Алексей Васильев о «Супернове» и победе английской актерской школы над американской

В прокате «Супернова» — роуд-муви о двух пожилых любовниках, один из которых болен прогрессирующей деменцией. Выбор на главные роли Колина Фёрта и Стэнли Туччи, двух играющих принципиально по-разному актеров-мастодонтов,— едва ли не главная находка 37-летнего Гарри Маккуина, английского актера, снявшего свой второй фильм в качестве режиссера

20 октября, Англия. Мокрое шоссе. Глубокая зелень дубов потравлена бурыми листьями. В доме на колесах едут двое мужчин, чей возраст, если уподобить человеческую жизнь календарному году, мог бы вполне соответствовать 20 октября. Первую фразу, которую мы услышим, один из них произносит с американским акцентом, и она вырвана из контекста: «Мы ведь уже не вернемся». Постепенно, слово за слово, брошенные через обычные дорожные паузы,— когда надо последить за дорогой или подкрутить ручку радио, а потом не признать старую песню Донована,— мы поймем, что речь идет о вещах, которые герои собирали в дорогу и которые не следовало забывать. Но, как говорил Оскар Уайльд, «только поверхностный человек не станет судить о другом по первому впечатлению» — вот и мы были совершенно правы, услышав в первой фразе все, что нам надо было знать о путешествии этих двоих и о фильме про них: «Мы ведь уже не вернемся».

Так работает эта история, краткая и емкая, как хокку. Как всякое хокку, «Супернова» говорит о необратимостях, неизбежностях и точках невозврата, но предпочитает язык малых событий, вроде той столь любимой Арсением Тарковским лягушки, прыгнувшей в пруд из стихотворения Басё. В данном случае пруд — это лесные озера Камбрии, северо-западного и самого горного графства Англии. По мере приближения к ним заправки по обочинам шоссе сменяются низкой каменной кладкой, оставшейся, верно, от древних римлян,— здесь заканчивались их дороги. И история эта древняя как Рим. Около 20 лет назад американец вздумал переплыть одно из озер и нашел на другом берегу англичанина, родившегося и жившего здесь в двухсотлетнем доме. Через пять минут они бурно отымели друг друга в крошечной английской малолитражке, а потом американец сказал: «Я тебя люблю», и вот мы свидетели разговоров, которые трудно понять, потому что эти люди знают друг друга всю жизнь и наизнанку. По сути, они стали друг другу жизнью. Но один из них сражен прогрессирующей деменцией. Известный писатель, он забыл, как пишутся буквы, и скоро забудет своего друга, свое имя, забудет ходить на унитаз. Его друг, пианист, отказывается сдавать его в приют: он готов провести остаток дней рядом с мычащим существом, сохранившим лишь внешние признаки любимого человека, потому что уже не знает, как жить без него.

30 лет назад, когда после первых фестивальных успехов гей-кино уверенно подняло голову, роуд-муви стало его коронным жанром, и часто один из двух влюбленных был обречен — умирал от СПИДа («Оголенный провод» Грегга Араки, 1992) или страдал от нарколепсии («Мой личный штат Айдахо» Гаса Ван Сента, 1991). Но там были молодые красавцы, а потому любить и этих героев, и эти фильмы было легко. Позже песню дороги обреченных подхватили натуралы — Тиль Швайгер, например, сыграл в «Достучаться до небес» (1997), но то было совершенно прокатное кино, которое в России показывали в «Кодаке-Киномире». Рассматривать «Супернову» в одном из этих рядов, размышляя об эволюции гей-кино или возрасте его героев, не хочется, да и не стоит: это очень камерный и совершенно отдельный фильм, который замкнут сам на себе, подобно изящной шкатулке с секретом.

«Супернова», вторая режиссерская работа английского актера Гарри Маккуина, за чьей внешностью футболиста скрывается старомодно чуткий к тишине и шорохам природы мужчина,— это в первую очередь дуэт двух актеров-мастодонтов, Колина Фёрта и Стэнли Туччи. Разница в актерских школах, английской и американской, придает особый объем и узнаваемость препирательствам и близости их героев. Туччи играет по-американски напоказ — глаза улыбаются, а подбородок предательски дергается: он, уже ослабший, виснет на Фёрте как какой-нибудь инопланетянин ET, с той же отработанной трогательной беззащитностью. Фёрт — весь внутри. Вся его растерянность — слишком частый поворот головы от дороги, чтоб взглянуть на попутчика; слишком осторожно протянутые руки, чтобы обнять любимого в той самой кровати, где он сам спал мальчиком в своем двухсотлетнем доме; чуть более злая обида в глазах, чем бывает у человека, которому неловко слушать тост в свою честь от своего любовника за большим семейным столом.

На экране оба героя все время вместе, у них равное количество реплик и крупных планов. Камера наблюдает, как на усыпанную сосновыми иголками лесную тропинку падает косой закатный луч, но ей все равно: она фиксирует моно-но аварэ — печальное очарование вещей (этот английский фильм выходит удивительно японским). Когда ловишь себя на том, что не ужасаешься возможной перспективе деменции для себя, но радуешься тому, что избежал участи оказаться другом человеку, в деменцию погружающемуся,— тогда понимаешь, что Британия в лице Колина Фёрта на поле этого фильма сокрушила Америку в лице Стэнли Туччи с разгромным счетом. Впрочем, выбор итало-американца Туччи стал весьма хитрым расчетом Маккуина: он очень хороший актер, другое дело, что он всегда играет примерно одно и то же, его место — где-нибудь у Скорсезе, там, где мажут густо. Среди облетающих английских дубов Туччи становится той чужеродной краской, тем инструментом остранения, без которого историю с предсказуемо безутешным финалом невозможно воспринимать не нутром, а в категориях красоты.