Свердловский омбудсмен Татьяна Мерзлякова — о громких делах и защите прав человека в пандемию

10 декабря во всем мире отмечается день прав человека. В этот день в 1948 году была принята Всеобщая декларация прав человека, а спустя два года ООН призвала признать дату международным праздником. Уполномоченный по правам человека в Свердловской области Татьяна Мерзлякова рассказала “Ъ-Урал” о том, как соблюдаются права людей в период пандемии, почему участились случаи жестокости со стороны сотрудников полиции, и о своем отношении к делам Дарьи Беляевой, обвиняемой в контрабанде наркотиков, и Максима Шибанова, осужденного за толчок журналиста.

— Как пандемия отразилась на работе аппарата уполномоченного по правам человека?

— В этом году все наше внимание было сосредоточено на проблемах, спровоцированных коронавирусом. Мы пытались сделать все возможное, чтобы защитить трудовые права граждан, либо компенсировать потерю зарплаты. Старались влиять на введение поддержки для бизнеса. Впервые оказывали помощь институтам гражданского общества. Мы до сих пор стараемся вести диалог с правительством региона с целью не допустить введение чрезмерных ограничений.

Так, одним из главных наших достижений стало то, что в Свердловской области не стали внедрять цифровую слежку за гражданами, как в Москве. Нам не нужны цифровые институты слежки. Несмотря на давление, оказываемое на губернатора Евгения Куйвашева людьми, которые якобы старались защитить людей от вируса, он на это не пошел.

— Заметили ли вы рост обращений от граждан в этом году? С чем связаны жалобы чаще всего?

— Количество обращений, безусловно, выросло. Связано это с беспомощностью людей перед системой. И эта динамика меня удивила. Я ожидала, что количество обращений снизится, ведь из-за пандемии мне пришлось существенно сократить число личных приемов. Но недостаток личных встреч, которых мне очень не хватает, компенсировали обращения на почту.

Отмечу, количество обращений в электронном виде увеличилось в два раза (с 23% до 46%).

Кроме того, изменилась структура обращений. На первое место вышли жалобы, связанные с правом на охрану здоровья и медицинскую помощь. В связи с поправками в Конституцию стали чаще поступать предложения о совершенствовании законодательства. Если раньше подобных обращений было 0,39% от общего числа, то теперь 4,93%. На 2,4% выросло количество обращений иностранных граждан. Обращений по защите прав в учреждениях уголовно-исправительной системы выросло с 12% до 13%.

— В СМИ и соцсетях в этом году было много жалоб, связанных с коронавирусом. Они касаются некачественного медицинского обслуживания, оплаты труда медиков, работающих с больными коронавирусом, нехваткой лекарств. Поступали вам такие обращения? Ваш аппарат отслеживал их в повестке и как-то реагировал?

— С начала пандемии мы начали уделять огромное внимание обращениям, как со стороны врачей, так и граждан, подверженных риску заболеть. В частности, на протяжении всего года отслеживаем жалобы, касающиеся несвоевременных выплат по работе с коронавирусными пациентами. В первую очередь, поступающих из «красной зоны». И я не могу сказать, что мы допустили много ошибок, связанных с оплатой труда врачей. Но было множество вопросов, связанных с оплатой труда диспетчеров со стороны водителей скорой помощи, которые не понимали, почему они находятся к зараженным ближе, но получают меньше.

Поступают обращения и от граждан: в некоторые больницы невозможно дозвониться, в других — нехватка мест, часто врачи по непонятным причинам не хотят ставить диагноз COVID-19.

При этом нельзя сказать, что у нас все здравоохранение одинаковое. Даже в Екатеринбурге, если рассматривать разные больницы, проблемы совершенно разные. ЦГБ №3 как-то сразу взяли себя в руки, из нее жалоб вообще не идет.

При этом мне сложно вспомнить хотя бы день без обращений из ЦГКБ №1. Эталонной больницей стала ГКБ №40, без которой потерь от коронавируса у нас было бы значительно больше.

Я не идеализирую систему здравоохранения Свердловской области, скорее наоборот. Но точно могу сказать, что не были допущены серьезные нарушения. Системного сбоя не было. В случае каких-то отдельных жалоб я лично обращаюсь либо к главврачам учреждений, либо к заместителю министра здравоохранения Ирене Базите, и мы вместе решаем проблемы.

— Во многих регионах поступали жалобы от арестантов из СИЗО и заключенных исправительных учреждений. Были ли какие-то проблемы в Свердловской области?

— Особенно много вопросов поступает от родственников арестантов и заключенных, которым из-за пандемии запретили проводить свидания и оставлять передачи. Недавно уполномоченный по правам человека России Татьяна Москалькова собирала всех омбудсменов, и у нас по этому поводу началась дискуссия. Многие считают, что проводить свидания необходимо, это помогает в перевоспитании заключенных. Я не считаю, что этот вопрос однозначный.

Еще в начале пандемии я понимала, что система не выдержит, если вирус попадет в колонии. В первую волну проводила Zoom-конференции с заключенными, которым объясняла, почему в данной ситуации опасно устраивать свидания.

Я скорее против свободного посещения колоний. Ситуация там и так довольно серьезная, все чаще заболевают врачи, работающие в больницах при исправительных учреждениях. При этом не неясно, почему в колонии людей из изоляторов временного содержания (ИВС) везут без справок об отсутствии COVID-19. Нельзя подвергать риску целую зону. Об этом я также заявляла на встрече с омбудсменами, попросила проработать приказ, регламентирующий этот вопрос.

Хочу добавить, что немецкие коллеги рассказывали, что у них ограничения в разы жестче. К арестантам и заключенным не пускают даже адвокатов. У нас же, помимо юристов, СИЗО могут посещать члены общественно-наблюдательной комиссии (ОНК). Если абстрагироваться от коронавируса, то поступает множество жалоб, связанных с ненадлежащим поведением с арестантами и заключенными. Но я не могу сказать, что процент подобных обращений серьезно увеличился. Кроме того, многие жалобы связаны с тем, что заключенные считают, что их намеренно не хотят отпускать по УДО.

— Как на фоне пандемии складывалась ситуация с мигрантами? Ранее вы говорили, что их нахождение в спецприемнике (в марте там находилось 249 человек) нарушает противоэпидемиологические нормы, а депортировать их не могли из-за закрытых границ. Решилась ли эта проблема?

— Сейчас ситуация нормализовалась. Осталось лишь две страны, которые до сих пор не открыли для России свои границы — Украина и Азербайджан. Но мы ежедневно работаем с Генеральными консулами, стараемся находить обходные пути. Вчера стало известно, что еще трех азербайджанцев, находившихся у нас в местах лишения свободы, удалось депортировать на родину.

На счету у Генконсула Азербайджана на Урале и Дальнем Востоке остается еще 23 человека, но мы приложим все усилия, чтобы депортировать их. В Украину же мы пытаемся отправлять через Турцию. Сейчас попробуем еще и через Симферополь.

— В регионе год назад поменялись главы ключевых cиловых структур — МВД, ФСБ. Удалось ли вам наладить отношения с ними? На ваш взгляд, факт, что они не местные, как-то влияет на их подход к сотрудничеству?

— Не всегда люди, приехавшие к нам, понимают специфику региона. Уважение к Свердловской области должно появляться у каждого, кто переступил ее границу. Это непростая самодостаточная территория, которая сама зарабатывает себе на хлеб, а потому может сама распоряжаться своими возможностями.

Поэтому какие-то руководители стали слабее предыдущих, другие напротив, смогли перестроить процесс работы в лучшую сторону.

Я действительно рада, что у нас появились главы силовых структур, которые на уровне предшественников работают значительно профессиональнее, и с ними можно найти общий язык, даже несмотря на различия в занимаемых по разным вопросам позициям. На мой взгляд, ФСБ стала работать значительно профессиональнее.

— Случаются ли конфликты вашего аппарата с силовыми структурами?

— Довольно часто. Они не всегда готовы идти на компромиссы. Долгое время, например, у меня не складывались отношения с целой системой судебных приставов. Люди меняются, а отношения нет. Но в этом году нас объединил коронавирус. Мы стали работать более плотно, и пришли к общему пониманию, что есть грань, через которую ни один пристав не может перейти. При этом они поняли, что я борюсь с системными проблемами, а не частными, что также повысило их уважение к аппарату.

— Жительницу Екатеринбурга Дарью Беляеву сегодня начнут судить за контрабанду антидепрессантов. Она заявляет, что препарат, заказанный из Польши, ей назначил врач, и она не знала о его наркотических свойствах. В состав входит бупропион, который Россия внесла в список запрещенных, но Российское общество психиатров настаивает, что вещество не является наркотиком и необходимо для лечения. Знаете ли вы об этой истории, как относитесь к такому процессу, можете ли как-то вмешаться в этот вопрос, в том числе как член совета по правам человека (СПЧ)?

— Подобные истории происходят нередко. Возьмем хотя бы «маковые дела». Все чаще я замечаю, что суды работают более ответственно, и выносят адекватные решения. Если раньше выносились обвинительные приговоры по делам, когда людям подбрасывали наркотики, то сейчас таких случаев не осталось. Поэтому Дарью, при условии отсутствия ее вины, могут оправдать. Но мы не можем вмешиваться в судебный процесс.

Даже с Дарьей мы пока встретиться не можем, потому что это может расцениваться, как давление на суд. Но в случае, если нам покажется, что суд вынес несправедливый приговор, мы будем помогать его обжаловать.

При этом я не хочу делать преждевременных заявлений о ее невиновности. Нужна кропотливая работа, в ходе судебного процесса должны проверить: наркоманка ли она, стояла ли на медицинском учете, для каких целей планировала использовать этот препарат. В подобных вопросах я ориентирована на Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ), и у них четко указано, что в подобных делах важна мотивация приобретения запрещенного вещества.

— Екатеринбуржцы несколько раз выходили на акции поддержки жителей Хабаровска, что повлекло за собой ряд задержаний, штрафов, арест Дениса Гауэрта. Вы заявляли о недопустимости наказаний за участие в мирных акциях. Можно ли сказать, что в последние годы сотрудники полиции ведут себя более жестко с участниками подобных акций?

— С уверенностью можно сказать, что сейчас сотрудники полиции стали охотиться за каждым, кто стоит на улице с пикетом. Я не понимаю, для чего в столь непростое время было необходимо задерживать людей, арестовывать Гауэрта.

У силовиков мнение, что если мы будем давать людям много воли, у нас может начаться свой Хабаровск. Но они не понимают специфику региона.Наши люди всегда активно выражают гражданскую позицию, за это я их уважаю.

Больше всего я боюсь тишины и спокойствия, когда люди прячутся по кухням. А властям и силовым структурам нужно помнить, что людей важно слушать, а не наказывать. А если у нас и начнется свой Хабаровск, то его уж точно будут разрешать не силовики. Ситуация с жестокостью со стороны сотрудников полиции поменяется, когда они поймут, что главное — переговорный процесс, медиация и участие гражданского общества в государственных процессах.

— Недавно суд оштрафовал екатеринбуржца Максима Шибанова за то, что он толкнул журналиста Максима Румянцева на акции против строительства храма святой Екатерины. Как вы оцениваете решение суда и саму ситуацию?

— Со стороны Румянцева была чистейшей воды провокация. На мой взгляд, Шибанов поступил как настоящий мужчина в той ситуации, и мне жаль, что все дошло до суда. Конечно, я не могу оценивать решение суда, но точно буду помогать и поддерживать Максима Шибанова.

Беседовал Илья Смирнов