Умер Иван Чуйков

В Германии на 86-м году жизни умер один из самых блистательных мастеров советского неофициального искусства Иван Чуйков.

Родиться в семье советского академика живописи с умом и талантом — тяжелая ноша. Если из школьных учебников на тебя смотрит жутковатая, но очень соцреалистическая папина картина «Дочь советской Киргизии» (Семен Чуйков, 1948), а ты явно способен к рисованию, но в голове почему-то много мыслей о смысле искусства как такового, судьба может быть и сломана. Но у Ивана Чуйкова, несмотря на эти вводные данные, судьба была счастливой. Отец видел, что сын талантлив, неканоническим его эскападам не радовался, конечно, но и не особо давил. Мать, Евгения Малеина, как и отец когда-то, училась во ВХУТЕМАСе, так что, что такое «теория искусства», знала не понаслышке. Ее учителем был Роберт Фальк, а недолго и Малевич. Прямого переноса этого знания сыну она благоразумно не допустила, но что-то рассказывала.

Очевидно одно: студенту Суриковского института было интересно живописью не рассказывать истории, а говорить о самой живописи. То есть отвечать себе самому не на вопрос, о чем эта картина, а на вопрос, как она сделана.

Это формализм, конечно, чистой воды. Но Ивану Чуйкову повезло родиться чуть позже того времени, когда это было реально опасно. Он окончил Строгановский, успел стать участником Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Москве в 1957 году. Поступил в Союз художников в 1967-м. А в 1968 году появились его «окна». Сам он потом рассказывал, что переломным стал момент, когда, поднимаясь к другу в мастерскую, он увидел на лестничной площадке сваленные старые оконные рамы. Чуйков прихватил несколько с собой и сделал из них картины. Принципиальным был переход от плоскости холста к объемности. При этом от двухмерности картины как таковой Чуйков долго не отказывался — раз за разом он проверял «картину» на прочность: пока ее рамой остается оконный переплет, она является картиной. А если открыть форточку? А если срезать изображение так, что появится ощущение фрагментарности? А если впустить в картину слова? А если соединить собственноручно написанное с массово произведенным куском советского плаката?

В конце 1960-х, как утверждают биографы Чуйкова, он уничтожил все свои старые живописные работы. Информация вокруг его «окон» и его имени распространилась стремительно, и в 1970-е он уже активный член того круга, который вошел в историю отечественного искусства как «московский концептуализм». 1976-й — первая персональная выставка. Однодневная, в мастерской приятеля, скульптора Леонида Сокова. По большому счету, конечно, Чуйков концептуалистом не был — его занимали совсем не те проблемы.

Тогда как великие концептуалисты деконструировали мифы, Чуйков носился с вопросами границ произведения искусства, соотношения реального и иллюзорного, далекого и близкого, естественного и искусственного.

Чуть ли не ренессансные, вообще-то, вопросы. Но и объединить их несложно: Борис Гройс увидел в этой группе «романтизм», его «московский романтический концептуализм» отсылал к мечтательности художников этого круга, их желанию выйти за пределы данной нам в ощущении реальности. В то же время совмещает Чуйкова с его друзьями очень жесткое, почти естественнонаучное отношение к своей работе. Эксперимент как способ познания мира. Все они были шестидесятниками, против этого факта не попрешь.

В эти дни нам будет очень грустно. Вроде бы и возраст солидный, но цифры эти никак Ивану Чуйкову не подходили.

Высоченный, худой, рок-н-ролльный, очень красивый, страстный, светлый, всем интересующийся, его выставки до последнего были именно что блистательными.

В своих интервью он сравнивал красоту в живописи с красотой решения математической задачи. Часто употреблял в негативном смысле слово «манерный», «маньеризм». Любил прямые ходы, прямые линии и прямые углы. Так и ушел — стремительно, не прощаясь, без оглядки. Многие его друзья давно (или недавно) уже там. Многие уходили забронзовевшими. Чуйков был живее многих живых. И умер не от старости, не от старческих хвороб, а от проклятого коронавируса. Пал на войне.

Кира Долинина