Что душит энергорынок

Пандемия, обрушившая электропотребление в РФ до уровня четырехлетней давности, заставила регуляторов задуматься об устойчивости конструкции российского энергорынка. Пока спрос падает, конечные цены на электроэнергию растут из-за нерыночных надбавок, стимулируя крупных потребителей уходить из единой энергосистемы и увеличивая нагрузку на оставшихся. Не имея возможности убрать надбавки, регуляторы вынуждены думать о том, как силой удержать потребителей в системе.

Уходящий год наглядно продемонстрировал основной изъян российского энергорынка — очевидный перекос в сторону нерыночных механизмов. Из-за пандемии спрос на электроэнергию упал, но энергоцены, вопреки всем законам экономики, выросли. Движущей силой стали нерыночные надбавки, или «нашлепки» на сленге энергетиков, к цене на мощность — независимо от спроса и желания потребителей их объем взлетает, как только где-то в стране запускается очередная новая электростанция.

Энергетическая карта России, которую рисует «Совет рынка» (регулятор энергорынков) в своих обзорах, медленно покрывалась розовыми, красными и пунцовыми пятнами — такими цветами регулятор обозначает территории, где цены взлетают более чем на 10–20% по отношению к прошлому году.

Ситуация с ценами обсуждалась почти на каждой отраслевой конференции в течение года. Любопытно, что при этом все участники дискуссии по-своему осмысляли опыт европейских стран, где электроэнергия как раз дешевела.

Промышленность с завистью указывала на нулевые и отрицательные цены и просила вдвое снизить платежи за мощность в качестве мер поддержки. Генераторы в ответ пугали страшным словом «волатильность», когда сегодня цены падают до нуля, а завтра — подскакивают сразу до €100. Минэнерго выступило еще более оригинально, предложив, прежде чем критиковать российский энергорынок, оценить объемы экспортной выручки крупной промышленности.

Такая полярность мнений неудивительна, поскольку у проблемы нет простого решения. Отцы реформы энергосектора закладывали в ее основу бурный ежегодный рост спроса на электроэнергию, который дал бы достаточный денежный ресурс в виде платежей потребителей для инвестиций.

Бурного роста так и не случилось, а в коронавирусном году потребление и вовсе упало. Но рынок продолжали грузить множеством дополнительных платежей, далеко не всегда инвестиционных, от которых невозможно отказаться,— за генерацию в Крыму и Калининграде, за снижение тарифов на Дальнем Востоке, за работу мусорных ТЭС.

При этом президент Владимир Путин, одобряя долгосрочные программы строительства ТЭС и электросетей, поручал регуляторам удержать рост цен в пределах инфляции. В реалиях сжимающегося спроса сделать это будет непросто.

Если правительство утвердит все долгосрочные инвестпрограммы, цены могут вырасти более чем на 9% уже в 2026 году (по прогнозам «Совета рынка»).

Но о значимом сокращении инвестпрограмм пока речи не заходит. Вместо этого власти пытаются всеми способами увеличить потребление из общей сети. Один из вариантов — силой удержать крупных потребителей в единой системе, усложнив для них уход на собственные блок-станции и независимые ТЭС.

Недобросовестная, по мнению регуляторов, промышленность теряет командный дух и стремится избежать одобренных государством «неустранимых» платежей (в этом году все чаще их открыто стали называть особым энергетическим налогом). Побег экономически обоснован — в 60 регионах РФ строительство независимой газовой блок-станции уже выгоднее покупки из сети, в некоторых стоимость собственной энергии дешевле даже при устранении всех надбавок.

Так что теперь регуляторы всерьез обсуждают, что следовало бы ровным слоем распределить «нашлепки» на всю промышленность независимо от источника энергоснабжения или сделать работу независимых ТЭС менее рентабельной.

Позиция выглядит в каком-то смысле справедливой. Ведь промышленность, хотя и жалуется на цены, не отключается от системы полностью, повышая нагрузку на малый и средний бизнес, не имеющий денег на свои блок-станции. Но такой подход не имеет ничего общего с рынком, где каждый игрок пытается сократить издержки. Впрочем, у регуляторов, кажется, нет выхода: рыночных механизмов становится так мало, что только и остается, что ориентироваться на некую умозрительную справедливость.

Полина Смертина