Как Центральная Азия 30 лет ищет себя и свое место в мире

В 2021 году пять республик Центральной Азии отмечают 30-й юбилей своей независимости. Однако и после ее обретения этот регион нестабилен, а страны, его составляющие, все еще пытаются найти свое место в мире и определить собственный путь развития.

Подводя в прошлом декабре итоги драматичного для постсоветского пространства 2020 года, российский президент Владимир Путин предположил, что события в Белоруссии, где протесты едва не смели президента Александра Лукашенко, и в Киргизии, где президент лишился власти,— результат поиска постсоветскими странами, и не только этими двумя, «своего пути». По его словам, их «уровень политического сознания, уровень зрелости институтов» все еще не достиг показателей таких стран, как Франция и Германия.

В нынешнем году будет много попыток осмыслить, в какой точке развития оказались 15 когда-то социалистических республик распавшегося Советского Союза. Впереди круглая дата: 26 декабря 1991 года Советом Республик Верховного Совета СССР была принята декларация о прекращении существования советского государства. К тому моменту входившие в Союз республики уже провозгласили независимость. В их числе — Казахстан, Киргизия, Таджикистан, Туркмения и Узбекистан.

Каждое из пяти центральноазиатских государств после распада СССР пошло собственным путем. И каждое оказалось подвержено тем же «болезням», что и прочие страны постсоветского пространства.

Как закалялась Азия

Новейшая история Центральной Азии, как и других бывших союзных республик, состоит из войн, заговоров, революций, реформ и закручивания гаек, а также конфликтов внутри республик и распрей между соседями.

Одним из первых сильных потрясений стала кровопролитная и разрушительная гражданская война в Таджикистане, начавшаяся в 1992 году и закончившаяся только пять лет спустя. Друг другу противостояли правительственные силы и оппозиционный альянс демократов и исламистов. Война, в которой погибли, по разным оценкам, от 60 тыс. до 150 тыс. человек, стала первым серьезным испытанием не только для Таджикистана, но и всего центральноазиатского региона.

Туркменский президент Сапармурат Ниязов с самого начала взял курс на изоляцию своей страны от внешнего мира, во внешней политике — на нейтралитет, а внутри страны он создал культ собственной личности.

Чаще других трясло Киргизию. Последним потрясением стала прошлогодняя революция, организованная Садыром Жапаровым, который добился ухода с поста президента Сооронбая Жээнбекова и сам стал президентом по итогам выборов 10 января.

Для Узбекистана одним из самых серьезных потрясений стали беспорядки в Андижане в мае 2005 года. Антиправительственные выступления там жестко подавили силовики. Власти Узбекистана назвали эти события мятежом, за которым стоят радикальные исламисты. США и Запад в целом призвали к независимому и прозрачному расследованию. Авторитарному и жесткому узбекскому лидеру Исламу Каримову это не понравилось. Если с 1999 года он активно налаживал связи с Вашингтоном и его союзниками, впустив американцев на базу Карши-Ханабад, то в 2006 году он поставил вопрос об уходе военных США и вышел из созданной усилиями Запада организации ГУУАМ (в то время объединяла Грузию, Узбекистан, Украину, Азербайджан и Молдавию).

Казахстан, который принято считать островком стабильности в регионе, тоже не избежал проблем и потрясений. Хотя первый президент Нурсултан Назарбаев приложил усилия, чтобы максимально снизить риски. В 1997 году он перенес столицу из Алма-Аты в Акмолу (бывший Целиноград), позже переименованную в Астану, а затем в Нур-Султан. Этим ему удалось нейтрализовать угрозу сепаратизма. На севере страны, где русскоязычное население традиционно преобладало над коренным, то и дело поднимался вопрос об автономии. Перенос туда столицы и перенарезка областей тему более или менее закрыли.

Особенно лихими для Казахстана выдались 2000-е: в стране тогда произошло несколько громких политических убийств. В ноябре 2005 года с тремя огнестрельными ранениями — два в грудь и один в голову — был найден экс-глава Агентства по чрезвычайным ситуациям Заманбек Нуркадилов, резко критиковавший президента. Официальная версия случившегося — самоубийство. А в феврале 2006-го недалеко от Алма-Аты были обнаружены тела известного в стране оппозиционного политика Алтынбека Сарсенбаева, его водителя и охранника. Все трое — с огнестрельными ранениями.

Были также бунты и дворцовые интриги. В декабре 2011 года весь мир узнал о существовании ничем не примечательного городка Жанаозен. Там начались протесты нефтяников и в какой-то момент начались беспорядки. Силовики применили оружие. Разлад в президентской семье проявился, когда зять Нурсултана Назарбаева Рахат Алиев — муж старшей президентской дочери Дариги — в 2007 году, будучи послом в Австрии, объявил тестю политическую войну и стал публично рассказывать о коррупции на самом верху. Впоследствии он был обвинен в убийствах и в 2014-м арестован австрийскими властями. В 2015 году его нашли повешенным в камере венской тюрьмы.

Палитра режимов

В странах Центральной Азии после распада СССР установились режимы разной степени жесткости. Одним из самых жестких оказался туркменский режим Сапармурата Ниязова. Даже после его смерти в 2006 году и прихода к власти Гурбангулы Бердымухамедова Туркменистан остается одним из самых закрытых государств в мире и точно самым закрытым в регионе.

Узбекистан во времена Ислама Каримова не отгораживался от внешнего мира, но первый президент страны правил весьма жестко. Шавкат Мирзиёев, возглавивший страну после смерти господина Каримова в 2016 году, уже успел прослыть реформатором. Он взял курс на либерализацию в экономике, стал менять властные институты, включая весь силовой блок.

«Особенности режима там определялись угрозами из Афганистана, со стороны исламского экстремизма как в Афганистане, так и в Узбекистане. Тем не менее сегодня, после того как Каримов умер, режим демонстрирует гораздо более либеральные устремления и отвечает в гораздо большей степени потребностям населения страны, которая является центральной во всем регионе и от которой зависит стабильность всей Центральной Азии»,— отмечает в беседе с Review эксперт по Центральной Азии Аркадий Дубнов.

В Казахстане усиление президентской власти изначально сочеталось со стремлением к преобразованиям. «Там ситуация во многом определялась личностью лидера — Назарбаева. На момент распада СССР он оказался наиболее подготовлен к проведению постсоветских экономических реформ. Благодаря наличию природных ресурсов страна сделала резкий рывок, давший возможность населению получить часть ресурсной ренты»,— поясняет господин Дубнов.

На развитии Таджикистана сказалась гражданская война. Она разрушила экономику страны, превратив ее в одну из беднейших стран мира. Во время войны на первые роли выдвинулся Эмомали Рахмон (тогда еще Рахмонов), который в 1994 году стал третьим и с тех пор бессменным президентом республики, установив авторитарный режим личной власти.

«Ситуация в Таджикистане все постсоветские годы определялась тем режимом, который вышел победителем в войне. Рахмон узурпировал власть, а его поддержка во многом объяснялась тем, что он сумел показать, что контролирует ситуацию, которая угрожала нестабильностью всей Центральной Азии»,— считает Аркадий Дубнов.

На фоне четырех других стран, где опорой политической системы является режим сильной президентской власти, особняком стоит Киргизия. Страна слывет самой демократичной: Садыр Жапаров — пятый постсоветский руководитель республики. В то же время свержение президентов здесь стало традицией.

«Как каждая постсоветская страна, мы прошли путь непростой, временами турбулентный, что приковывало к нам внимание всего мира. Путь наш был сообразен характеру народа, историческим традициям. Мы теперь только понимаем, что все это играет в политической традиции немалую роль. Мы реагируем на несправедливость и нечестное правление в Кыргызстане по иному, чем в других странах»,— говорит в беседе с Review Роза Отунбаева, исполнявшая обязанности главы республики после свержения режима Бакиева в 2010–2011 годах.

Сейчас Садыр Жапаров затеял в стране реформы, призванные усилить президентскую власть. И теперь в Киргизии гадают, как долго осталось ждать очередной революции.

Перемены во внутренней политике, впрочем, заметны не только в Киргизии. Но если здесь толчком для них является бунтующая улица, то в Казахстане этот процесс был запущен сверху. В отличие от Узбекистана и Туркмении, где ротация была связана со смертью лидера, Нурсултан Назарбаев взял транзит в свои руки. В марте 2019 года он сложил с себя полномочия президента, назначив преемником спикера Сената Касым-Жомарта Токаева. Сам господин Назарбаев переместился на другую позицию — пожизненного руководителя государства. Должность официально называется первый президент Казахстана, а занимать ее может единственный человек — Нурсултан Назарбаев.

Единственной не затронутой пока сменой лидера страной Центральной Азии остается Таджикистан. Эмомали Рахмон в 2020 году переизбрался на новый семилетний срок. При этом стремительную карьеру в политике делает его старший сын — 33-летний Рустам Эмомали. Сейчас он занимает пост председателя верхней палаты таджикского парламента и параллельно мэра Душанбе.

Где вместе, там и врозь

Интеграционные процессы на всем постсоветском пространстве начались почти синхронно с распадом СССР. Так, принятию декларации о прекращении существования советского государства предшествовало подписание 8 декабря 1991 года руководителями России, Белоруссии и Украины «Соглашения о создании Содружества независимых государств», известного как Беловежское соглашение.

В мае 1992 года в Ташкенте был подписан Договор о коллективной безопасности, который запустил процесс создания на постсоветском пространстве военно-политического блока — Организации Договора о коллективной безопасности (ОДКБ). По словам Аркадия Дубнова, во многом к нему подтолкнула гражданская война в Таджикистане: реальную опасность дестабилизации во всем регионе тогда почувствовали все.

Инициатором договора, подчеркивает господин Дубнов, стал узбекский лидер Ислам Каримов. Подписали тогда документ Армения, Казахстан, Киргизия, Россия, Таджикистан и Узбекистан. Туркменистан, избравший внешнеполитической линией нейтралитет, которого придерживается до сих пор, к этому соглашению присоединяться не стал.

Впрочем, отношение Ташкента к интеграции в сфере безопасности при Исламе Каримове менялось несколько раз. В 1999 году Узбекистан отказался продлевать на следующие пять лет действие Договора о коллективной безопасности, а в 2001 году согласился предоставить аэродром Карши-Ханабад для нужд американских военных, начавших операцию в Афганистане. После андижанских событий, вызвавших критику со стороны Вашингтона, отношения с США обострились, и Ислам Каримов выдворил американцев с авиабазы, а в 2006 году восстановил членство своей страны в ОДКБ. Впрочем, в 2012 году Ташкент снова вышел из курируемого Россией военного блока и пока так туда и не вернулся.

Присутствие центральноазиатских стран в одном альянсе не стало гарантией от двусторонних проблем. Например, на границе Киргизии и Таджикистана, которая до сих пор полностью не делимитирована, то и дело случаются вооруженные столкновения между пограничниками и местными жителями. В перестрелках бывают и убитые. Ожесточенные споры между Ташкентом и Душанбе из-за водных ресурсов — отдельная сложная тема. Правда, после того, как президентом Узбекистана стал Шавкат Мирзиёев, накал страстей несколько спал.

В ОДКБ есть и другие сложности. В 2019 году The Washington Post написала о китайском военном объекте, расположенном высоко в горах на таджикской территории близ Ваханского коридора — на стыке границ Китая, Афганистана и Таджикистана. Сообщалось, что там базируются китайские пограничники.

При этом их появление там Душанбе ни с Москвой, ни с другими союзниками по ОДКБ не обсуждал и не согласовывал. В какой-то момент Россия, имеющая на таджикской территории официальную военную базу, оказалась перед свершившимся фактом того, что она здесь больше не одна. Официально Москва не комментировала появление китайского военного объекта, по всей видимости просто с этим смирившись. В неофициальных беседах российские дипломаты говорят, что китайское присутствие в Центральной Азии, в отличие от присутствия США и ЕС, российская сторона считает фактором стабильности.

Помимо ОДКБ отдельные страны региона входят в пестуемый Москвой Евразийский экономический союз (ЕАЭС). Из центральноазиатских стран в него уже входят Казахстан и Киргизия. Россия хотела бы видеть в этом альянсе еще и Узбекистан с Таджикистаном (о стоящем особняком Туркменистане речь не идет). Ташкент уже получил в ЕАЭС статус наблюдателя, в котором, как рассчитывают в Кремле, долго не задержится и перейдет к полноценному членству. Впрочем, до привлекательности и глубины интеграции Евросоюза этому объединению еще далеко.

При этом в сфере экономического влияния на региональную экономику Китай всем даст фору (см. материал на стр. 8). Китайские компании давно и плотно работают в богатых ресурсами республиках региона, а сами страны активно кредитуются в Пекине. Из $3 млрд внешнего долга $1,2 млрд Таджикистан должен Китаю, а Киргизия из $4,8 млрд — $1,8 млрд. Задолженности перед Китаем есть и у других стран региона. Но параллельно Пекин направляет сюда инвестиции: в добывающие отрасли, сельское хозяйство и промышленность.

«Зависимость в разной степени всех стран от Китая и его экономического и политического навеса не может оспариваться,— констатирует Аркадий Дубнов.— Она кажется естественной, поскольку историческая зависимость региона от России не может быть сегодня противовесом влияния Китая в силу растущей разницы между Китаем и Россией».

Руководитель программы «Россия в Азиатско-Тихоокеанском регионе» Московского Центра Карнеги Александр Габуев также уверен, что влияние Китая будет расти. И не только экономическое. «Чем слабее страна и чем больше она экономически зависима от Китая, тем больше точек входа туда»,— говорит он Review. Китай, убежден эксперт, будет использовать все способы, чтобы проникать в регион. Одна из моделей — культивирование связей с правящими элитами. В пример господин Габуев приводит Таджикистан, где члены семьи Эмомали Рахмона не безвозмездно помогали отдельным китайским компаниям. «Мы увидим планомерную и сложную работу по окучиванию всех элит в Центральной Азии»,— предсказывает Александр Габуев. Что здесь работает против китайцев, отмечает он,— это то, что китайская экспансия не остается незамеченной и вызывает «огромный страх у населения, замешанный на том, что Китай творит в Синьцзяне в отношении мусульман и тюрков».

Аркадий Дубнов тоже полагает, что синофобия в странах Центральной Азии не дает возможности превратить регион в вотчину Китая: «Да, каждая из стран вынуждена решать свои проблемы экономического закабаления. Это выглядит драматично в таких странах, как Таджикистан, Киргизия и даже Туркмения. На это надо смотреть в перспективе истории, а она не дает основания считать, что Китай полностью поглотит регион».

Лидеры Центральной Азии понимают, что вести с большими странами игру один на один — очень сложно, Россия этот игрок или Китай,— не так важно. Отдельные лидеры здесь не раз поднимали вопрос региональной интеграции. Нурсултан Назарбаев, например, предлагал создать Центрально-Азиатский союз. Но попытка провалилась.

Александр Габуев думает, что процесс формулирования странами Центральной Азии собственных интересов не завершен. По его словам, у Казахстана и Узбекистана точно есть потенциал для того, чтобы сохранять независимость, суверенитет и субъектность во внешней политике: «Это можно делать теми способами, которые у них есть. Для Казахстана это многовекторность с приоритизацией союза с Россией. Узбекистан продолжает выходить из каримовских времен и учится жить в более открытом, другом мире. Мире, где Россия более агрессивная, но более слабая, Китай все более активный. Думаю, там идут внутренние дискуссии и о том, как сформулировать свои национальные интересы».

Владимир Соловьев