«Карл Фаберже и Федор Рюкерт» в Музеях Кремля

В Музеях Московского Кремля проходит выставка «Карл Фаберже и Федор Рюкерт». Новый взгляд на легендарного ювелира только выиграл от сопоставления с выдающимся художником по эмали, считает Алексей Мокроусов.

Собор — Монферран, балет — Петипа, ювелир — Фаберже, а теперь еще и Рюкерт: подзаголовок кремлевской выставки обещает «Шедевры русской эмали», а в заголовке — две иноземные фамилии. С Фаберже-то все понятно, однако и остававшийся до конца жизни прусским подданным Рюкерт не был Федором и уж тем более Ивановичем. В родном Эльзасе он был Фриц Мориц, но, раз провел в России всю жизнь, звался на местный лад.

Как он попал сюда, непонятно, документов о жизни вообще немного, даже даты рождения и смерти в источниках разнятся. Его «живописное по эмали заведение» существовало с 1886 года, располагалось на Таганке. Сотрудников было мало, с годами их число с 4 выросло до 14. То ли дело Фаберже — когда он открыл в Москве фабрику-филиал в Большом Кисельном переулке, ее штат за десять лет вырос с 50 до 235 рабочих.

Экспансия императорского ювелира из Петербурга была неизбежной, но в Москве царил другой вкус. Сейчас в Кремле много ковшей и коробочек, портсигаров с кабошонами и вилок-ложек, но нет брелоков-слоников из сердолика или обсидиановых звонков в виде колонны — воздушные и прозрачные вещи Фаберже в европейском стиле создавали в основном выпускники училища барона Штиглица, оплота европоцентризма в Петербурге. Московский рынок завоевывали с учетом его особенностей — отсюда внимание к чистому style russe и сотрудничество с московскими мастерами-эмальерами, среди которых оказался и Рюкерт.

От выставок о Фаберже сегодня сводит зубы, но Музеи Кремля избегают общих мест. Девять лет назад здесь поместили Фаберже в контекст мастеров камнерезного дела, и тогдашнее зрелище запомнилось. Нынешнее тоже не из последних — почти 500 экспонатов (работы из американских частных коллекций не доехали в силу общепонятных причин, зато есть экспонаты из Музея Виктории и Альберта), много редкостей, двуязычный каталог и тщательно выверенное многообразие: от неизбежных флаконов, чарок и яиц до картин и набросков, работ Васнецова, Верещагина и задорной «Деревенской кокетки» Федота Сычкова. Они здесь не для атмосферы — это исходный рабочий материал Рюкерта.

Вещи Рюкерта напоминают об истоках массовой страсти к той самой красивости, которая потом так пышно цвела в украшавших советские квартиры гобеленах с оленями, богатырями и охотниками на привале. Он переносил на шкатулки и ложки, портсигары и ковши популярную живопись от «Трех богатырей» до «Витязя на распутье», копировал и Репина с Рерихом, и менее известных ныне авторов вроде Зворыкина и Трутовского.

В Европе царил ар-нуво, в России выходили «Весы» и «Аполлон», а тут — разлюли-малина, поддавки далеко не изощренному вкусу. В 1900-е, свидетельствует директор Императорских театров Владимир Теляковский, рядовые потребители были уверены, что «изящно может быть лишь то, что дорого», и поминали Фаберже и Васнецова. Позднее Теляковский сделает еще одну примечательную запись: в мировую войну начальник канцелярии Министерства двора и уделов Мосолов жаловался «на трудное положение своей семьи в Швейцарии, где, кроме золота, никаких денег не принимают. Мосолову пришлось купить у Фаберже бриллианты и их отправить с англичанином в Лондон, который их там должен продать и золото перевести в Швейцарию». Здесь примечательно все, от пристанища семей высшего чиновничества до восприятия Фаберже как прибежища в кризис.

Раньше Рюкерта в России почти не знали — он стал моден сначала за границей и лишь затем на второй родине. У Музеев Кремля самое большое его собрание среди госколлекций. Изучать провенанс — сущее наслаждение, так, ковш 1903 года поступил из управления драгметаллов Минфина СССР в 1968-м, чайная ложка — из шереметьевской таможни в 1992-м. Но многое было приобретено только в прошлом году; выставка — дебют кремлевских новинок и одновременно драгоценный в эпоху повальных (и очень качественных) подделок шанс увидеть подлинного Фаберже и Рюкерта. Разобраться в подлинности поможет и семейный архив Фаберже: его музеи получили перед вернисажем по завещанию внучки Карла Густавовича Татьяны. Потомков раскидало по свету, большая часть из трех десятков Фаберже (многие сменили фамилию) живет в Бразилии, русским из них мало кто владеет. В общем, самое место вещам и документам в Кремле — и это то нечастое в архивном мире решение, с которым трудно поспорить.