Посмели выйти на площадь

Последствия и уроки «арабской весны» спустя десять лет после ее начала

На этой неделе исполнилось десять лет с начала «арабской весны». 17 декабря 2010 года тунисский уличный торговец овощами Мухаммед Буазизи совершил акт самосожжения в знак протеста против произвола местных сил правопорядка, коррупции и бездействия чиновников. Для арабского мира, да и не только арабского, эта дата в мировой истории сравнима с событиями 28 июня 1914 года, когда убийство сербским террористом наследника австро-венгерского престола эрцгерцога Франца Фердинанда послужило поводом для начала Первой мировой войны, которая в итоге привела к крушению нескольких империй. «Арабская весна» полностью изменила Ближний Восток, привела к смене правящих режимов в некоторых странах и удивительным образом вернула великие державы прошлого на передний план политики в регионе. Но точка в процессе, начавшемся десять лет назад, еще не поставлена, и Ближний Восток ждет еще не одно потрясение. Вопрос в том, извлечены ли уроки из минувших десяти лет. И есть ли свои уроки для России.

Итоги «арабской весны»

«История не учительница, а надзирательница: она ничему не учит, но сурово наказывает за незнание уроков»
(Василий Ключевский, историк)

Пропорция жителей, живущих в затронутых конфликтом странах Ближнего Востока и Северной Африки, существенно выросла. Если в 2010 году она составляла 81 млн человек из 357 млн, то в 2018 году — уже 155 млн из 423 млн.

По данным Глобального индекса терроризма, пять стран региона в 2020 году входили в топ-20 по числу атак и жертв терактов: Ирак (2-е место), Сирия (4-е), Йемен (6-е), Египет (14-е) и Ливия (16-е).

Если на конец 2010 года число лиц, вызывающих обеспокоенность (person of concern), к которым Управление верховного комиссара ООН по делам беженцев (УВКБ ООН) относит беженцев, лиц, ищущих убежище, внутренне перемещенных лиц, репатриантов и лиц без гражданства, в регионе не превышало 2 млн человек, то в 2019 году речь шла уже о 18,6 млн, не считая палестинских беженцев.

Экономические показатели арабских стран накануне «арабской весны»

Смотреть

С 2013 по 2018 год уровень индекса социально-экономического развития, рассчитываемого Программой развития ООН, во всех арабских странах, за исключением монархий Персидского залива, а также Марокко и Туниса, существенно снизился.

Пандемия коронавируса усугубила ситуацию. По предварительным оценкам Экономической и социальной комиссии для Западной Азии, региональный ВВП в 2020 году должен сократиться на 5,7%, а в странах, затронутых вооруженным конфликтом,— до 13%, что составит более $150 млрд. Число бедных вырастет на 14,3 млн человек. Международный валютный фонд прогнозирует для региона наименьшие темпы роста за 50 лет.

«Арабская весна» не привела к:

  • кардинальной смене элит,
  • победе над коррупцией,
  • улучшению социально-экономической ситуации,
  • росту уровня свобод.

С начала 2011 года практически во всех арабских странах вспыхнули народные протесты. Буквально через десять дней с начала первой массовой демонстрации после смерти Мухаммеда Буазизи президент Туниса Зин аль-Абидин бен Али бежал в Саудовскую Аравию, где и скончался спустя восемь лет. Тунис считается самым удачным примером транзита власти во время «арабской весны», однако стране пока так и не удалось восстановить экономическую стабильность. Уровень безработицы достигает девятилетнего максимума и составляет 18% (36% среди молодежи). Согласно данным Тунисского форума по экономическим и социальным правам (FTDES), число протестов — демонстраций и сидячих забастовок — в ноябре выросло за месяц на 17% и составило около 1025, то есть в среднем более 34 акций в день. Всего за 11 месяцев 2020 года с учетом карантина было зафиксировано свыше 7,6 тыс. протестных акций. Кроме того, в 2020 году из страны в Италию по Средиземному морю рискнули отправиться более 12,7 тыс. граждан — самое большое число среди нелегальных мигрантов из стран Ближнего Востока и Африки в Европу за последние 11 месяцев. Однако десять лет назад тунисцы верили в перемены. Быстрый и фактически бескровный опыт свержения власти в Тунисе вдохновил население в других арабских странах выйти на улицу.

Мужчина, совершивший попытку самосожжения в ходе протестных акций в Тунисе, 2013 год

Фото: Reuters

Президент Египта Хосни Мубарак продержался чуть дольше, но также был вынужден сдать свои полномочия. В отличие от Зина аль-Абидина бен Али он остался на родине, предстал перед судом — и за убийство демонстрантов (239 погибших и 1588 раненых), и за коррупцию. В итоге большинство обвинений с него было снято — он умер в военном госпитале в феврале этого года в кругу семьи. Власть в Египте сменилась еще раз в 2013 году — также в результате протестов. Демонстранты, не покидавшие площадь Тахрир (Свободы) в центре Каира на протяжении более чем двух лет, были разогнаны. По оценкам правозащитников, ситуация в Египте сейчас мало чем отличается от времен Хосни Мубарака. Более того, события 2013 года в Египте многие называют началом «арабской осени» или «зимы». Ее символом стала разогнанная Тахрир, как когда-то она же была символом протеста.

Протестующие на площади Тахрир в Каире празднуют отставку президента Хосни Мубарака, 2011 год

Фото: Reuters

В Ливии протесты обернулись иностранной интервенцией, результатом которой стало падение режима полковника Муаммара Каддафи. Сам он был захвачен в плен в октябре 2011 года при попытке бежать из занятого повстанцами Сирта и убит в результате самосуда. С тех пор Ливия пережила уже несколько внутренних конфликтов, власть расколота между двумя полюсами, в стране воюют тысячи иностранных наемников.

Демонстрация против режима Муаммара Каддафи, 2011 год

Фото: Reuters

Президент Йемена Али Абдалла Салех подписал с оппозицией договор о передаче власти в ноябре 2011 года и остался в стране. Тогда это помогло избежать гражданской войны, но ненадолго. Страна фактически распалась на несколько частей. Президент Салех был убит в декабре 2017 года, спустя два дня после того, как отказался от союза с хуситским движением «Ансар Аллах» и решил помириться с Саудовской Аравией, которая в 2015 году вместе с ОАЭ возглавила арабскую коалицию против хуситов. Сейчас Йемен пытается справиться с несколькими внутренними конфликтами одновременно. По оценкам ООН, страна находится в состоянии гуманитарной катастрофы, люди гибнут не только в результате военного конфликта, но также от голода, холода и эпидемий. Число внутренне перемещенных лиц в Йемене составляет свыше 3,65 млн человек. В гуманитарной помощи нуждается около 24 млн человек. Население страны, по данным на 2018 год, составляет около 28,5 млн.

Антиправительственные демонстрации в Йемене, 2011 год

Фото: AP

Власть удержалась в Бахрейне и Сирии. В Бахрейне массовые протесты шиитов в 2011 году были остановлены благодаря вводу в страну военного контингента Совета сотрудничества арабских государств Персидского залива. В Сирии эти же арабские страны, а также Турция и Запад сделали все возможное для свержения правительства Башара Асада, но благодаря поддержке Ирана и России президент сохранил свои позиции. Страна продолжает находиться в состоянии гражданской войны, помноженной на войну с терроризмом и иностранную интервенцию. По данным на 1 декабря, за 9,5 года конфликта в стране погибли 387 тыс. человек, из них 117 тыс. гражданских лиц, в том числе более 22 тыс. детей. Около 6,7 млн сирийцев стали внутренне перемещенными лицами, еще 5,5 млн зарегистрированы как беженцы и находятся за пределами страны.

Массовые протесты шиитов в Бахрейне, 2011 год

Фото: Reuters

В разной степени протесты затронули Саудовскую Аравию, Ирак, Кувейт, Оман, Иорданию, Алжир, Марокко, Судан. Где-то недовольство населения залили деньгами, где-то власти пошли на уступки или у оппозиции не хватило сил. Но затишье оказалось недолгим. В 2019 году уличные протесты привели к отставке двух президентов (в Алжире и Судане) и двух премьер-министров (в Ливане и Ираке). Хотя кардинальной смены государственного строя, как это было в 2011 году, ни в одной из стран не произошло. В Алжире и Судане события развивались по похожему сценарию: военные сначала защитили демонстрантов от полиции, а потом взяли контроль над ситуацией в стране, опасаясь повторения событий 2011 года в Ливии и Сирии. В итоге в каждой из стран вместо «победы революции» фактически случился военный переворот. Но и улица извлекла уроки из 2011 года, не прекратив протесты после отставки первых лиц. В Ираке и Ливане протест и вовсе превратился в перманентный процесс. И если в Ираке элитам хотя бы после нескольких попыток удалось сформировать временное правительство, которое должно подготовить страну к намеченным на следующий год выборам, то в Ливане элиты оказались недоговороспособны и недееспособны. Апофеозом событий в Ливане стало решение элит предоставить право сформировать правительство бывшему премьер-министру Сааду Харири. Это случилось фактически в годовщину протестов.

Значит ли это, что «арабская весна» была напрасной?

Нет.

Григорий Косач, профессор факультета мировой политики МГУ имени Ломоносова

«Если говорить об уроках "арабской весны", то для меня главный — это обретенная людьми свобода. То, как люди ее использовали, ни в коем случае не отменяет значения того, что они обрели»

Гражданское общество на Ближнем Востоке во многом поменялось. Несмотря на царящую в целом атмосферу разочарования в результатах «арабской весны», население региона поверило в возможность перемен и силу протеста. А власти в той или иной степени, пусть и не везде, научились реагировать на рост протестных настроений. И этому пример — «арабская весна 2.0», как называют протесты 2019 года. Эксперты по региону отмечают рост влияния профсоюзов, студенческих ассоциаций, развитие самоуправления на местах, активизацию женских и правозащитных движений. Протестные движения по-прежнему существуют даже там, где сейчас это кажется невозможным, в том же Египте. Нужно также учитывать стремительную интернетизацию арабского мира и огромное влияние соцсетей. А это дает дополнительные возможности для протеста, создания и поддержания социальных связей как внутри страны, так и среди диаспоры, не стесненной внутренними ограничениями, и между ними.

Другой вопрос, что в большинстве своем желание перемен не получило четкой артикуляции. Лозунги, с которыми люди выходили на площадь, были очень простыми: «Народ хочет падения режима», «Свобода!» и (в более продвинутых и поздних версиях) «Нет коррупции!». Что делать, когда режим пал, не знает никто.

Фотогалерея

История «арабской весны»

Смотреть

Некоторые эксперты считают, что подлинное изменение в гражданском обществе на Ближнем Востоке возможно только при трансформации менталитета и его установок. «Хотим как на Западе», а как это — «на Западе» и что надо сделать, чтобы этого достичь, неизвестно. Пример — коррупция, которую население арабских стран, согласно опросам, называет одной из главных проблем. Согласно анализу ситуации, проведенному Глобальным барометром коррупции в шести ведущих странах региона за 2019 год, более 65% респондентов говорят о росте уровня коррупции. Самыми коррумпированными странами региона считаются Сирия, Ливия, Йемен и Ирак. И события «арабской весны» не смогли сподвигнуть арабские сообщества к серьезной переоценке собственных ошибок, хотя, безусловно, часть интеллигенции, как и везде, склонна к рефлексии.

Лауреат Нобелевской премии мира 2005 года, бывший гендиректор МАГАТЭ и бывший египетский оппозиционер Мухаммед аль-Барадеи

«Мы знали, чего не хотим, но у нас не было времени обсудить, как должен выглядеть следующий день. Мы были в детском саду, но нам пришлось переехать в университет»

Поэтому во многом нет ответа и на вопрос, как обратить протест в созидание. Подъем национального сознания в ходе протестов не перерос в новые национальные идеи.

«Арабская весна» окончательно похоронила «арабский национализм», более того, во многих случаях она похоронила, хотя и временно, идею строительства национального государства.

Особенно там, где это государство было искусственно сцементировано внешними игроками и внутренней диктатурой. Фактически полностью подорвано доверие к государственным институтам и политическим системам, многие арабские сообщества оказались отброшены к старым племенным связям как единственным надежным точкам опоры и инструментам решения проблем. Примеры этого мы видим в Йемене, Ливии, Ираке, Ливане и отчасти в Сирии. Но при этом даже в самые острые моменты кризиса ни одно из этих государств, вопреки прогнозам, не развалилось. И самые ярые сторонники федерализации в той или иной стране говорят о сохранении целостности границ. И даже в безнадежных случаях, таких как ливийское, йеменское и сирийское урегулирование, в политическую повестку прочно внедрилось понимание необходимости диалога внутри общества.

Отдельная тема — развитие политического ислама, который с падением режима в Тунисе и Египте вышел из подполья, но так и не смог стать основным трендом в жизни этих стран. Более того, после краха власти Мухаммеда Мурси в 2013 году возглавляемая им ассоциация «Братья-мусульмане» (запрещена в РФ) вновь оказалась под запретом. «"Арабская весна" продемонстрировала поляризацию сил политического ислама, то есть умеренные исламисты, как "Братья-мусульмане", по сути, превращаются в "исламских демократов", когда на другом полюсе возникает "Исламское государство" (запрещенная в РФ террористическая группировка.— “Ъ”)»,— считает эксперт РСМД Кирилл Семенов. По его словам, исламистские партии оказались наиболее организованными силами, которые смогли выиграть первые после революционных событий выборы, но удержать власть оказались не в состоянии. С другой стороны, если исламисты оказываются в коалиции с иными силами, как, например, в Тунисе, такая система демонстрирует устойчивость.

«К сожалению, у нас нет иного выбора, как между диктаторами и исламистами» (Самер Рашед, сирийский политолог)

«Братья-мусульмане» во время митинга в поддержку Мухаммеда Мурси, 2013 год

Фото: Reuters

«Сегодня мы видим, как слабо за десять лет выросли либеральные и левые силы. Но мы не можем говорить, что, несмотря на катастрофические итоги "арабской весны" для региона, в сумме мы пришли к нулю. Обязательно будет новое движение, новая волна, которая учтет уроки последних десяти лет. Да и оглядываясь назад, мы понимаем, что у людей просто не было выбора. Как не выйти на улицу, протестуя против авторитарных режимов, которые за последние годы ничего не сделали для развития своих стран, погрязли в диктатуре и коррупции?» — сказал “Ъ” сирийский политолог Самер Рашед.

Так что процесс поиска новой идентичности арабского общества в целом и каждой арабской страны в частности продолжается. Свой голос во многих странах так и не озвучило так называемое молчаливое большинство — те, кто не участвовал в протестах, но и не одобряет власть. А буквально через десять лет и даже менее к власти начнет приходить поколение воспитанной на фоне протестов и войн молодежи. И с чем оно придет, мы пока не знаем.

А что же внешние силы?

Протесты «арабской весны» изначально родились внутри каждой отдельной страны. Вопреки утверждениям различного рода пропаганды, они не были продуктом внешнего влияния. Более того, руководство ЕС и США, традиционно выступающих за поддержку «демократических ценностей» и гражданского общества, долго не знало, как отнестись к стихийному протесту. В конце концов, в отличие от ливийского лидера Муаммара Каддафи, президенты Туниса и Египта были вполне рукопожатны в западных столицах, получали экономическую, военную и при необходимости политическую поддержку. Впрочем, незадолго до «арабской весны» отношение к полковнику Каддафи на Западе стало смягчаться. При этом, несмотря на декларирование поддержки различным правозащитным организациям в арабских странах, оппозиция — как внутри, так и в диаспоре — не получала поддержки Запада.

«Запад предпочел быть молчаливым наблюдателем, а не активным сторонником... Это не помогло "арабской весне"»,— считает лауреат Нобелевской премии мира Мухаммед аль-Барадеи.

События в Тунисе и бегство президента бен Али были столь неожиданны для внешнего мира, что никто не успел отреагировать. Протесты в Египте вспыхнули 25 января, и только спустя неделю президент США Барак Обама призвал своего коллегу и партнера Хосни Мубарака уйти в отставку. В 2015 году после небольшого перерыва США вернулись к близкому сотрудничеству с Египтом в вопросах безопасности, лишь дежурно отмечая нарушение прав человека новыми властями.

Зато протесты в Ливии и Сирии Запад уже встретил во всеоружии. Франция настояла на вооруженном вмешательстве в поддержку демонстрантов, и Совбез ООН принял резолюцию, позволившую странам НАТО и их союзникам поддержать ливийских повстанцев. Практически одновременно США и ЕС начали санкционное давление на Дамаск, но от прямого военного вмешательства Сирию спасла Россия, чье руководство отлично помнило о развитии событий в Ливии и гибели Муаммара Каддафи.

В то же время Сирия, как и Ливия, стала площадкой для игры внешних игроков, которые поддерживали те или иные силы в этих странах — вооружая, обучая, выделяя финансирование. В игру активно включились и региональные державы, став во многом более эффективными и влиятельными, чем Запад. «Арабская весна» кардинально изменила расклад сил в регионе. Каир, Дамаск, Багдад перестали быть центрами влияния в регионе. Им на смену пришли Эр-Рияд, Абу-Даби и Доха. Борьбу за Ближний Восток активно ведут Тегеран и Анкара.

Самым новым и неожиданным игроком стала Россия, начав в сентябре 2015 года военную операцию в Сирии и заключив альянс с Ираном и Турцией. Этот механизм взаимодействия оказался столь удачным, особенно с Анкарой, что заставил Запад говорить о гегемонии России и Турции на Ближнем Востоке и их стремлении поделить регион. Османская и Российская империи, борьба Франции и Великобритании за свои колонии — все это как будто возвращает нас на сто и более лет назад. Тем более что и для самих охваченных войнами и протестами арабских стран актуальны вопросы, что они ждут от внешних сил и как готовы расплачиваться за поддержку.

Президент России Владимир Путин (справа) и президент Сирии Башар Асад во время встречи в Георгиевском зале Большого Кремлевского дворца, 2005 год

Фото: Дмитрий Азаров, Коммерсантъ

Как повлияла «арабская весна» на Россию?

Для Москвы рост влияния на Ближнем Востоке стал компенсацией за новую холодную войну, начавшуюся после присоединения Крыма к РФ.

Спустя пять лет российские власти продолжают триумфально трубить об итогах военной операции РФ в Сирии и победе над мировым терроризмом. Но, оказав помощь Дамаску, Москва стала заложницей эйфории от победы, которую испытывают сирийские власти, фактически отказываясь от проявлений гибкости в политическом диалоге. При этом де-факто Россия оказалась ответственной за будущее Сирии — как политическое, так и экономическое. Но одной — и даже в весьма хрупком и противоречивом союзе с Турцией и Ираном — ей это не вытянуть.

Сейчас Москва пытается переключиться с военных на экономические проекты в Сирии, и в этот момент ей очень важно понять для себя, какой она видит свою роль в этой стране. Очень трудно удержаться и не соскользнуть в отношения «метрополии и колонии», притом что в Сирии уже начинают примерять роль метрополии на Россию. Одни — ожидая решения всех проблем, другие — опасаясь «выкачивания сирийских богатств». Впрочем, роль метрополии и влиятельной державы в регионе накладывает и весьма серьезную ответственность, а также предполагает серьезные инвестиции — как и финансовые, так и гуманитарные и культурные. Что Москва может дать Сирии, кроме силы оружия и политической поддержки? Это немало, но недостаточно. И дело не только в Сирии, а в целом в политике в регионе. Кем видит себя Россия — влиятельным медиатором, закулисным игроком или созидательной силой?

Война в Сирии: от бомбардировок к патрулированию

Смотреть

На внешнеполитическом направлении «арабская весна» научила Россию, которая всегда ориентировалась только на официальные власти, гибкости и стремительным тактическим решениям. При сохранении лояльности правящим властям Москва начала разговаривать с другими политическими силами в той или иной стране, привлекать к решению проблем региональных игроков. И во многом ее политика оказалась гораздо более эффективна, чем политика Запада. Вопрос: надолго ли?

Российские военнослужащие во время раздачи российской гуманитарной помощи жителям населенного пункта Каукаб в Сирии, 2016 год

Фото: Анатолий Жданов, Коммерсантъ

Однако и у Запада нет готовых решений и стратегий поведения на Ближнем Востоке, ведущих к однозначному успеху. Как показал недавний пример Ливии, когда в стране все-таки возобновляется процесс национального примирения, срабатывают лишь общие усилия, а они подразумевают диалог Москвы с Вашингтоном и Брюсселем при подключении региональных сил.

Ирина Мохова, востоковед, кандидат политических наук

«Принципиальное отличие российской позиции от западной, саудовской или иранской состоит в том, что Москва не играет в игры покупки лояльности. Россия вернулась на Ближний Восток. Ее главный политический ресурс (и на эмоциональном уровне это хорошо считывается в регионе) — защита и покровительство. При этом Россия весьма последовательна в своих действиях»

Важно также отметить влияние «арабской весны» и на внутреннюю политику России.


Татьяна Становая, руководитель аналитической фирмы R.Politik, для “Ъ”:

«"Арабская весна" была достаточно значимым фоном для внутриполитических событий, которые разворачивались тогда в России. На этот период приходятся первые неожиданно массовые протесты после относительно спокойных 11 лет, а также резкий разворот в российской политической жизни — возвращение Владимира Путина (де-факто процесс стартовал с лета 2011 года) и сопровождавший это консервативный тренд, новый виток изоляционистской риторики, сворачивание всего либерального, связанного с именем Дмитрия Медведева, своеобразная "реакция".

Последствий "арабской весны" для России было несколько.

Во-первых, психологические последствия — вся эта длительная цепочка рушащихся режимов, переворотов и беспорядков дополнительно обострила тренд на «укрепление государства» в контексте тех приоритетов, как их понимают те, кто отвечает за безопасность в самом широком смысле. Легкость, с которой может возникать нестабильность, усиливала чувство уязвимости от любых факторов, которые могут выйти из-под контроля или которые заведомо не под контролем. То есть все эти события играли в пользу аргументов о необходимости усиливать контроль, ну и, если угодно, закручивать гайки.

Во-вторых, это также стало вкладом в философию "культа государства" — то, что в последние годы особенно свойственно Путину.


Речь о своего рода сакрализации суверенитета, делегитимации права на восстание и любых форм внешнего вмешательства. Это даже в какой-то степени индульгенция для любой законной власти на принятие всех необходимых мер, необходимых для удержания контроля. Граница между допустимым и недопустимым становится более призрачной.

Хорошо также известно о том, какое шокирующее воздействие лично на Владимира Путина оказала история растерзанного Муаммара Каддафи. Не важно, каковы источники хаотизации (внешние или внутренние), порядок и контроль становятся главным приоритетом, и вопрос цены снижает свою значимость.

Я бы отметила и более частный момент — пожалуй, с "арабской весны" начался первый относительно осознанный и устойчивый интерес власти к социальным сетям. До реальных мер не доходили руки еще относительно долго, но первое понимание того, что это опасно, появилось именно тогда. Наконец, тогда же Россия восприняла "арабскую весну" и как моральное и геополитическое поражение Запада. А это позволяло меньше оглядываться на западный мир, меньше считаться с его критикой и меньше стесняться в выборе методов достижения целей».

Выучены ли уроки?

Спустя десять лет после начала «арабской весны» все четче становится понимание, что вне зависимости от политики внешних игроков, пока внутри самих стран Ближнего Востока не созреют потребность и воля к поиску компромиссов и подлинным реформам, никто не сможет решить их проблемы. Любое решение будет временным. Поиск ответа на вопросы, что такое свобода и какова ее цена, продолжается.


Василий Кузнецов, руководитель Центра арабских и исламских исследований Института востоковедения РАН, для “Ъ”:

«В уроки истории я не верю. "Арабская весна", как и любой сложный исторический процесс, допускает противоположные оценки.

Привела ли она к кардинальным изменениям в регионе?

Да, привела. Одиннадцать лет назад в регионе было меньше конфликтов, больше авторитаризма, меньше гражданского общества, а также была лучше экономическая ситуация.

Но можно сказать, что и нет, не привела.

Конфликты, которые проявились во время "арабской весны" внутри той или иной страны или на региональном уровне, накапливались десятилетиями. Остались неизменными и модели государственного устройства, сохранилась во многом логика политического процесса.

Какие выводы нужно извлечь, также зависит от того, кто их будет делать. Одни должны понять, что не надо дожидаться миллионов человек на улице, чтобы провести реформы, необходимость которых давно назрела. Другие должны понимать, что, даже если даже миллионы выйдут и добьются смены режима, это еще не значит, что последствия будут теми, на которые они рассчитывали. И есть еще третий вывод для внешних сил: грубое вмешательство в региональные дела может принести пользу только в краткосрочной перспективе, а в долгосрочной обойдется дорого».

Марианна Беленькая

Вся лента