Александр Габуев о растущем влиянии Китая в Центральной Азии

В интервью спецкорреспонденту “Ъ” Владимиру Соловьеву руководитель программы «Россия в Азиатско-Тихоокеанском регионе» Московского Центра Карнеги Александр Габуев поделился мнением о том, почему вслед за экономическим влиянием Китая в Центральной Азии его политическая и военная роль здесь неминуемо будет расти.

— Все привыкли, что зона острой геополитической конкуренции — это постсоветские страны, где есть ориентированные на Запад элиты: Украина, Грузия, Молдавия. В последнее время заговорили о перетягивании уже Центральной Азии.

— Конкуренция на западе постсоветского пространства понятна и заметна, потому что это конкуренция между Россией и Западом. Сама география диктует лобовое противостояние между двумя игроками, у которых разные интересы и которые не могут пока найти формулу, как им сосуществовать.

В Центральной Азии есть два внешних игрока, которые могут иметь здесь комплексное влияние — экономическое, в сфере безопасности, в культурной сфере. Это Россия и Китай. Есть США, у которых интерес к региону есть, но он более тактический и узкий, чем об этом принято думать в Москве или в Пекине. Он прежде всего был связан сначала с распадом СССР и необходимостью обеспечить суверенитет этих стран, чтобы Советский Союз не возродился. Когда началась война в Афганистане, внимание США к Центральной Азии было связано с необходимостью логистически обеспечивать афганскую кампанию. США кажутся России и Китаю третьим игроком, который пытается влиять на ситуацию, но на деле возможности Запада конкурировать в Центральной Азии с Москвой и Пекином ограниченны.

— Мне кажется или в Центральной Азии усиливается конкуренция между Россией и Китаем?

— Мы видим определенную эволюцию и изменение баланса сил. До середины 2000-х Россия была абсолютно доминирующим внешним игроком в регионе. С появлением глобального Китая, который превратился в потребителя буквально всех природных ресурсов, кроме рабочих рук, ситуация изменилась.

Китай заинтересован в ресурсах Центральной Азии, а для центральноазиатских стран Китай — рынок. Мы видим стимулируемый экономикой сдвиг в региональном влиянии. Россия становится все менее значимой, а Китай — наоборот. У российских компаний нет денег и возможностей развивать рудные и ресурсные проекты в Казахстане, в Киргизии. Российская экономика в рецессии сейчас и в стагнации начиная с 2013 года, во-вторых, у нас на своей территории есть проекты, на которые не хватает денег. Зачем добывать нефть или газ в Туркменистане, если надо свое продавать? А у китайцев эти деньги есть.

Поэтому Китай становится не только все более важным торговым партнером, но и инвестором, а вслед за этим и кредитором. У него столько денег, что он может давать льготные кредиты. И может действовать по более сложным схемам и говорить: давайте вы нам дадите лицензию на такое-то месторождение, а мы кредит вам дадим не только на освоение месторождения и закупку технологий, но и на бюджетную поддержку, допустим. Это комплексная экономическая экспансия, в основе которой взаимодополняемость экономик и национальный интерес и тех и других.

Уникальную роль Китая не может играть ни одна страна. Это важно понимать. Ты пытаешься поставить себя на место пяти центральноазиатских республик и думаешь: кому мы будем все экспортировать? Россия — прямой конкурент, Европа далеко, и не понятно, нужны ли будут Европе углеводороды через десять лет и по какой цене. А тут под боком страна с огромным растущим рынком, готовая строить инфраструктуру, платить все взятки, которые нужно, устраивать детей элиты в свои топовые вузы. Поэтому китайское экономическое доминирование в Центральной Азии неизбежно. В России нехотя признают, что экономическая конкуренция с Китаем в Центральной Азии проиграна, не начавшись. Мы не можем дать сопоставимый рынок этим странам. Единственная надежда на то, что мы сохраним ЕАЭС, что китайцы не будут пытаться его торпедировать изнутри и что внутри ЕАЭС возникнут совместные производства, цепочки добавленной стоимости.

— Можно ли уверенно говорить, что Китай не попытается раскачать ЕАЭС? Когда президентом Киргизии стал Садыр Жапаров, многие заговорили о его связях с Китаем и о том, что его приход к власти — а это, напомню, случилось путем свержения президента Сооронбая Жээнбекова — своеобразная проба сил Китая в той сфере, где раньше доминировал Запад,— в сфере установления дружественных себе режимов.

— Китаю, я думаю, пока разваливать ЕАЭС никакой выгоды нет, потому что он считает, что этот организм сам по себе не очень долговечный. Зачем пытаться, зля Россию, убить зверя, который сам умрет от старости и болезней? Китай может довольно хитро это использовать для доступа на российский рынок через дырки в заборе, прежде всего через Киргизию.

Очень интересная вещь — военная безопасность. Это сфера, где я вижу нарастающие противоречия между Россией и Китаем. До недавнего времени Россия считала, что складывается отличное разделение труда. Мы поняли, что в Центральной Азии мы не очень про экономику, про экономику — Китай. Ну и отлично: закупайте ресурсы, стройте Шелковый путь и так далее. А мы будем отвечать за безопасность. Китай — это купец, а мы стоим с автоматом Калашникова и выполняем почетную охранную функцию главного военного гегемона.

До недавнего времени это разделение труда работало. Но китайцы развивают в регионе все больше военных инструментов. Они делают это по двусторонним каналам. Они продают и передают оружие местным армиям. Развивают образовательные контакты. Некоторые страны начинают учить своих кадетов в Китае. Во всех странах региона есть программа обучения их военных в вузах КНР. Их число пока несопоставимо с числом людей, которые в России учатся по военным специальностям, но они есть. Есть уже и военный объект — пограничная база в Таджикистане, открытая без согласия России.

— Ее открыли не просто без согласия, а даже не спрашивая такого согласия в принципе.

— Да, причем важно понимать, что Таджикистан — военный союзник России по ОДКБ. То, что Душанбе не сказал об этом Москве,— одна история. Вторая история в том, что Китай не уведомил Россию и поставил ее, по сути, перед фактом.

Есть и третий элемент. Китай пытается по всем возможным каналам пробить присутствие своих частных военных кампаний (ЧВК) для защиты китайских объектов в регионе. Известно, что такие ЧВК либо тесно связаны с Народно-освободительной армией Китая (НОАК), либо это просто переодетые кадровые военные. Это основывается на трезвом понимании китайских интересов безопасности. У них главная проблема в том, что через границу с Казахстаном и Киргизией находится Синьцзян-Уйгурский автономный район, населенный уйгурами, часть из которых мечтает отделиться или получить большую автономию. Там построили цифровой концлагерь и пытаются решить уйгурскую проблему путем очень жесткой ассимиляции. Сработает эта политика или нет — пока не понятно. Но любой взрыв в Центральной Азии может перекинуться через границу. Если какое-то соседнее государство становится большим Сомали, куда приезжает мировой террористический интернационал, естественно, проблема будет выплескиваться на китайскую сторону. Значит, в этих странах нужны инструменты безопасности, которые смогут эту проблему купировать. Поэтому они вкладываются в местные армии и хотят, чтобы у Китая были свои инструменты на местах.

Перед Россией стоит сложная задача: как адаптироваться к неизбежному. В целом у нас с Китаем много интересов совпадает. Вопрос в том, научится ли Россия терпеть большее китайское присутствие и поддерживать баланс сил, не отдавая все китайцам на откуп. Забегая вперед скажу, что единственный способ для России — укреплять суверенитет центральноазиатских стран. Это звучит парадоксально, потому что долгое время Россия занималась размыванием их суверенитета, чтобы сделать их частью своей сферы влияния. Чтобы эти страны не стали китайской добычей, Россия должна быть заинтересована в максимальном укреплении их суверенитета. Это означает значительную перестройку политики.

— Мы говорили об экономике и военной составляющей. А насколько Китай готов включаться в политику своих соседей?

— Есть сигналы, которые показывают, что Китай не будет останавливаться на экономическом доминировании, а заинтересован в полномасштабном влиянии и превращении региона в исключительную сферу своих интересов, где России будет отведена роль младшего партнера. Мое общение с китайскими коллегами показывает, что долгосрочная цель заключается в этом. И сложно думать как-то иначе, глядя на то, как Китай развивается. Китай — вторая, а в скором времени первая экономика мира. Китайская экономика не одномерна, это не нефтегазовая держава, а страна, которая может производить все: от космических кораблей и квантовых компьютеров до кроссовок.

В регионе действительно нет других крупных игроков. Не ясно, почему Китай не должен смотреть на этот регион как на потенциальную сферу своего влияния. Мы видели, что китайская модель поведения в Средневековье — активно вмешиваться в дела сопредельных маленьких стран и пытаться на них влиять, навязывать свои порядки. Киргизия может быть первой ласточкой. Что работает против китайцев и дает России некий шанс на более сбалансированную игру в регионе — это то, что китайская экспансия не остается незамеченной и вызывает огромный страх, замешанный на том, что Китай творит в Синьцзяне в отношении мусульман и тюрков.

Беседовал Владимир Соловьев