Анна Толстова о юбилее и наследии ВХУТЕМАСа

В московских музеях проходит стихийный и, к сожалению, практически неофициальный фестиваль к 100-летию ВХУТЕМАСа. Главная (и поистине революционная) из юбилейных выставок — «ВХУТЕМАС 100. Школа авангарда» — открыта в Музее Москвы. В Музее архитектуры выставкой «ВХУТЕМАС–100. Иллюминаторы завтрашних городов» чествуют архитектурный факультет авангардной школы, а в филиалах Музея МХАТ, Доме-музее Станиславского и Музее-квартире Немировича-Данченко, показывают проект «Уроки ВХУТЕМАСа», сделанный совместно с галереей Roza Azora

В 2019 году Германия широко праздновала 100-летие Баухауса. Вместе с ней праздновал весь мир, потому что Баухаус — явление мировой значимости: и как школа авангарда, вросшая в учебные программы академий, университетов и колледжей на всех континентах и, помимо современной архитектуры и дизайна, давшая такие плоды, как кинетизм, минимализм и даже перформанс; и как эстетика авангарда, буквально оставившая следы на всей планете — от Аргентины до Австралии, от Багдада до Биробиджана. Широко отпраздновать 100-летие ВХУТЕМАСа, «советского Баухауса», в 2020-м не получилось, но не только из-за пандемии. Выставки, частью отложившиеся на 2021 год, сделаны отнюдь не в рамках какой-то национальной программы по музеефикации наследия советского авангарда, а на личном энтузиазме кураторов и всех причастных. Кроме Владимиро-Суздальского музея-заповедника, устроившего выставку «ВХУТЕМАС. Искусство в массы!», ни один из региональных музеев на юбилей не откликнулся — отчасти из-за хронического недофинансирования, отчасти потому, что ВХУТЕМАС в строгом смысле слова, как учебное заведение, история московская.

Сразу после революции на обломках старой системы академических и неакадемических училищ и школ по всей стране стали возникать «свомасы», государственные свободные художественные мастерские. ВХУТЕМАС (Высшие художественно-технические мастерские) получился из слияния двух московских свомасов, бывшей Строгановки и бывшего МУЖВЗ, в 1920 году. Предполагалось, что он станет образцом для сетевой учебной структуры, но многие из региональных свомасов вскоре либо растворились в системе худтехникумов, либо плавно трансформировались в более традиционные институты, как ленинградский ВХУТЕМАС-ВХУТЕИН, который упорно не желал реформироваться по московским лекалам и который все по старинке продолжали звать Академией художеств. В качестве проповедника и рассадника авангарда московский ВХУТЕМАС (в 1927-м его переименовали из мастерских в институт, ВХУТЕИН) оказался долгожителем и просуществовал до 1930 года, когда был расформирован. На базе ВХУТЕМАСа выросли Московский архитектурный институт, Московский полиграфический институт и — позднее — Московский художественный институт (нынешняя Суриковка), часть вхутемасовцев с производственных отделений пришла в соответствующие институты — Текстильный, Лесотехнический, силикатов, некоторые подались в другие худвузы Москвы и Ленинграда. В общем, ВХУТЕМАС оставил глубокий и долгий след. Каждая из трех московских выставок по-своему отвечает на вопрос, что такое ВХУТЕМАС.

ВХУТЕМАС — это бренд, говорит нам двойная выставка в мемориальных музеях Станиславского и Немировича-Данченко, входящих в состав Музея МХАТ. Самое интересное здесь — это театральные работы четырех вхутемасовцев, трех преподавателей и одного студента: Исаака Рабиновича, руководителя театрально-декорационного отделения ВХУТЕМАСа, Владимира Татлина, преподавателя самого авангардного подразделения мастерских — дерметфака, Игнатия Нивинского, преподавателя полиграффака, и его ученика Петра Вильямса. Эскизы костюмов и декораций Нивинского и Вильямса второй половины 1920-х свидетельствуют о приходе ар-деко на сцену; Татлин, художник огромного театрального таланта и, в сущности, неудачной театральной судьбы, представлен двумя макетами к спектаклю «Глубокая разведка» 1943 года — при желании в них можно увидеть что-то от его «материальных подборов», но точнее будет сказать, что это банальная соцреалистическая декорация того, кто проиграл в борьбе за новейшее искусство и смирился с поражением. А вот работы Рабиновича, настоящего революционера в области сценографии (например, он первым использовал поворотный круг не как техническое приспособление для смены декораций, а как выразительное средство — прямо на глазах публики Аристофанова Эллада, сотрясаемая восстанием феминисток под руководством Лисистраты, буквально ходила ходуном), подтверждают, что ВХУТЕМАС — синоним авангарда. Однако театральные макеты и эскизы на выставке в меньшинстве — львиная доля экспозиции отдана работам художников славной московской династии Арендт: и собственно студентам-вхутемасовцам, Ариадне Арендт, Мееру Айзенштадту и Анатолию Григорьеву, и их наследницам, Наташе и Марии Арендт, на протяжении многих лет успешно разрабатывающим золотую жилу семейного вхутемасовского мифа.

ВХУТЕМАС — это новаторская школа архитектурной педагогики, утверждает выставка в Музее архитектуры. Она рассказывает только об архитектурном факультете, который было принято считать главным достижением ВХУТЕМАСа — по сложившейся в отечественном искусствознании, во многом благодаря Селиму Хан-Магомедову, традиции. Причем рассказывает тоже вполне традиционным способом — на примере работ преподавателей, а не студентов: из студентов на выставке заметен разве что Михаил Коржев, старательно выполняющий «отвлеченные задания» своего вхутемасовского учителя Николая Ладовского — на динамику, ритм, массу, вес — и впоследствии прививавший его «органические» идеи к советской ландшафтной архитектуре. Александр Веснин, Николай Ладовский, Константин Мельников, Иван Леонидов, Моисей Гинзбург, Илья Голосов — если судить по самым эффектным экспонатам, можно подумать, что ВХУТЕМАС — это дистиллированный советский архитектурный авангард 1920-х, параболические города-организмы, открытые бесконечному росту, или колоссальные памятники-маяки, вращающиеся вокруг своей оси гигантскими ветряными мельницами и прорезающие стратосферу мощными прожекторами. Однако выставка дает понять, что это не совсем так, что большой популярностью у студентов пользовались «старые специалисты» и «крепкие профессионалы» вроде Ивана Жолтовского и Алексея Щусева, что ВХУТЕМАС учил не столько мечтать о будущем, сколько думать о настоящем и помнить о прошлом — недаром такое большое внимание уделено декану архфака Ивану Рыльскому, создателю московской школы архитектурной реставрации. Глядя на три конкурсных проекта Дворца труда на Охотном Ряду 1923 года — фабрику культуры братьев Весниных, космический корабль Мельникова и крепость Щусева, напоминающую замок Святого Ангела,— невозможно понять, как все это могло уживаться в рамках одной школы. Выставка не заостряет тему архитектурных и педагогических баталий внутри ВХУТЕМАСа, но, уходя с нее, вы начинаете смутно догадываться, почему в СССР возобладал щусевский хамелеонский традиционализм, а во всем мире — баухаусовская эстетика.

ВХУТЕМАС — это главная советская школа авангарда, где учили новому производственному искусству и производству нового, устремленного в коммунистическое будущее пространства, заявляет выставка в Музее Москвы. Она встречает посетителей задорной комсомольской речевкой вполне в духе утопических 1920-х: «В новом тысячелетии творческие вузы не только России, но и всего мира сверяются с ВХУТЕМАСом — фантастическим свободным институтом, умевшим думать и самозабвенно работать». Однако слово «школа» тут понято по-другому: кажется, впервые в выставочной истории акцент совершенно сознательно сделан не на знаменитых вхутемасовских учителях вроде Александра Родченко, Владимира Фаворского или Роберта Фалька, а на их часто совсем забытых учениках. «Самозабвенно работать» относится не только к героям выставки, но и к ее авторам: один из самых ярких московских кураторов Александра Селиванова собрала большую команду из нового поколения исследователей советского модернизма в составе Нади Плунгян, Рустама Габбасова, Алены Сокольниковой, Ксении Гусевой, Анны Боковой, Ильи Лапина, Марии Силиной, Дарьи Сорокиной и Стаса Громика. Каждый отвечал за свой раздел, и каждый собирал его по крупицам на переделе возможностей — когда архивы распылены и частью еще закрыты, толковых музейных каталогов не хватает и судьба наследия многих вхутемасовцев неизвестна. Эта выставка, по сути, эскиз к новой истории ВХУТЕМАСа — с иначе, чем у Селима Хан-Магомедова, расставленными акцентами.

Сделанная на материале множества музеев, архивов, библиотек и частных коллекций, выставка в Музее Москвы поначалу кажется океаном, в котором зритель обречен утонуть, но положение спасает рациональная выставочная структура, отвечающая структуре факультетов и курсов самого ВХУТЕМАСа. Экспозиция представляет собой базилику, центральный неф которой отведен Основному отделению, где преподавались обязательные для всех студентов первых лет обучения дисциплины — «Графика», «Цвет», «Объем», «Пространство». Анастасия Ахтырко складывает композиции из окружностей и прямых под руководством Александра Родченко, Вера Колпакова гармонизирует хроматические гаммы по заданию Густава Клуциса, Николай Ладовский проверяет точность художественного видения учеников с помощью разнообразных «глазометров». Здесь же на манер вставных новелл рассказываются истории из студенческой жизни в самых разных ее проявлениях — от визита Ленина и Крупской во вхутемасовское общежитие, прославленного в живописи, скульптуре и даже важнейшем из всех искусств кино, до студенческого театра, высмеивающего трудности учебы, как в спектакле «Хождение по мукам вхутемаски», где к тематическим костюмам Галины Чичаговой, посвященным определенным предметам, прилагались частушки («У тебя от линий, Надя, перекошен весь кубизм / Пикассиную фактуру погубил конструктивизм»).

Боковые нефы базилики отведены различным факультетам, причем справа помещаются «чистовики», учившиеся старорежимным живописи, скульптуре и архитектуре, а слева, как и подобает настоящему левому искусству, «производственники», изучавшие полиграфию, текстиль, керамику, обработку дерева и металла (последние дисциплины вначале преподавались по отдельности, а потом объединились на дерметфаке). Зрителю, словно студенту 1920-х, предлагается сделать выбор между «чистым» и «нужным»: архитектурный, который мы привыкли считать самым сильным факультетом ВХУТЕМАСа, или дерметфак, преподавательский состав которого был укомплектован авангардом авангарда — Александр Родченко, Эль Лисицкий, Владимир Татлин, Антон Лавинский — и усилен «смежниками», Густавом Клуцисом и Моисеем Гинзбургом? Впрочем, «чистые» старались быть полезными, уходя от мелкобуржуазной станковости к монументально-пропагандистской живописи и скульптуре, а «нужные» стремились к красоте агитситчика в трактор, лампочку Ильича и гидроэлектростанцию. Главным козырем архитектурного раздела становится легендарный дипломный проект «Летающего города» Георгия Крутикова — вполне разумная, рациональная идея, только опережающая технические возможности землян лет на двести. Самая яркая работа дерметфаковского раздела — реконструкции настольных ламп-трансформеров Абрама Дамского, спроектированных в 1929-м под началом Родченко: они не были внедрены в производство, но давно, еще в 1990-е, вошли в наш быт — вместе с IKEA.

Выставка в Музее Москвы начинается с параллели «ВХУТЕМАС и Баухаус»: пропедевтические курсы обоих действительно очень похожи по принципам (только баухаусовские давно изданы и переведены на разные языки, в том числе и на русский, а вхутемасовские толком не реконструированы); обе школы присматривались друг к другу и даже наладили что-то вроде школьного обмена в конце 1920-х (в результате возникали не только творческие, но и любовно-семейные связи, по тем временам довольно опасные); да что там — Кандинский начал преподавать во ВХУТЕМАСе, а продолжил в Баухаусе (эмиграции Кандинского во многом способствовало скотское поведение Родченко, но об этой и других темных страницах вхутемасовской истории на романтической выставке в Музее Москвы не вспоминают). Выставочным эпилогом служит схема, демонстрирующая, какие институты возникли на месте или обогатились преподавательскими кадрами за счет разогнанного в 1930-м ВХУТЕИНА. ВХУТЕМАС и Баухаус прожили примерно равное время, но оставили совершенно разное по размерам и ценности наследство (фраза «в новом тысячелетии творческие вузы не только России, но и всего мира сверяются с ВХУТЕМАСом», увы, всего лишь выдает желаемое за действительное). Тут, конечно, можно бесконечно гадать, что было бы, если бы... Если бы вслед за разоблачением культа личности был безоговорочно реабилитирован авангард, и опальная школа, преподаватели (те, что пережили, в отличие от Густава Клуциса и Александра Древина, Большой террор) и студенты (те, что пережили Большой террор и вернулись живыми с войны), принялась бы восстанавливать связь времен в 1956 году. Или если бы вхутемасовские преподаватели могли уехать из СССР, как баухаусовские уехали из нацистской Германии. Возникли ли бы где-нибудь в прекрасном и яростном мире за советской границей колледж Блэк-Маунтин или Ульмская школа дизайна, основанные на вхутемасовских принципах? Фальк, например, уезжал, но вернулся в 1937-м — некоторым непрошеным финалом всего московского фестиваля ВХУТЕМАСа смотрится последний раздел нынешней фальковской ретроспективы в Третьяковке. С поздним автопортретом 1957 года и особенно с карандашным портретом Татлина 1947-го — на этих лицах читаются ответы на все «если бы».

«ВХУТЕМАС 100. Школа авангарда». Музей Москвы, до 11 апреля
«ВХУТЕМАС–100. Иллюминаторы завтрашних городов. Архитектурный факультет». Музей архитектуры, до 23 мая
«Уроки ВХУТЕМАСа», Дом-музей Станиславского и Музей-квартира Немировича-Данченко, до 11 апреля