90 лет назад открылся первый советский медицинский вытрезвитель

Российский вытрезвитель не настолько известен в мире, как Большой театр и автомат Калашникова, но для нас, россиян, мистическая иррациональность обряда вытрезвления в нем давно возвела его в ранг сакрального культового учреждения. Попытка МВД в 2011 году придать вытрезвителю характер чисто медицинского учреждения закономерно провалилась: с 1 января этого года он опять с нами в своем классическом варианте. О том, как появился в нашей стране вытрезвитель, почему приобрел именно тот вид, который сейчас имеет, и есть ли ему альтернатива, уже не один десяток лет спорят ученые-историки, правоведы, социологи, психологи, медики, физиологи ВНД, генетики.

Уроки статистики

«История развития вытрезвителя как (алко)политической и организационной структуры обнаруживает интересные преобразования в этике взаимоотношений пьяного человека и государства» — так начинается современная научная статья по социологии одного из сотрудников Института философии РАН. Конфликт общества и пьяного индивида существовал всегда, но обострился он до крайней степени, что уже нельзя было его не замечать, только в конце XIX века. Именно тогда появились первые общества трезвости, причем не только в нашей стране. Алкоголизм еще долго не получал нозологического статуса болезни, но социальным бедствием он уже считался.

По данным статистики того времени, в России пили не больше, чем в других странах. Среди 14 государств Европы и США, где уже существовали статистические службы, по среднему душевому потреблению водки в 40° (0,61 ведра) Россия занимала девятое место, по виноградному вину (0,16 ведра) — восьмое место, по пиву (0,29 ведра) — тринадцатое место. Беда только в том, что эти цифры были получены исходя из показателей оптовой продажи спиртных напитков, а не реального их потребления. Только после выхода в свет в 1882, 1894 и 1897 годах трех сборников Центрального статистического комитета МВД России, посвященных внезапным и насильственным смертям, все встало на места.

Например, по данным из второго из них, с 1870 по 1887 год в Европейской России утонули 124 тыс. человек, умерли «от опоя водкой» 85,2 тыс., были убиты 51,2 тыс., покончили жизнь самоубийством 36 тыс., замерзли 22,1 тыс., отравились 18 тыс., сгорели 16,3 тыс., убиты молнией 9009 человек, «заедены зверями» 1246. Было предельно ясно, что далеко не все, кто утонул, сгорел, замерз, наложил на себя руки, был растерзан волками и медведями, находились в трезвом состоянии. Разве что молния не выбирала, пьяной или трезвой была ее жертва.

Другой косвенный показатель масштаба злоупотребления спиртным в нашей стране в те годы — данные от скоропостижной смертности мужчин «от болезней и болезненных припадков, в том числе от пьянства, в губерниях Центрального Черноземья в 1870–1893 годах». Доля умерших от спиртного среди них составляла в разные годы и в разных губерниях от 10% до 59,1%, а в среднем — около 22%.

Еще одним косвенным свидетельством был семейный бюджет российских подданных. Как докладывал в 1899 году Комиссии по вопросу об алкоголизме председатель Московского общества трезвости Александр Коровин, «в Богородском уезде Московской губернии крестьянство тратит из своего бюджета 32,6% на хлебные продукты, 24,1% на крепкие напитки, 9,1% на сахарные продукты, 8,4% на рыбу, 7,3% на мясо и т. д. Самый заурядный рабочий тратит в год на спиртные напитки до 100 руб. Лица же среднего достатка — врачи, учителя, купцы, священники — тратят гораздо больше, но это меньше бросается в глаза. До сих пор всякий раз, когда заходит речь о пьянстве, подразумевается обыкновенно серый народ; на самом же деле алкоголизм несравненно сильнее распространен среди среднего класса».

Словом, пили сильно и без оглядки на последствия. В итоге к началу XX века в Российской империи был самый высокий среди развитых стран уровень смертности населения. Это не являлось государственной тайной, об этом писали в различных изданиях — от энциклопедии Брокгауза и Эфрона до академических журналов. При этом уже тогда большинство ученых связывали высокую смертность в России с особенностями потребления в нашей стране спиртных напитков.

Государственные ПОНТы

Помимо безвозвратных людских потерь был и чисто экономический ущерб от спиртного: пьяный не мог работать, приносить прибыль работодателю и себе лично, а потому любые меры по отрезвлению народа находили поддержку власти и крупного капитала. Когда в России «в виде опыта» с 1 января 1895 года поэтапно, то есть в губерниях по очереди, стали вводить государственную винную монополию, появился «Устав попечительств о народной трезвости». Он регламентировал деятельность учреждаемых также с 1 января 1895 года губернских и уездных комитетов попечительств о народной трезвости (ПОНТ), состоявших в ведении Министерства финансов.

Среди прочих обязанностей комитетов ПОНТ (надзор за правилами торговли алкогольной продукцией, организация антиалкогольной пропаганды и культурного досуга среди населения и т. п.) входило открытие и содержание лечебных заведений для лиц, страдающих от пьянства, и содействие общественным учреждениям, «деятельность которых направлена к достижению тех же целей, с коими учреждаются попечительства». Комитеты ПОНТ финансировались из казны, в бюджет комитетов также поступали сборы от продажи книг, газет, журналов и от устройства народных чтений, общественных развлечений и т. п., а также «суммы, причитающиеся открывателям нарушений правил о торговле крепкими напитками в том случае, когда нарушения обнаружены членами попечительств».

Кроме того, были добровольные пожертвования. В состав губернских комитетов ПОНТ входили губернатор («председательствующий») и епархиальный архиерей («первенствующий член»), а также губернский предводитель дворянства, председатель и прокурор окружного суда; управляющий акцизными сборами, председатель отделения Крестьянского поземельного банка и начальник губернского жандармского управления. Можно предположить, что любой здравомыслящий предприниматель, от которого ждали пожертвования на благое дело, не отказывал таким уважаемым людям.

Приюты для опьяневших

Удивительно только то, что первые в России вытрезвители, которые финансировались за счет губернских комитетов попечительства о народной трезвости, появились спустя почти десять лет, в 1902–1904 годах. Именовались они «приютами для опьяневших». Опьяневших здесь отпаивали рассолом и водным нашатырем, укладывали спать, потом кормили и в зависимости от их состояния либо отпускали домой, либо оставляли на несколько дней, либо назначали курс амбулаторного лечения для восстановления сил. Уездные приюты были попроще, но пациентов там тоже бесплатно отрезвляли, кормили и подлечивали.

Экономическая модель приютов в определенном смысле была рентабельной. Расходы на образцово-показательный тульский приют доктора Архангельского, где пьяницу могли даже одеть в неновую, но чистую одежду и обувь из пожертвований, были не такими уж большими. Например, в 1909 году они составили 3766 руб. 08 коп. (аренда дома — 800 руб., жалованье врача — 899,97 руб., содержание больных — 408,8 руб.). Врач работал там по совместительству, а расходы полиции на доставку пациентов, усмирение буйных и общий надзор за порядком покрывались из бюджета МВД. Так что средств на счетах комитетов ПОНТ, вероятно, вполне хватало на представительские расходы членов комитета и прочие важные дела. А главное, протрезвившийся в приюте мог снова идти в монопольку и пополнять госбюджет, с лихвой возмещая тем самым траты на него комитета ПОНТ.

Возникал порочный круг: выпил — попал в приют — отрезвел — вышел — снова выпил… Разорвать его можно было лишь при желании пьющего, но одного желания было мало, нужны были еще деньги, причем немалые. Например, месячный курс лечения от алкоголизма в первой в России лечебнице доктора Коровина в селе Всесвятском, в шести верстах от Москвы, стоил от 150 до 275 руб. Если должность председателя Московского общества трезвости была для доктора Коровина общественной деятельностью, то клиника была для него бизнесом.

Он потратил 200 тыс. своих кровных рублей на покупку земли и постройку на ней наркологической клиники на десять коек, оборудованной по последнему слову науки — с водолечебницей, электролечебным кабинетом, гимнастическим залом, электрическим освещением, центральным отоплением и вентиляцией. Даже если доктор Коровин исходно не рассчитывал на прибыль, то наверняка постарался «выйти в ноль» по текущим расходам. В противном случае клинику ему пришлось бы закрыть, а она работала.

Его клиника могла принять единовременно только десять пациентов. В то же самое время, в начале ХХ века, в больницах империи ежегодно лечились от белой горячки больше 200 тыс. пациентов, не имевших возможности оплатить частную клинику. Зато приюты для опьяневших, то есть вытрезвители, были во всех губернских городах и во многих уездных. Поток пациентов в них не иссякал. В столичном Санкт-Петербурге с населением 1,2 млн полиция ежедневно «арестовывала за безобразное пьянство на улице» и привозила в вытрезвители в среднем 130 человек, то есть около 50 тыс. в год. Примерно такой же удельной мощности поток пьяниц проходил через вытрезвители в провинции. Например, в Вильно с населением 150 тыс. полиция подбирала на улице и везла в приют для опьяневших 20–25 человек, то есть почти в два раза больше на душу населения, чем в Петербурге.

Ученый приговор

Параллельно признанию общественного вреда пьянства на рубеже XIX и XX веков формировались новые науки, изучавшие этот феномен,— наркология и социальная психология пьянства. Если первая из них развивалась в нашей стране в мировом русле этой науки (в 1912 году в Санкт-Петербурге открылся Экспериментально-клинический институт по изучению алкоголизма Министерства финансов Российской империи, возглавлял его В. М. Бехтерев), то социальная психология пьянства в западной ее интерпретации в России не прижилась.

Одна из первых социально-психологических теорий Габриеля Тарда сводила все к климатическим условиям: чем ближе к северу и холоднее, тем больше народ пьет. Другой пионер психологии нетрезвых масс, Гюстав Лебон, констатируя стремительное распространение пьянства в Европе, в том числе в родной ему Франции, относил пьющих к «дегенератам», которые «чрезмерно увеличивают толпу существ слишком низкого уровня для того, чтобы они могли приспособиться к условиям цивилизации, и которые, следовательно, неизбежно становятся ее врагами».

Считая, что любая забота общества о них вредна, так как способствует «размножению дегенеративного потомства, уничтожающего цивилизацию», Лебон предупреждал, к чему ведет гуманизм по отношению к пьющим: «Если наши гуманитарные чувства требуют, чтобы мы их сохраняли и покровительствовали их размножению, то нам остается только переносить последствия, порождаемые этими чувствами».

Понятно, что «варяжская» теория Тарда и тем более социал-алкодарвинизм Лебона слишком сильно противоречили мировоззрению большинства русских ученых, бравшему начало в психологии народничества. Отечественная социология пьянства в те годы укладывалась в один аксиоматический тезис: пьющих можно и должно излечить от порока, изменив отношение общества к ним.

На I Всероссийском съезде по борьбе с пьянством в 1909 году было решено требовать от правительства «приюты для вытрезвления пьяных изъять из ведения полиции и передать общественным самоуправлениям» и финансировать их из государственной казны напрямую, а не из отчислений из спиртных акцизов. Далее следовало признать пьющих больными и лечить их, создав для этого государственную наркологическую службу.

Исполнение желаний

Забегая вперед, надо сказать, что чаяния российской научной интеллигенции начала ХХ века сбылись в полной мере. Такая служба была создана в нашей стране в 1970-е годы и, возможно, разочаровала бы ее предтеч. В 1975 году по решению коллегии Минздрава СССР в номенклатуру врачебных должностей была введена должность участкового врача психиатра-нарколога, были открыты интернатуры по психоневрологии, в институтах усовершенствования врачей была введена аттестация по специальности «врач-нарколог», создана должность «фельдшер-нарколог».

Весной 1976 года появилось новое медицинское учреждение — наркологический диспансер. Пьющих граждан там брали на учет и лечили, для чего Минздравом был издан ряд нормативных документов, в частности приказ об обязательных минимальных курсах лечения хронического алкоголизма. Для специалистов-наркологов предусматривались льготы, надбавки к зарплате и оплачиваемые дополнительные отпуска. Для их пациентов, злостно уклоняющихся от амбулаторного лечения, указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 1 марта 1974 года было предусмотрено принудительное лечение в лечебно-трудовых профилакториях (ЛТП) сроком один-два года.

Основным лечением там был созидательный ударный труд в заводских цехах или на свежем воздухе при полном воздержании от спиртного. За побег из ЛТП давали уже реальный срок — один год в колонии. В 1994 году ЛТП в России были закрыты. А наркологическая служба советского образца существует до сих пор, только акцент в ее деятельности сместился с алкоголизма на наркоманию и токсикоманию.

Стигмат вытрезвителя

Дореволюционная история вытрезвителя закончилась в 1914 году с началом Первой мировой войны и введением в стране «сухого закона». Появились они снова в 1931 году в виде медвытрезвителей, которые входили в систему Наркомздрава, хотя клиентов туда поставляла все та же полиция, переименованная в 1917 году в милицию. В 1940 году вытрезвители были переподчинены НКВД и окончательно приобрели свой классический вид, увековеченный в советской мифологии. Особо они не изменились и в постсоветские времена, но изменилось этическое восприятие вытрезвителя его пациентами и обществом в целом, его социальная перцепция, как говорят ученые.

Внешне все оставалось прежним: по улицам курсировали спецфургоны, в которые милиция собирала идущих, стоящих, сидящих, лежащих пьяных граждан. В вытрезвителе их обыскивали, раздевали до нижнего белья и укладывали на койки в общей комнате, трогательно напоминавшей им палату пионерского лагеря из счастливого детства, только без прикроватных тумбочек и с решетками на окнах. Утром проспавшиеся подписывали протокол задержания и шли домой в подавленном настроении.

Дело было не в похмельном синдроме и не в ожидаемом штрафе в 10–25 руб. Даже не в синяках и ссадинах от пинков при задержании и погрузке пьяных в автофургон и при обыске и раздевании в вытрезвителе. Печалили их не пустые кошельки, которые им возвращали утром, и не отсутствие ценных вещей в карманах и в протоколе — все это воспринималось со стоическим фатализмом. По негласному социальному договору между государством и пьющим гражданином это входило в прейскурант вытрезвителя.

Божьей карой было то, что одновременно с квитанцией штрафа им домой в отдел кадров на их работу приходила копия протокола задержания. Тут оставалось только молиться, что в канцелярии вытрезвителя произойдет сбой (а такое бывало), или бороться с судьбой, принося пожертвования идолам системы, олицетворяющим ее в облике оформляющего протокол сержанта вытрезвителя и почтальона, доставляющего почту на предприятие или в учреждение. Ночь в вытрезвителе стоила гораздо больше штрафа: рабочий класс гарантированно лишался месячной, квартальной или годовой премии, партийных и комсомольцев ожидали строгий выговор «с занесением» и, что было просто невыносимо, проработка на общем собрании. Для служащей интеллигенции ночь в вытрезвителе с большой вероятностью означала крах карьеры.

Со времен Тарда и Лебона социальная психология пьянства к тому времени ушла далеко вперед. В ней отметились практически все классики психологии от Фрейда до Фромма. Недостатка в теориях, объясняющих стремление человека напиться до свинского состояния, уже не было, скорее, наоборот, их было слишком много, чтобы остановиться на одной. Тем не менее наиболее удобно вытрезвитель укладывался в букет теорий социальной стигмации. Согласно этим теориям, эпизодическое употребление алкоголя индивидом может быть расценено субъектами наклеивания ярлыков (например, социальными группами полицейских, психиатров или начальства на работе) как признак девиантности.

В результате исходно нормальный человек, подчиняясь ролевым ожиданиям, начинал вести себя как девиант. Иными словами, по теориям социальной стигмации пьяница — это тот, на кого удалось наклеить этот ярлык пьяницы. И даже если он был наклеен совершенно справедливо, то человек, даже бросив пить, вряд ли мог вернуть себе «нормальный статус», скорее у него происходила «трансформация “я”», и из «человека с изъяном» он превращался в «человека с историей исправления изъяна». Впрочем, советскому человеку, даже случайно попавшему в вытрезвитель по пути домой после дня рождения, тонкости чикагской школы символического интеракционизма были ни к чему, он и без них смирялся с ролью пожизненно помеченного тавром вытрезвителя.

Вытрезвитель Минздрава

И вот в один момент сакральность вытрезвителя исчезла, словно ее не было. Попадание в вытрезвитель стало рассматриваться как нарушение прав и свобод личности, причем не только учеными-правоведами, но и самими пьяными гражданами, которые начали задавать милиции и себе вопросы, которые ранее тоже, естественно, приходили им в голову, но были табуированы на уровне подкорки. Во-первых, потребление алкоголя не карается законом, а «выбор» меры опьянения — вопрос личной свободы. Во-вторых, должен соблюдаться принцип добровольности при оказании медицинской помощи: зачем пьяного отрезвлять, если он этого «не просил». И вообще, может ли пьяный человек просить помощи у государства, если не делает этого в трезвом состоянии? И так далее.

Удивительно, как при такой социальной перцепции вытрезвителя он просуществовал еще 20 лет после 1991 года. По страницам научных трудов современных ученых-правоведов кочует триада причин закрытия вытрезвителей в 2011 году. Это «ограбления и рукоприкладства» сотрудников вытрезвителя; злоупотребления «ослабленным состоянием» граждан в вытрезвителях при их допросах оперативными работниками в качестве свидетелей или участников преступлений; экономическая нерентабельность: тарифы за медобслуживание и штрафы за правонарушения уже не окупали затрат на содержание этих учреждений.

Но скорее была всего одна интегральная причина закрытия вытрезвителей: в ходе реформы МВД 2011 года его руководство просто воспользовалось удобным случаем, чтобы избавиться от лишней головной боли. При подготовке федерального закона «О полиции» 2011 года было решено, что вытрезвление должно стать заботой системы здравоохранения, а полиции вменялось в обязанность «обнаружение лица в состоянии алкогольного или иного опьянения, утратившего способность самостоятельно ориентироваться и передвигаться в пространстве». Доставка была возложена на скорую помощь, которая оказывала необходимые минимальные услуги и доставляла при необходимости в приемный покой больницы или травмпункт. В лечебном учреждении пьяный становился пациентом, проходил осмотр врача, санобработку и по медицинским показаниям направлялся на госпитализацию.

Такая сложная схема маршрутизации нетрезвого пациента в зависимости от выявленных у него проблем стала в разы дороже прежней. Но интереснее другое: в сентябре 2011 года был закрыт последний по стране медвытрезвитель системы МВД, и почти сразу народ захотел их вернуть. Большой популярностью в трудах современных социальных психологов и правоведов пользуются результаты опроса «Левада-центра» в 2015 году. 80% россиян были за возвращение вытрезвителей в их прежнем виде, а на сопутствующий вопрос о возвращении заодно с вытрезвителями и ЛТП положительно отреагировали 81% граждан.

Их желание сбылось под этот Новый год, правда, только наполовину: народу вернули вытрезвитель, насчет ЛТП власть пока думает. 29 декабря президент подписал федеральный закон №464 «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации в части оказания помощи лицам, находящимся в состоянии алкогольного, наркотического или иного токсического опьянения». И с 1 января этого года снова гостеприимно открылись двери старого доброго вытрезвителя.

«Золотая середина»

По данным Национального медицинского исследовательского центра психиатрии и наркологии им. В. П. Сербского, за первые четыре месяца 2012 года, первого года после ликвидации вытрезвителей МВД, по всей стране в медучреждения для оказания медицинской помощи в состоянии алкогольного опьянения было доставлено 233 162 человека. Пятая часть доставленных завершила «естественное протрезвление», пока ехала в скорой помощи и ждала своей очереди в приемном отделении. Треть не нуждалась в медицинской помощи. Остальные получили достаточную помощь от бригады скорой помощи на месте или по пути в медучреждение. 7,8% отказались от помощи. Госпитализировано было 29,2% задержанных. Вероятно, кому-то действительно требовалось стационарное лечение, но большинство просто проспалось в больничном вытрезвителе теперь уже Минздрава. Штраф, впрочем, заплатили все.

Эти данные ярко демонстрируют неполноценность вытрезвителя как чисто медицинского учреждения, но и в чисто полицейской ипостаси, как во многих западных странах, он еще хуже. Вот уже несколько лет в ЕК идет вялотекущая дискуссия о целесообразности расширения географии чешской модели вытрезвителя — точной копии советского вытрезвителя, введенной здесь в 1951 году и пропустившей через себя за 70 лет полтора миллиона чехов. Руководство полиции стран ЕС не желает нести ответственность за трагические последствия в камерах участков, где пьяным не оказывается медицинская помощь и нет необходимых лекарств, а руководство здравоохранения этих стран озабочено угрозой жизни и здоровью медицинских работников, вынужденных оказывать помощь неадекватным и агрессивным людям.

Только проблема не в поиске ведомственной «золотой середины» — она давно найдена в виде советского медвытрезвителя, а в недостатке современных знаний о тонких механизмах опьянения и отрезвления и о глубинных причинах девиантного поведения пьяного человека. Наркология — наука очень молодая, ей всего-то один век, да и сейчас она не входит в число мегасайенс-проектов не только в нашей стране, но и во всем мире.

Аномальное опьянение

Пока ученым известно лишь то, что нейрохимия алкоголя и опиатов очень сходная и действует по принципу награды. Функционирование мозговых систем, участвующих в формировании систем подкрепления (награды), традиционно представляется в виде взаимодействия трех основных нейромедиаторных составляющих: дофаминергической, опиоидергической и ГАМК-ергической. В последние годы к ним добавляют еще одну нейромедиаторную систему — глутаматергическую. Но если не лезть дальше в научные дебри, то опьянение происходит в несколько этапов примерно так.

Возникающее под действием сравнительно небольших доз алкоголя состояние возбуждения связано с высвобождением в мозге медиатора возбуждения — адреналина. При более сильном опьянении снижается содержание медиаторов норадреналина и серотонина, и этим, по-видимому, объясняется появляющееся «в подпитии» благодушное настроение. Дальнейшее увеличение концентрации алкоголя в крови способствует накоплению в мозге серотонина, вызывающего депрессию. При следующих дозах спиртного наблюдается повышенное содержание ГАМК — медиатора торможения. Возникает эффект так называемого охранительного торможения — выключения нервных клеток коры головного мозга и впадение их в состояние глубокого сна. В противном случае можно отравиться алкоголем до смерти.

Такова на сегодня теоретическая картина опьянения: выпил — развеселился, слегка добавил — полюбил всех вокруг, еще добавил — стало жалко себя, выпил еще — заснул, если не заснул, а продолжил пить — впал в кому и умер. В целом она верная, но, к сожалению, слишком много из нее исключений, едва ли не больше, чем описанной выше «нормы». Люди разные, и пьянеют они по-разному, часто с неприятными для них и для окружающих последствиями. Наркологи-психологи называют это состояние аномальным алкогольным опьянением (ААО) и уже открыли и описали больше десятка наиболее часто встречающихся разновидностей ААО.

Например, импульсивный вариант ААО чреват внезапными необъяснимыми поступками в виде разного рода перверсий (гомосексуальные акты, эксгибиционизм, флагелляция, то есть избиение понравившегося сексуального партнера), реже — приступами пиромании и клептомании. При истерическом варианте ААО появляется рассчитанная на зрителя демонстративность и утрированность поведения, склонность к хвастовству, преувеличению, фантазированию и обману в сочетании с экстрапунитивным характером реакций (например, обвинение окружающих в нанесении обид). Возможны также имитации суицидальных попыток с нанесением себе различных самоповреждений («суицидальный шантаж»), а при попытках предотвратить самоубийство опьяневшего он способен уже по-настоящему убить пришедших на помощь.

Клиника депрессивного варианта ААО характеризуется подавленным настроением различных оттенков (мрачной угрюмости, тревоги, острой тоски и чувства безысходности), сочетающимся с двигательной и речевой заторможенностью, сосредоточением на внутренних переживаниях (неприятных воспоминаниях, идеях самообвинения, ненависти или жалости к себе). При сомнолентном варианте ААО пьяный быстро погружается в глубокий, беспробудный сон (сопор, как его называют наркологи), или, как говорят в народе, «отключается».

Для окружающих особенно опасны эпилептоидная и эксплозивная формы ААО. Для первой характерно угрюмое, злобно-тоскливое, подавленное настроение, придирчивость, навязчивое желание сделать неприятное окружающим и даже отсутствующим людям при стремлении к тотальному доминированию и провоцированию конфликтов. При эксплозивной форме ААО обостряется исходно присущая опьяневшему эмоциональная неустойчивость, одна за другой следуют короткие, но яркие вспышки раздражения, гневливости, переходящие в вербальную или физическую агрессию.

Вариантов и разновидностей вариантов ААО еще много, но все они, как уже сказано, далеки от идиллической картинки классического опьянения. С большой долей вероятности можно предположить, что первопричиной недавних громких случаев с парочкой известных футболистов и не менее известным актером были эксплозивная (у спортсменов) и сомнолентная (у актера) формы ААО, и для всех — окружающих и самих пьяных — было бы лучше, если бы их вовремя забрали в медвытрезвитель. Было бы просто прекрасно, если бы в нарушение их личных прав и свобод полиция сопроводила бы их туда и присмотрела там за ними, чтобы они хорошенько проспались и снова стали нормальными людьми. А говоря проще, и знаменитым, и простым выпивохам, страдающим ААО, самое место в медвытрезвителе советского образца, который им подарили на Новый год депутаты нашего парламента и наш президент.

Ася Петухова