Как тайно договаривались о самом крупном в истории российско-германском проекте

Сто лет назад, 10 марта 1921 года, представитель РСФСР в Берлине В. Л. Копп сообщил в Москву, что крайне необходимо пойти на уступки и заключить договор с Германией о восстановлении отношений, прерванных в 1918 году после убийства в Москве немецкого посла графа Вильгельма фон Мирбаха. Но вскоре германский МИД совершенно неожиданно согласился с большей частью советских поправок к документу. А вслед за этим Кремлю был предложен секретный проект совместной деятельности, равного которому по масштабам в истории двухсторонних отношений не существовало.

«Спасение России должно исходить от немцев»

Нет ничего более тайного, чем то, что вроде бы уже очень давно стало явью. Возьмем, к примеру, убийство германского посла в Москве графа Вильгельма фон Мирбаха. На первый взгляд, в этой истории известно абсолютно все. 6 июля 1918 года служившие в ВЧК левые эсеры Я. Г. Блюмкин и Н. А. Андреев явились в германское посольство и ликвидировали посла. После чего началось восстание левых эсеров, ликвидированное большевиками.

Основные детали происшедшего были известны еще в 1918 году, а в последние десятилетия были собраны все свидетельства и документы, выдвинуты и проработаны все возможные версии тех событий. Но как в советское время, так и позднее практически не упоминалось об одном очень важном обстоятельстве. Извинения, которые принес председатель Совета народных комиссаров РСФСР В. И. Ленин (он приезжал в посольство вместе с председателем Всероссийского центрального исполнительного комитета Я. М. Свердловым и народным комиссаром по иностранным делам РСФСР Г. В. Чичериным), были признаны немецкой стороной неудовлетворительными, и дипломатические отношения были разорваны. А сотрудников советского представительства выдворили из Германии.

Факт этот, казалось бы, не имел принципиального значения. Ведь в годы Гражданской войны и после ее окончания Германия оставалась для советской России основным центром проведения внешнеторговых операций. А в Берлине, несмотря на отсутствие дипломатических отношений, находился представитель РСФСР, с которым германские власти решали все возникающие вопросы.

Вот только полностью название главы советской миссии звучало так: «Представитель Российской Советской Федеративной Социалистической Республики по делам о военнопленных».

И занимавший этот пост В. Л. Копп множество раз докладывал в Москву, что отсутствие у него дипломатических привилегий создает множество существенных проблем.

Но, главное, из-за отсутствия межгосударственного договора золото, которое советское правительство продает за границу с помощью германских банков-посредников и счета в этих банках находятся под постоянной угрозой изъятия немецким правительством под любым реальным или надуманным предлогом. Тем более что обстановка в побежденной в Первой мировой войне Германии менялась постоянно и стремительно.

Все группы и группировки германских аристократов, политиков, промышленников и военных были едины только в одном — в неприятии навязанного стране тяжелейшего Версальского договора. Во всем остальном их идеи и планы диаметрально расходились. Так, 20 мая 1920 года, когда Гражданская война в России была еще в разгаре, Копп сообщал в Москву о группировках, существовавших среди германских военных, и их взглядах:

«Фракция генерала Людендорфа… определенно заявляла о безусловной необходимости интервенции в России и восстановления монархии. Причем спасение России должно главным образом исходить от немцев, в крайнем случае, спасение может быть международным».

А опора на монархическую Россию, как считали соратники генерала пехоты Эриха Людендорфа, «даст возможность Германии сбросить с себя иго Версальского договора».

Почти той же линии придерживалась и «фракция адмирала Гофмана». С той лишь разницей, что подавить большевизм в России и восстановить монархию должны были победители Германии — страны Антанты без какого-либо участия немецкой армии.

«Существует,— докладывал Копп,— еще небольшая группа, которая стоит за связь с Советской Россией, пропуск большевизма через Германию во Францию, что даст возможность аннулировать Версальский договор».

Никакого единства не существовало и среди немецких промышленников.

«Немедленно отправить в Берлин»

Самый крупный в то время германский бизнесмен Гуго Стиннес, еще до мировой войны прославившийся ловкими рейдерскими операциями, расширял свою бизнес-империю за счет разорившихся предприятий в ведущих промышленных регионах и целых странах. Копп докладывал в Москву, что Стиннес подчинил себе всю экономику Австрии и пытался проделать тот же трюк с Чехословакией, но ему сильно мешали французы.

В бизнес-гений Стиннеса верили за океаном и предоставляли в его распоряжение значительные кредитные средства. В том числе, как считалось, и на получение крупных прибылей от операций в его стиле в ослабленной войнами России. При этом он ставил на всех лошадей сразу. Стиннес финансировал русских монархистов и петлюровцев и одновременно водил дружбу с представителем Наркомата внешней торговли РСФСР в Берлине Б. С. Стомоняковым и главой этого наркомата Л. Б. Красиным. Найти общий язык с наркомом оказалось несложно потому, что в орбиту интересов Стиннеса входила германская компания «Сименс и Шуккерт», генеральным представителем которой в России до революции был Красин и где у него осталось немало добрых знакомых.

В результате не прекращавшейся активности Стиннеса вся германская бизнес-элита разделилась на тех, кто признавал его лидирующую роль, и его заклятых конкурентов, в число которых входили руководители многих германских банков и один из крупнейших промышленников Германии Густав Крупп фон Болен унд Гальбах.

Обе группировки финансировали германские партии всех направлений, исключая коммунистов, пытаясь получить максимальное влияние на состав и политику германского правительства. Коммунистов конспиративно снабжали деньгами из Москвы, несмотря на острое желание заключить политический договор с Германией и расширить торговлю с ней.

К весне 1921 года успехи советских дипломатов ограничивались подписанием протокола, которым несколько расширялись и уточнялись права российской миссии в Берлине и германской в Москве. Но документы ушли на согласование в германские министерства и застряли там на многие недели. Одновременно советские ведомства, получив текст протокола, выдвинули множество дополнений и поправок, на которые немецкая сторона, как считал Копп, не могла согласиться. 10 марта 1921 года он писал в НКИД:

«Я считаю по существу всякое ненужное затягивание договора политическим самоубийством.

При новых интервенционных планах Антанты, при намечающемся повороте в Румынии, при давлении Франции на Польшу и, наконец, при внутреннем положении Германии всякая оттяжка договора с Германией ухудшит и без того наше трудное международное положение».

Положение осложнял и начинавшийся в России голод. Ведь ни для кого не было секретом, что еще 8 февраля 1921 года Совнарком принял решение о сокращении всех пайков. А подписание протокола позволяло уменьшить риски при закупках остро необходимого продовольствия и топлива.

Но Москва продолжала требовать, чтобы в тексте документа говорилось о «полном восстановлении дипломатических сношений». От чего в Берлине категорически отказывались. Выход из тупика предложил нарком Чичерин. 14 апреля 1921 года он писал в ЦК РКП(б):

«После внимательного изучения берлинского текста проекта договора с Германией и согласования его с различными ведомствами выяснилось, что с нашей стороны имеется столько контрпредложений и поправок, что путем телеграфных сообщений невозможно будет вести дальнейшие переговоры с Германией и выработать окончательное соглашение. Вряд ли Германское правительство примет сразу все наши поправки, и следует ожидать, что придется еще вести с ним переговоры».

Чичерин считал, что Копп отстаивает не советскую, а германскую позицию. А потому предлагал:

«Необходимо поэтому немедленно отправить в Берлин особого уполномоченного специально с целью передачи нашего контрпроекта и доведения до конца переговоров».

Этого же уполномоченного предлагалось сделать главой представительства в Германии, а Коппа отозвать в Москву. Согласие ЦК было получено, в Берлин выехал член коллегии Наркомвнешторга А. Л. Шейнман, и уже 8 мая 1921 года Чичерин поздравлял его с подписанием удовлетворяющего советскую сторону документа.

Но вот что было странным — немцы утверждали, что взаимовыгодный результат был достигнут исключительно благодаря усилиям Коппа и очень настойчиво просили вернуть его в Берлин. Ведь он кроме всем известных переговоров вел еще и тайные.

«Мы единогласно считаем опасным»

Германская сторона раз за разом, упорно и не всегда корректно отклоняла все новые кандидатуры на пост полномочного представителя РСФСР. И вскоре Чичерин смог объяснить Ленину причину столь странного поведения немцев. 27 мая 1921 года он сообщал, что Копп «сыграл подготовительную и инициативную роль» в ведущихся секретных переговорах, которые начинает в Москве его немецкий знакомый. Причем тема их была настолько закрытой, что Чичерин не доверил бумаге ни обсуждаемого предмета соглашения, ни фамилии переговорщика, называя его «тот». Но нарком отмечал, что без Коппа немец вести разговоры отказывается:

«Тот постоянно настаивает на его присутствии; на днях тот едет на время домой и настаивает на его присутствии, чтобы кой с кем повидаться и настаивает, чтобы т. Копп поехал вместе с ним и потом вместе с ним вернется».

А тема переговоров была настолько важной, что Чичерин добавил: «В этом просто невозможно отказать».

6 июня 1921 года Чичерин вновь писал Ленину об этих переговорах:

«Известное Вам лицо уезжает в четверг. Оно будет вырабатывать конкретные предложения; поэтому мы должны теперь же сообщить ему, какие формы финансовых комбинаций и организации администрации для нас приемлемы. Наша комиссия двух должна с Вами обсудить это. Мое присутствие, я думаю, излишне».

Но как ни старались в Москве скрыть не только содержание переговоров, но и сам их факт, утечка все-таки произошла. Причем оттуда, откуда она в принципе произойти не могла — из советского представительства в Берлине. Пока новый полпред не был утвержден и принят немецкой стороной, его обязанности исполнял советник представительства Ю. Х. Лутовинов — старый большевик, не имевший практически никакого дипломатического опыта и получивший это назначение ввиду острейшего кадрового голода в НКИД. Судя по документам, он рассчитывал, что, в конце концов, полпредом назначат именно его. И решил быстро отличиться на новом фронте работы.

Лутовинов в начале июня 1921 года принял представителей «Оргеш» — крайне правой полувоенной организации, созданной Георгом Эшерихом для борьбы с любыми революционными проявлениями в Германии,— которые заявили, что имеют те же цели, что и лица, выехавшие на переговоры в Москву. Лутовинов знал не только фамилию-прикрытие немецкого переговорщика, под которой «тот» отправился в Москву — Нейман,— но и его настоящую фамилию — Нидермайер.

Потом Лутовинов горячо заверял, что ничего лишнего представителям «Оргеш» не сказал.

Но они повели дальнейшие переговоры с ним так, будто узнали, о каком офицере рейхсвера идет речь. Собеседники предложили Лутовинову сообщить в Москву, что Оскар риттер фон Нидермайер послан в Россию исключительно для сбора информации, каких-либо полномочий на подписание договоров не имеет и никакая организация или группа за ним не стоит. Одновременно они предложили советнику представительства рекомендовать своему правительству затянуть переговоры на две недели, а за этот срок ими будут подготовлены настоящие и устраивающие Россию предложения.

Вскоре они передали Лутовинову документ, который он 9 июня 1921 года отправил в Москву. В нем предлагалось организовать выпуск на российских заводах вооружений, производство которых в Германии было запрещено Версальским договором,— пушек, аэропланов, подводных лодок, аэропланов и многого другого. Словом, всего, что предлагал и Нидермайер.

Лутовинов продолжал настаивать, что вел переговоры обоснованно и правильно. Его вызвали в Москву, и Чичерин писал Ленину:

«Лутовинов до сих пор не понимает, что попался в ловушку… Лутовинов повел борьбу против нашего дела, и именно поэтому мы единогласно считаем опасным его возвращение в Берлин и его пребывание в Москве».

Потом в Москве гадали, был ли ход «Оргеш» только попыткой выкачать секретную информацию из Лутовинова или за переговорщиками стояли конкуренты тех, кого представлял Нидермайер. Как бы то ни было, его предложение выглядело гораздо более привлекательным по размаху работ и грандиозности средств, которые для него предполагалось выделить.

«Делу такие истории вряд ли помогают»

Имя подлинного вдохновителя переговоров с германской стороны продолжали скрывать даже в самых секретных советских документах. В них его называли просто «З», и только узкий круг посвященных знал, что это командовавший рейхсвером генерал-полковник Ганс фон Сект. И как сообщал в Москву Копп, генерал лично участвовал в обсуждениях:

«Состоявшееся вчера совещание (понедельник 20/6) со стороны военных ген. З, Нейман и капитан генер. штаба Фишер, со стороны промышленников — директора Круппа ф. Видфельд, Эстерлен и Красс, привело к следующим результатам. Крупп и его концерн принципиально соглашаются войти с нами в сотрудничество по восстановлению петроградской металлургической промышленности».

Речь в основном шла о гражданской продукции — от крестьянской утвари до паровозов. Но не была забыта и военная:

«В области военной промышленности — изготовление тяжелой артиллерии и постройка подводных лодок».

Окончательные параметры договора предполагалось определить после того, как германский представитель осмотрит заводы в Петрограде и Москве и сможет оценить их производственные возможности.

Предполагалось, что после этого Крупп заинтересуется и столичными заводами.

«Я,— писал Копп,— уже послал вам шифровкой сообщение о необходимости немедленного приезда сюда Петерса, как только он закончит осмотр Петрограда и Москвы».

Естественно, всех причастных в Москве разочаровало решение директоров Круппа отойти от предварительной договоренности и не брать под свой контроль химические и прочие предприятия Петроградского промышленного района. Но они сочли, что для начала проекта такой размах потребует слишком больших затрат. Однако на другое условие советского правительства — о закупке для Петрограда продовольствия и угля — они согласились практически сразу:

«Что касается предварительного снабжения Петрограда, то к нему будет приступлено немедленно после установления в окончательном виде общих основ соглашения, т. е. после приезда сюда Петерса».

По ходу переговоров выяснилась и еще одна интересная деталь. 25 июня 1921 года Копп доложил Чичерину, что за представителями «Оргеша» стоял Стиннес, который то ли хотел перехватить инициативу, то ли насолить конкурентам. В результате было решено совершенно не информировать ориентировавшихся на Стиннеса товарищей из Наркомвнешторга о ходе переговоров.

«В Германии,— писал о магнате Копп,— против него ведется сильная борьба финансовой группой Вольф-Штраус, концерном Круппа, группой А.Э.Г. Нынешнее правительство все анти-стиннесовское».

Получалось, что советское руководство согласилось на правильного партнера по переговорам, но вскоре дело начало буксовать.

Крупп, с которым 1 июля 1921 года велись прямые переговоры в Эссене, наотрез отказался участвовать в производстве вооружений, испугавшись санкций за нарушение положений Версальского договора. Ведь, как он считал, о любой деятельности в Петрограде британская разведка обязательно все узнает.

Но военные, как сообщал Копп, все же решили вложить 100 млн марок в петроградские заводы, где при некотором содействии Круппа они все же надеялись начать строительство подводных лодок. А ввиду намеченного Советом труда и обороны переноса военных заводов в Поволжье и на Урал, как считал Копп, сотрудничество с Круппом по военной тематике там может состояться.

Не слишком радостно выглядело и то, что Крупп собирался вложить в восстановление работы выбранного им комплекса заводов Петроградского промышленного района вместо требуемого 1 млрд марок не более 200–250 млн. Правда, остальную сумму собирался внести консорциум банков. Участвовать в нем согласились все крупные германские банки, за исключением Дисконто-Гезельшафт, связанного со Стиннесом.

9 июля 1921 года Копп сообщал:

«К 20-му здесь предположена конференция Видфельда, Эстерлена и Баура с З. и банкирами. До последней степени важно, чтобы Петерс к тому времени был здесь. Тогда можно рассчитывать на оформление вопроса до такой степени, чтобы еще до 1 августа могла выехать в Москву комиссия, достаточно полномочная для заключения окончательного договора».

Но Петерса задерживало невообразимое для немцев обстоятельство. Германского представителя, участвовавшего в важнейшем для страны проекте, регулярно лишали возможности выполнять его работу. В поездке его должен был сопровождать знающий заводы российский инженер. Но такового так и не нашлось. Кроме того, произошло то, что, в общем-то, и должно было произойти в отношении к буржуазному немцу. Товарищи, которым поручили его обслуживание транспортом для разъездов, не выделяли для него автомобиль. Не то чтобы машин не было, просто не давали и все.

«Это нужно прекратить,— писал в Москву Копп.— Петерс лично настроен весьма благоприятно для нас, и не имеет смысла портить его настроение по пустякам. Да и делу такие истории вряд ли помогают».

«Требуется интенсивная политическая обработка»

Для заключения соглашения требовалось предварительное согласие советского руководства, и 10 июля 1921 года Чичерин написал письмо в Политбюро ЦК РКП(б), в котором говорилось:

«Первоначальный план восстановления у нас военной и мирной промышленности при помощи немецкого консорциума, предложенный нам представителем группы виднейших военных и политических деятелей со связями среди германских финансистов и промышленников, главным образом группы Антистиннес — уже принятый Политбюро принципиально — был теперь конкретизирован в Германии и подвергся некоторым изменениям.

Первоначально немцы больше всего интересовались военной промышленностью. Производимое вооружение оставалось бы у нас. Совершенно исключена возможность употребления его против немецких рабочих потому, что оно просто оставалось бы у нас на складах до момента новой войны. На наш вопрос, как решаются немцы оставить на складах у нас это оружие без гарантий, они отвечали, что гарантия — единство политических интересов».

Чичерин отмечал, что полный состав участников консорциума советским представителям не известен, «по условиям германской обстановки необходима величайшая секретность». Но продолжал утверждать, что заводы Петроградского промышленного района с 50 тыс. рабочих — только первый этап проекта. Писал он и о том, что продовольствие и уголь в Петроград могут быть доставлены в самые короткие сроки, нужно лишь дать согласие на условия консорциума — юридические гарантии и гарантирование его участникам прибыли в 6%.

«Тотчас начать подвоз в Питер угля и пр.,— написал в ответ Ленин,— тотчас подписать».

Вслед за ним за подписание договора с немцами проголосовали Л. Д. Троцкий, В. М. Молотов, Л. Б. Каменев и Г. Е. Зиновьев.

Вот только немцы подписывать договор уже не торопились, и причиной тому был все усугубляющийся голод. 21 июля 1921 года Копп докладывал Чичерину:

«Пошатнувшийся вследствие неурожая наш общий политический и деловой кредит создает необычайно трудную обстановку для ведения переговоров.

Ввиду того, что частный капитал настаивает на политической гарантии Германского Пр-ва, требуется интенсивная политическая обработка руководящих членов кабинета».

Два дня спустя Копп писал, что надежда на выдачу гарантии есть, но «предстоит еще преодолеть немало трудностей». В их списке помимо возможных британских санкций была и еще одна немаловажная — в Германии все меньше верили в то, что в голодной России можно наладить сколько-нибудь прибыльное производство.

В итоге комиссия, которая должна была выехать еще в июле 1921 года в Москву для подписания договора, так и не приехала. Ленин был в ярости и требовал надавить на немцев, чтобы они выполняли свои обязательства. Но без реального договора это означало впустую сотрясать воздух, а рассекречивание содержания переговоров было на руку только британцам и французам.

13 сентября 1921 года Копп доложил, что «расхождение интересов военными и промышленной группой зашло так далеко, что Сект отошел от дела. Крупп решил просить о передаче в концессию других объектов в России. Военные начали сами договариваться с советским правительством о программе военного производства. Но их вложения оказались во много раз ниже намечавшихся ими первоначально только для Петрограда.

Потом возникали многочисленные проблемы с производством самолетов «Юнкерс», на совместных военно-химических производствах. Но об этом практически все и достаточно хорошо известно. А грандиозный проект передачи германскому консорциуму крупнейших советских промышленных районов, как это мыслилось первоначально, до сих пор оставался тайной.

Евгений Жирнов