Ксения Рождественская о Бруно Ганце

В Государственной Третьяковской галерее стартует ретроспектива фильмов, в которых снимался Бруно Ганц, приуроченная к 80-летию со дня его рождения. В программу вошли не только хрестоматийные «Небо над Берлином» Вима Вендерса и «Носферату: Призрак ночи» Вернера Херцога, принесшие Ганцу мировую славу, но и шедевры авторского кино «В белом городе» Алена Таннера и «Маркиза фон О» Эрика Ромера. Открываются показы документальным фильмом «Бруно Ганц: То, что осталось позади» Норберта Видмера, который снимал актера в течение трех лет

Один из самых популярных в мире интернет-мемов — три минуты гитлеровской истерики из фильма Оливера Хиршбигеля «Бункер». Под эту истерику подкладывают разные субтитры, заставляя Гитлера возмущаться результатами разнообразных выборов, впадать в ярость от новостей о коронавирусе, ругаться, узнав, что умер Майкл Джексон,— десятки тысяч пародий, миллионы просмотров. Очевидно, ни одна роль великого актера Бруно Ганца не стала настолько растиражированной. В каком-то интервью Ганц говорил, что ему нелегко смотреть эти видео, но признавал, что эти пародии сделали его гораздо популярнее, чем он мог себе когда-либо представить. Есть даже метапародия: там Гитлеру говорят, что на самом деле он не Гитлер, а актер Бруно Ганц, и тот в ответ возмущается: «Но тогда бы я первый это знал!»

Бруно Ганц (1941–2019) родился и умер в Швейцарии, но считается одним из величайших немецких актеров. В юности он переехал в Германию, играл в студенческом театре (сам он называет этот период «хипповским существованием»), потом учился у режиссера Петера Цадека. «Там был мой первый "Гамлет"»,— вспоминал Ганц. Работал с Петером Штайном. Он играл Шекспира, Гёте, Максима Горького. В кино впервые снялся в 19 лет в эпизодической роли («Человек в черном дерби», 1960), а известность ему принесли роли у Вима Вендерса («Американский друг», «Небо над Берлином») и Вернера Херцога («Носферату: Призрак ночи»). С 1996 года Бруно Ганц владел кольцом Иффланда — это кольцо с 1815 года передается «лучшему актеру немецкоязычных театров», причем выбирает такого актера предыдущий владелец кольца. Бруно Ганцу кольцо перешло от Йозефа Майнрада, Ганц же завещал кольцо Йенсу Харцеру («Вавилон-Берлин»).

Персонажи Бруно Ганца предельно театральны и одновременно естественны, такое ощущение, что его герои проходят театральность насквозь — и выходят с другой стороны сцены. Он никогда не был поклонником системы Станиславского, но примерял на себя своих персонажей: перед съемками в «Американском друге» — фильме, в котором великие режиссеры вроде Сэма Фуллера или Николаса Рея играют преступников,— Ганц несколько недель работал в мастерской багетчиком, как и его герой. Перед съемками в «Бункере» он сидел у кабинета врача, часами наблюдая за людьми с болезнью Паркинсона, потому что Гитлер в конце жизни страдал от этой болезни. А думая над ролью ангела в вендерсовском «Небе над Берлином», он не знал, что ему делать. Как ведут себя ангелы? «Можно попробовать ходить, как будто ты способен летать, а в остальном приходится быть собой, потому что больше ничего сделать нельзя… нечего играть. Ты отдаешь только свое физическое присутствие».

Физическое присутствие — то, на чем строятся все работы Бруно Ганца. Поет ли он со сцены, как в ромкоме «Хлеб и тюльпаны» Сильвио Сольдини, сидит ли за столом в надвинутой на брови шапке, готовый убить любого, кто принесет дурную весть, как в чернушной комедии «Дурацкое дело нехитрое» Ханса Петтера Муланда. Прыгает ли со стены, как в исторической драме Эрика Ромера «Маркиза фон О». Здесь Бруно Ганц играл русского графа, который спасал маркизу фон О от насильников, а потом сам ее насиловал. Его байронический герой появлялся на экране в дыму, он был снят снизу, как ангел или супермен, он спешил на помощь даме, и тут происходила заминка: он буквально секунду думал, как лучше поступить — сначала спрыгнуть со стены, а потом выхватить саблю из ножен, или сначала сабля, потом прыжок?

В этой заминке — все роли Ганца. Кого бы он ни играл, его герои как будто не сразу верят в то, что обрушивает на них мир. Им нужна секунда, чтобы сообразить, как лучше поступить. В эту секунду на экране нет ничего, кроме физического присутствия актера,— оно больше, чем сюжет, больше, чем экран, больше, чем город и мир.

Он был Фаустом у Петера Штайна, он был Вергилием у Ларса фон Триера, он играл с Лоуренсом Оливье, с великим и ужасным Клаусом Кински, он снимался у Фрэнсиса Форда Копполы, Джонатана Демми, Ридли Скотта, Терренса Малика, Фолькера Шлёндорфа — можно долго перечислять имена и фильмы. Его персонажей, таких разных, объединяет вот эта секунда, когда они не знают, что делать, выглядят слегка растерянными. Потерянными — уж точно.

Они нигде не находят себе места — ленивые бродяги, глуповатые эзотерики, миллионеры, графы, профессора, убийцы, романтические исследователи пространств. Ангелы-вуайеристы из «Неба над Берлином» ходят, невидимые, по городу, которого сегодня уже не существует. У Тео Ангелопулоса в драме «Вечность и один день» смертельно больной писатель блуждает по собственной памяти. И лучший фильм, в котором герой Бруно Ганца исследует и пространство со всеми его ловушками, и тихую, почти бессюжетную тоску авторского кинематографа начала 80-х,— «В белом городе» Алена Таннера. Здесь Ганц — моряк, решивший сойти на берег, он снимает на свою камеру Super 8 улицы Лиссабона, «белого города», заводит отношения и ввязывается в драки, пьет и пишет письма возлюбленной, преследует кого-то и пытается убежать, пытается стать своим и почти умирает. Один из таких бесцельных походов заканчивается в баре, он, уже пьяный, танцует, потом садится за стойку, выливает бутылку пива на своего соседа, дерется с ним — и все это с веселым равнодушием человека, которому нечего терять. Идеальный фильм о физическом присутствии, о человеке, который, как и многие герои Бруно Ганца, болтается где-то между мирами, тонет, но думает, что выбирается на поверхность.

Потом на секунду замирает.

«Бруно Ганц. XX век». Государственная Третьяковская галерея, Инженерный корпус, с 19 марта по 20 апреля