Доказанные запасы IT
Государство разведало новый пласт прибыли
В 2020 году частные IT-компании на собственной шкуре почувствовали закрепляемую на государственном уровне максиму «IT — это новая нефть». Как российская «нефтянка» была на взлете цен фактически консолидирована государством, так и в IT, чья важность резко выросла на фоне пандемии, процесс явно начался. Даже механизмы перекликаются: согласование рекордных бюджетов на цифровизацию госструктур проходит на фоне серии уголовных дел и обысков в крупных IT-компаниях, которые могли бы претендовать на эти подряды. Но вместо них на рынок выходит само государство, в том числе в лице, казалось бы, совсем непрофильных игроков вроде «Росатома».
Уходящий год окончательно прояснил для IT-бизнеса три парадигмы. Первая состоит в том, что государство в перспективе ближайших трех лет становится единственным стабильным и крупным источником заработка.
Бюджеты ведомств, которые прописали стратегию собственной цифровой трансформации как раз на этот срок, неуклонно растут.
В конце ноября Счетная палата уже назвала аномальным фактический рост IT-расходов ведомств, но аппетиты 2019–2020 годов не идут ни в какое сравнение с суммами, которые органы исполнительной власти запросили на 2021–2023 годы.
Росгвардии нужно 11 млрд руб. на закупку отечественного софта и «железа», разработку сервиса контроля оборота оружия, ФСИН выбивает 25 млрд руб. на камеры с распознаванием лиц и глушилки сотовой связи в тюрьмах, в МВД на обновление серверов, покупку софта и запуск новых IT-платформ запросили сразу 50 млрд руб.— годовой бюджет города-миллионника. Рекордсменом стало МЧС: модернизация системы «Безопасный город» обойдется бюджетам всех уровней в 97 млрд руб.
Но частному бизнесу крупные госпроекты в сфере IT, похоже, не светят, борьба за них развернулась между государственными корпорациями, включая самые неожиданные варианты. И это вторая парадигма.
Государство конкурирует само с собой за свои же деньги.
Чиновники из МЧС лоббируют госпорпорацию «Ростех» как основного поставщика «Безопасного города», хотя на этот статус претендовала и госкорпорация «Росатом». «Ростех» стал ключевым претендентом и на цифровизацию ФСИН, потеснив подконтрольный государству же Сбербанк. Последний, в свою очередь, добился статуса оператора «Гостеха» — мегаплатформы для агрегации всех государственных информационных систем в стране. И даже попытки насаждения конкуренции происходят между чисто государственными игроками: за «Гостех», ссылаясь на риски монополизации, боролись также ВТБ, «Ростелеком» и «Почта России».
Ну и наконец, третья парадигма нового государственного «рынка» IT: не влезай — убьет. Последние полгода криминальная хроника деловых газет пестрела новостями об арестах топ-менеджеров крупнейших частных IT-интеграторов. В июле прошли обыски в IT-компаниях, работавших с «Почтой России»,— «Инфосистемы Джет», «Ай-Теко», Maykor и Softline. Тогда же был задержан владелец Национальной компьютерной корпорации Александр Калинин, его дело может быть связано с картельным сговором при поставке системных блоков для ГАС «Выборы». В октябре силовики ворвались в офис Merlion, в ноябре был арестован вице-президент «Ланита» Виктор Серебряков, которого обвиняют в хищении 600 млн руб. при цифровизации Минэнерго.
Стоит ли считать совпадением, что аресты и обыски прошли как раз во время составления и утверждения ведомственных программ цифровой трансформации?
«Топ-менеджмент крупных IT-интеграторов ослаблен арестами, им сейчас не до борьбы за госпроекты»,— сказал мне недавно глава Ассоциации защиты бизнеса Александр Хуруджи.
Поневоле вспоминается история еще одной ключевой отрасли российской экономики — нефтегазовой промышленности. Самая крупная сейчас в стране государственная «Роснефть» начала всерьез расти на активах ЮКОСа, обанкроченного после ареста Михаила Ходорковского. А «Газпром», например, получил проект «Сахалин-2» после громкого природоохранного скандала.
«IT — это новая нефть»,— любят повторять чиновники и топ-менеджеры под прицелами телекамер. В российской действительности за этой набившей оскомину фразой маячит очень жесткий посыл: борьба госкомпаний за контроль над «новой нефтью» может быть такой же отчаянной, как и за рынок нефти классической.