Почему великий полководец стал в Белоруссии спорной фигурой

Исполнилось 290 лет со дня рождения самого знаменитого полководца России, но впечатление такое, что Александр Суворов снова в бою. «Огонек» попытался понять, почему эта фигура по сей день остается политически знаковой и вызывает у современных белорусов столь бурные и разные чувства: от страха до благодарности.

Алеся Корженевская, Минск

Если в Google задать поиск фразы: «Суворов в Беларуси», система автоматически предлагает другие, более частые, варианты запросов по теме. В топе сегодня — «суворов вырезал белорусов», «суворов палач беларуси», «суворов подавление восстания в беларуси», «каратель суворов» и прочее в том же духе. Ни гения русского оружия, ни основоположника наступательной и маневренной военной теории, ни одного из первых военачальников, который бросил вызов непобедимому Наполеону, каким его привыкли видеть в России и Западной Европе…

Чтобы выяснить, чем же русский полководец так сильно «провинился» перед белорусами, «Огонек» накануне 290-летнего юбилея Александра Васильевича отправился в суворовскую вотчину в Кобрин, ныне районный центр Брестской области.

От незнания до абсурда

Городок с 50-тысячным населением в западной части Белоруссии примечателен сразу тремя (!) памятниками Суворову. А еще тут есть военно-исторический музей, улица и парк — все названы в его честь. Удивляться не стоит: отношение к полководцу здешние места имеют самое непосредственное.

Суворов впервые попал на Брестчину во время польского похода в 1769–1772 годах. По поручению императрицы Екатерины II помогал польскому королю Станиславу Понятовскому в борьбе против шляхетских войск Барской конфедерации. По сути, это была междоусобица в Речи Посполитой. Но для бригадира Суворова кампания стала знаковой, потому что именно здесь он впервые применил свою знаменитую подготовку солдат и наступательную тактику ведения боя. Эффект впечатлил: сначала с отрядом в три сотни человек разгромил двухтысячное ополчение Казимира Пулавского под Ореховом. Потом с девятью сотнями солдат задал жару четырехтысячному войску гетмана Михаила Казимира Огинского под Столовичами. А завершил свой путь в Кракове взятием Вавельского замка уже генералом, по дороге разбив и присланного на подмогу конфедератам французского полковника Шарля Дюмурье.

Второй раз судьба забросила Александра Суворова в здешние края спустя два десятка лет. И опять для усмирения разбушевавшихся на своей же земле поляков — подавлять восстание Тадеуша Костюшко в сентябре 1794-го. За шесть дней суворовский корпус одержал четыре победы над повстанцами — при Дивине, Кобрине, Крупчицах и Бресте, а дальше двинул на Варшаву.

Однако таких подробностей в белорусских школьных учебниках по истории не найдешь. Там имя Суворова встречается всего в трех предложениях. Первый раз в теме восстания Тадеуша Костюшко: «На подавление российская императрица Екатерина II послала войска под командованием А. Суворова». Другое упоминание в связи с тем, что все та же самодержица пожаловала в наследственное владение до 7 тысяч ревизских душ крестьян «генералу-фельдмаршалу А.В. Суворову на Кобринщине». Третий случай в контексте русско-турецких войн в одном ряду с другими: «Всей России и Европе стали известны имена Григория Потемкина, Александра Суворова, Федора Ушакова, Петра Румянцева». Все.

— В учебниках (не только школьных, но и университетских) информация подается достаточно нейтрально, что, с одной стороны, хорошо. Но с другой — создает почву для любых трактовок. Каждый преподаватель может «подстроить» текст под ту точку зрения, которую считает верной. Вот и имеем ситуации, когда порой даже в рамках одного педколлектива бывают прямо противоположные мнения насчет тех или иных событий в истории и их влияния на современность,— говорит директор суворовского музея в Кобрине Елена Бабенко.

Откуда такая историческая многовекторность? А из 1980-х: на волне перестройки в Белоруссии антироссийский (и автоматически антисуворовский) взгляд на историю стал признаком свободолюбия в определенных кругах. И хотя в этих терминах сегодня не рассуждают, но сам подход этот в ходу — его, не стесняясь, уже не один десяток лет продвигают в прессе, на занятиях в вузах, на конференциях, в интернете.

— Один из главных тезисов этого исторического мифотворчества — «кровавое подавление Суворовым белорусского восстания». Под ним подразумевается восстание 1794 года. Однако не было оно ни особенно кровавым со стороны Суворова, ни тем более белорусским со стороны Костюшко,— продолжает Елена Бабенко.

Экскурсоводам Кобринского музея развенчивать этот миф приходится так часто, что в зале, посвященном этим событиям, даже появились специальные стенды с многочисленными выдержками из писем, приказов и донесений Суворова, которые предельно ясно характеризуют его как человека милосердного. Вот выдержки: «…Строжайше рекомендую всем господам полковым и баталионным начальникам внушить и толковать нижним чинам и рядовым, чтобы нигде при переходе местечек, деревень и корчм ни малейшего разорения не делать. …Пребывающих спокойно щадить и нимало не обидеть, дабы не ожесточить сердца народа и притом не заслужить порочного названия грабителей. Приказ сей да будет читан всем нижним чинам».

А вот еще: «…Крайне остерегаться и от малейшего грабежа, который в операции есть наивреднейшее; иное дело штурм крепости… В поражениях сдающимся в полон давать пощаду. Обывателям ни малейшей обиды, налоги и озлобления не чинить; война не на них, а на вооруженного неприятеля».

Так откуда же взялся кровавый образ? Вероятно, изначально из эпизода взятия предместья Варшавы — Праги 4 ноября 1794 года, которое вошло в польскую историографию как «пражская резня». Антисуворовски настроенные граждане любят вспоминать о том, как русские буквально за пару часов быстро, не щадя ни себя, ни врага, разгромили более чем 20-тысячный гарнизон повстанцев. Причем особый упор делают на то, что в атаку русские рвались с особой жестокостью. При этом не вспоминают, что одним из первых актов восстания Костюшко было кровавое нападение поляков в преддверии Пасхи на русский гарнизон, расквартированный в Варшаве («Варшавская заутреня» 17 апреля 1794 года). Повстанцы перебили несколько тысяч безоружных русских военных (да и гражданских) прямо на выходе из храмов после заутрени в Великий четверг.

Иными словами, спустя несколько месяцев после этой бойни солдатами суворовских подразделений на подступах к Варшаве двигало и чувство мести за погибших товарищей. Сам военачальник его как раз не разделял. Подтверждение тому — после разгрома пригорода по его приказу был подожжен мост, соединявший Прагу и Варшаву, чтобы русские солдаты на эмоциях не пошли громить и польскую столицу.

Все эти подробности задокументированы, встречаются в серьезных исторических исследованиях (как русских, так, к слову, и польских), учитываются они и на экскурсиях в Кобрине. А вот на тематических форумах, региональных новостных порталах с желтой повесткой и соцсетях им места нет.

— Я пытался пару раз вести диалог с авторами баек про то, что «Суворов все белорусские леса уставил виселицами» и «по городам шел, поднимая младенцев на пики», просил обосновать те или иные моменты.

В ответ лишь обиженные возгласы: «ватник», «москаль»,— рассказывает научный сотрудник музея Александр Чирун.— В таких сообществах никто не ищет доказательств или ссылок на документы. Важны лишь эмоциональные высказывания, громкие метафоры и число комментариев и лайков. Кто громче крикнет, тот и прав. Увы.

Любопытно, что после августовских событий 2020-го в Белоруссии на YouTube под роликом семилетней давности про «карніка і акупанта» («карателя и оккупанта» в переводе с белорусского.— «О») Суворова телеканала Белсат (финансируется Польшей, но вещает для белорусов) вдруг появились десятки новых комментариев. В них полководца сравнивали то с омоновцами и Лукашенко, то гневно требовали убрать все памятники с его лицом с территории Белоруссии, аргументируя тем, что «русские нам не братья и не друзья».

«Особый ключик»

Заходя в приземистый 230-летний дом Суворова в центре Кобрина, ожидаешь увидеть внутри реконструкцию походного солдатского быта или интерьеры из загородной жизни дворян. А что еще? Ведь бывал здесь полководец лишь дважды — в 1797-м и 1800-м. И провел в общей сложности не больше трех месяцев.

Тем не менее и этого оказалось достаточно, чтобы в наши дни под гонтовой крышей обосновалась «суворовская вселенная». Восемь залов со скрипучими полами под завязку набиты предметами XVIII века — от гравюр с видами Москвы, написанными в те годы, когда там родился будущий военачальник, до одной из шести его посмертных масок.

Экспозиция составлена с удивительной скрупулезностью. Начало карьеры в Семеновском лейб-гвардии полку? Оттуда барабан. Бился в Семилетней войне с пруссаками? Есть уникальная сабля с ножнами, которую король Фридрих Великий подарил генералу Гансу Иоахиму фон Цитену. Сувениры с русско-турецких войн — восточные курительные трубки и роскошное седло, украшенное полудрагоценными камнями. И так с каждым триумфом непобедимого полководца: о нем рассказывают десятки знаковых вещиц. Впечатляют коллекции военного обмундирования, оружия, книг.

Есть даже предметы из гардероба нескольких поколений Романовых. Например, шляпа Петра III и сапоги его сына Павла I. А еще штиблеты и шпоры великого князя Константина Павловича — несостоявшегося императора, с именем которого декабристы подняли восстание в 1825-м.

Есть редчайшие монеты вроде «полтинника Ивана VI» — этот император-младенец был свергнут Елизаветой Петровной, она же издала указ на переплавку всех денег с его изображением. За хранение таких монет могли подвергнуть пыткам, отправить в ссылку. При чем тут Суворов? Так он же был свидетелем этих событий! Как нынешние белорусы с начала 1990-х стали свидетелями трех деноминаций и пяти девальваций.

Особое место в экспозиции занимает суворовский бестселлер «Наука побеждать» — несколько десятков книг, выпущенных в разное время на разных языках. Например, раритетная вариация на украинском, датированная 1945 годом.

— Все, что видите, подлинники,— подчеркивает научный сотрудник Александр Чирун.— Копии можем пересчитать по пальцам.

Вопрос для белорусских музеев непраздный: экспозиции на историческую тематику в большинстве своем состоят из копий. Даже распиаренные до неприличия Мирский и Несвижский замки, некогда принадлежавшие магнатам Радзивиллам, а ныне входящие в список Всемирного наследия ЮНЕСКО, к разочарованию туристов встречают муляжами. А в Кобрине — хотя это райцентр — сплошь оригиналы.

Заполучить их музею заштатного городка удалось в послевоенные десятилетия благодаря своему первому директору Алексею Мартынову. Он хоть и не имел вузовского диплома и опыта работы в музейной сфере, вызывал доверие у коллег: экспонаты из лучших сокровищниц большой страны — Эрмитажа, ГИМа, Артиллерийского музея — для Суворовского музея ему передавали охотно.

Прекрасно владея английским, немецким, польским, французским (еще он знал эсперанто), первый директор вел переписку с русскими писателями в эмиграции, имел музыкальный вкус, разбирался в изобразительном искусстве и сам рисовал. После воссоединения западной и восточной частей Белоруссии ему как одному из самых образованных жителей города доверили организацию почтового отделения, потом библиотеки. Создавать музей Суворова без единого экспоната на старте, опыта и связей поручили тоже ему.

— Самообразования Алексея Михайловича хватило бы на пять университетских дипломов,— говорит Нина Плиско, которая сама проработала директором музея 26 лет.— Он был настоящим кобринским интеллигентом.

С 1948-го по 1965-й на пассажирских поездах (!) Алексей Мартынов привез в Белоруссию из Москвы и Ленинграда свыше 10 тысяч редчайших предметов. Они легли в основу не только Кобринского, но и других белорусских музеев — от краеведческих в райцентрах до государственного исторического в Минске. Мартынов как никто другой располагал к себе коллег и умело пользовался «особым ключиком» — именем Александра Суворова.

Кто сегодня хочет видеть все это? Основная масса посетителей музея — русские и белорусы. Бывают украинцы: от Кобрина до границы всего пара десятков километров.

— Они у нас самые молчаливые,— говорит о соседях из Украины Александр Чирун.— Ходят по залам, слушают и никакой реакции. Даже на экспозиции о Великой Отечественной ни вопросов, ни возражений. То ли боятся сказать что-то не то, то ли им уже нет дела до общего прошлого…

Но бывает, что гостями музея Суворова становятся и европейцы. Поляки, к примеру, часто едут сюда в полной уверенности, что это дом Ромуальда Траугутта — одного из лидеров восстания 1863–1864 годов, которое развернулось на территории современной Белоруссии, Литвы и Польши с целью восстановления Речи Посполитой в границах 1772 года.

— Траугутт действительно в Кобрине жил, но в другом доме, который не сохранился,— говорит научный сотрудник.— В одном из польских путеводителей современный автор то ли по ошибке, то ли с издевкой разместил фото нашего музея с подписью, что это усадьба революционера. В итоге поляки приезжают, а тут их ждет… Александр Васильевич Суворов.

«Неложные свидетели»

Первые попытки выдворить Суворова из Кобрина предпринимались еще в первой половине ХХ века, когда город в составе западных белорусских земель стал частью Польши. Тогда переименовали улицу, названную в его честь, а потом, чтобы сориентировать население на новые ценности, еще и установили бюст Тадеуша Костюшко, побежденного полководцем в 1794-м. Площадку для этого тоже выбрали символичную — постамент, на котором до Первой мировой стоял бронзовый орел в честь столетия победы русских войск над Наполеоном (орла, к слову, украли немцы, когда оккупировали эти земли в 1915–1918 годах). Но простоял польский революционер здесь долго — до 1951 года. А потом отправился в краеведческий музей в Бресте, оттуда — в Сехновичи в музей Т. Костюшко, где до сих пор и находится.

Главный же парадокс в том, что Тадеуша Костюшко с белорусскими землями связывает только место рождения. Хотя и о нем идут споры: будущий национальный герой Польши и США родился то ли в Меречевщине под Ивацевичами, то ли в Малых Сехновичах под Жабинкой. Ни там, ни там усадьбы не сохранились.

Уже в наше время их попытались восстановить. Так что в обоих местечках — лишь скромные экспозиции в его честь (естественно, со своей версией происхождения). Доподлинно известно, что крестили Тадеуша в 1746-м в костеле Святой Троицы в Меречевщине, но и он не сохранился.

А вот молчаливых свидетелей пребывания Александра Суворова предостаточно. В Кобрине, помимо дома-музея, раскинулся старинный парк с прудом середины XVIII века. Любой местный подтвердит: тут купался генералиссимус. И если этот факт при желании можно еще оспорить, то визиты глубоко верующего Суворова в здешнюю Петропавловскую церковь несомненны.

— В старинном храме до начала Первой мировой хранили Псалтырь, по которому он лично читал молитвы на службах. Но в войну реликвия исчезла вместе с другими важными документами,— рассказывает директор музея Елена Бабенко.— Зато в народе церковь так и зовут суворовской.

Еще один храм «с памятью» в местечке Дивин Кобринского района. В церковь Параскевы Пятницы Александр Васильевич заглянул на благодарственный молебен 3 сентября 1794 года после того, как разбил неподалеку повстанцев под руководством польского генерала Сераковского. Даже диву даешься: все здания, связанные с Суворовым в этих краях,— деревянные, а до наших дней уцелели.

Воевали с Суворовым в этих краях немцы и в Великую Отечественную. В суворовском доме в Кобрине (здешние территории входили в Рейхскомиссариат Украины с центром в Ровно) оккупанты устроили конюшню. Но дом пережил и это: уже в 1948-м сюда пришли первые посетители из числа местных, а в середине 1970-х их количество перевалило за 130 тысяч человек в год.

— По 20–30 групп в день принимали,— вспоминает Нина Плиско.— Тогда и начали добиваться строительства нового здания — фонды, опыт и известность росли. Появились планы по созданию первого в Белоруссии военно-исторического музея.

Реальное финансирование для этого нового музея удалось получить лишь за пару лет до распада СССР. В итоге построиться успели, но за крышу над головой и право зваться суворовским пришлось повоевать. Причем по методу самого же полководца — «не числом, а умением». На перестроечной волне желающих не допустить или затянуть открытие новой экспозиции в Кобрине вдруг появилось множество: присягали другим кумирам. Среди местных чиновников были даже такие, кто уже готовое здание всерьез предлагал сделать не музеем, а казино.

В начале 1990-х националистически настроенные активисты из Минска доказывали, что маленькому городу и вовсе не нужен «музей зброі» (белор.— оружия). Мол, для района нужно что-то попроще и попонятнее — этнография, быт, а военно-исторический музей, который охватывал бы всю историю войн на белорусских землях,— это масштаб республики и рано или поздно в Минске что-то такое появится... Кстати, не появилось: есть только мемориалы и экспозиции по событиям.

— Наши оппоненты рассчитывали, что мы не сможем быстро заполнить новый музей и они его под шумок заберут. Не вышло: мы ведь полвека собирали фонды по военной истории! — не без гордости замечает Нина Плиско.— Единственное условие, на которое пришлось согласиться,— внутри нового здания не должно было быть ни одного упоминания Суворова.

Формально оно выполнено — внутри таких упоминаний нет. Зато значатся большие серебристые буквы над входом: «Кобринский военно-исторический музей имени А.В. Суворова»…

«Жизнь столь открытая и известная, какова моя, никогда и никаким биографом искажена быть не может. Всегда найдутся неложные свидетели истины»,— писал полководец одному из офицеров, который хотел взяться за изложение его подвигов на бумаге.

Конечно, вздыхают кобринские музейщики, Суворов не мог предположить, что в ХХ и ХХI веке найдутся историки, которые не станут утруждать себя поисками «неложных свидетелей» и примутся придумывать то, что про него хотят слышать потомки тех, с кем он некогда воевал. А может, и мог? Просто этот его бой еще не закончен.