермера Октая Газиева. На горе Леле-Тепе стояли армянские войска, и из-за постоянных обстрелов жить в селе было практически невозможно. Но в апреле 2016 высота была взята Азербайджаном, и в село вернулась нормальная жизнь. Государство построило для всех, кто жил в Джоджуг-Марджанлы до войны 1990-х годов, одинаковые дома, школу и мечеть. В мае 2019 года корреспондент “Ъ” уже был в том селе — тогда на пороге школы смеялись дети, а в фургончике у дороги продавали мед. Теперь и сюда вернулась война. Подробно рассказывать, что мы видели по дороге, нельзя — это раскроет расположение военной техники, что строго-настрого запрещено делать работающим в Азербайджане иностранным журналистам. Если коротко: бронетехника, реактивные системы залпового огня (РСЗО) «Смерч», грузовики и джипы с грязевой маскировкой.

Первая постройка у въезда в село — магазин, принадлежавший Октаю Газиеву. Теперь от него не осталось ничего — видно только сгоревшие полки. Примерно неделю назад сюда угодил снаряд. «Мы знаем, что государство нам поможет, но и сами готовы при необходимости помочь государству»,— говорит хозяин. В его доме гости, на столе отварной барашек и, внезапно,— армянский коньяк Daniel. Этикетка на армянском. Откуда — рассказывать отказывается: «Подарили, трофей!»

Его сосед Шахин Гусейнов переехал уже после 2016 года — из Баку. На месте довоенного дома его семьи сейчас окопы, но государство выделило новый дом и «подъемные» деньги. Шахин решил заняться птицеводством: завел уток, индюшек — примерно 50 голов. Теперь есть только небольшой курятник, и огромная, метров пять глубиной, воронка в огороде — последствие попадания снаряда от РСЗО «Смерч».

Дом цел, но у входа видно большую трещину. Хозяин разрешает залезть на крышу — оттуда видно, что таких, как он, в селе много. Пока пьем чай, вдалеке громыхают взрывы, и, кажется, они приближаются.