Гений и злодеи
Умер Валентин Гафт
От последствий перенесенного в прошлом году инсульта умер Валентин Иосифович Гафт — тонкий, своеобычный и сложный артист-интеллектуал, чьи роли в культовых позднесоветских фильмах принесли ему безграничную популярность общенационального масштаба. Ему было 85 лет.
В «Визите к Минотавру» (1987) Эльдара Урузбаева Валентин Гафт играл персонажа уникальной профессиональной судьбы — скрипача, переквалифицировавшегося в серпентолога. Пожалуй, только в его исполнении такое невероятное сочетание могло завоевать зрительское доверие. Двойственность была его амплуа. По контрасту со страдательной внешностью еврейского интеллектуала или музыканта — лоб мыслителя, болезненная мудрость взгляда, горькая усмешка — Гафт играл не столько судьбы героев, сколько судьбу ума, слишком сильного и холодного, чтобы не быть использованным во зло.
Мудрость оборачивалась искушенностью манипулятора, будь то шеф спецслужб Андрес, предавший Сальвадора Альенде, в «Кентаврах» (1978) Витаутаса Жалакявячуса или председатель кооператива Сидоркин в «Гараже» (1979) Эльдара Рязанова. Горечь — цинизмом тирана, сознающего, что люди ничуть не лучше змей. «Хороший дом, Ксанф. Хорошие рабы. Красивая жена, Ксанф»,— с незабываемой интонацией оценивал его Агностос имущество друга, на которое положил глаз, в «Эзопе» (1981) Олега Рябоконя.
Приспособленцы, которых Гафт сыграл немало, в конечном счете тоже вариация на тему тирании.
В его актерской судьбе много общего с судьбой Михаила Козакова, с которым они дебютировали в «Убийстве на улице Данте» (1956) Михаила Ромма и составили гениальный комический дуэт в фильме Виктора Титова «Здравствуйте, я ваша тетя!» (1975). Гафт тоже был слишком характерен, эксцентричен и чужд стандартному советскому набору амплуа. Театралы помнят его блистательного графа Альмавиву в «Женитьбе Фигаро» (1969) в Театре сатиры, одном из пяти театров, которые он, такой неуживчивый, сменил перед тем, как в том же 1969 году начал служить в «Современнике».
Но, в отличие от Козакова, его психотип был слишком тревожен, чтобы уютно обжиться в комедийно-водевильном пространстве.
Это качество Гафта сполна проявилось и в его легендарных желчных эпиграммах, и в его — не менее легендарном — актерском «самоедстве».
Гафт жалел о невоплощенном замысле «В ожидании Годо», где мечтал сыграть в дуэте с Олегом Табаковым. Он был бы гениальным мистическим бомжом Владимиром, но сыграл бомжа Президента в «Небесах обетованных» (1991) Рязанова с не слишком убедительной реалистической биографией.
На взгляд советских сценаристов, он был хорош в роли умного и опасного врага — бандита Чужого в «Схватке в пурге» (1977) Александра Гордона, рецидивиста Батона в «Гонках по вертикали» (1983) и агента ЦРУ Смита в «Контракте века» (1985) Александра Муратова. Апогей этого амплуа — почти карикатурный «крестный отец» Артур в белоснежном костюме в «Ворах в законе» (1988) Юрия Кары. На роль властного начальника — в «Цементе» (1973) Александра Бланка и Сергея Линькова, «Таможне» (1982) и «Восьми днях тревоги» (1984) Муратова — он тоже годился. Но в его «красных директорах» сквозило что-то инфернальное.
Недаром Гафт дважды сыграл самого талантливого советского организатора Лаврентия Павловича Берию, а еще Воланда — отчасти Сталина — в киноверсии «Мастера и Маргариты» (1994) Кары, бериеподобного «человека во френче» в снятой Владимиром Бортко телеверсии того же романа (2005), самого Сталина в спектакле «Сон Гафта, пересказанный Виктюком». Берия завораживал Гафта, видевшего его на похоронах Сталина: «Лицо Берии было почти закрыто, сверху была шляпа, надвинутая по самые брови, воротник поднят так, что виден был только говорящий рот и пенсне. Тогда я подумал, что он похож на шпиона».
Человечность, которой часто не хватало героям Гафта, он обретал в ролях, резко контрастирующих с его интеллигентной внешностью,— ролях боевых офицеров.
Искалеченных физически, как в фильме Петра Фоменко «На всю оставшуюся жизнь» (1975), или морально: «О бедном гусаре замолвите слово» (1980) Рязанова, «Анкор, еще Анкор!» (1992) Петра Тодоровского. Наверное, те качества, которые в мирной жизни превращали героев Гафта в злодеев и тиранов, только на войне — в таком простом и ясном деле — могли обернуться своей благой противоположностью.