На какие грабли регулярно наступает власть

50 лет назад, 29 марта 1971 года, сотрудники КГБ в очередной раз арестовали одного из виднейших критиков власти — Владимира Буковского. В следующем году состоялся суд, после которого в тюрьме его практически привели на грань смерти ужесточением режима и отказом в лечении. Дело Буковского испортило отношения СССР со многими требовавшими его освобождения зарубежными правительствами и с западноевропейскими коммунистами. А оказавшись за рубежом, он очень активно и эффективно участвовал в расшатывании советского строя. Однако самое примечательное заключалось в том, что власть сама шаг за шагом вырастила из обычного школьника собственного могильщика.

«Полная неожиданность»

Начало этой истории показывало власть настолько в глупом и несуразном виде, что сотрудники КГБ предусмотрительно не включали ее описание в составлявшиеся ими документы о В. К. Буковском. Родился он 30 декабря 1942 года в семье людей пишущих. В годы Великой Отечественной войны корреспонденции с фронта его отца — журналиста и писателя К. И. Буковского, публиковавшиеся в «Красной звезде», были без преувеличения известны всей армии и стране. Мать, Н. И. Буковская, писала для «Комсомольской правды» и радио. Так что в том, что непоседливый и умный шестнадцатилетний подросток решил попробовать себя на той же стезе, не было ничего удивительного.

По неопытности он не учел лишь одного — что объявленная в 1956 году десталинизация, по сути, ограничивалась освобождением и реабилитацией незаконно репрессированных и громкими словами о преодолении культа личности. Но образ мысли и действий тех, кто вырос и сделал карьеру в эпоху великого вождя и учителя, практически не изменился. А потому рукописный юмористический журнал, изготовленный школьником Буковским со товарищи, был сочтен Московским городским комитетом (МГК) КПСС идеологической крамолой.

«Этот журнал,— рассказывал Буковский 31 июля 1992 года на заседании Конституционного суда РФ,— был рассмотрен как идеологическая диверсия, как идеологически вредное произведение, начался скандал, собрания, обсуждения, осуждения. Совсем неожиданно меня и директора школы вызвали в МГК КПСС, здесь неподалеку, на Старой площади, где партийный синклит обсуждал всерьез наш журнал шуток, и как бы давал ему политическую оценку. Замечу, что я не был даже членом комсомола в свое время, так что для меня это была полная неожиданность».

Казалось бы, такая суровая встряска была для подростка более чем достаточной мерой воздействия. И после окончания школы и поступления в вуз он, как и многие тысячи других студентов, мог со всей присущей ему энергичностью, как тогда говорилось, двигать вперед науку, до хрипоты участвовать в дискуссиях о месте физиков и лириков в жизни страны, да мало ли что еще.

Но МГК решил серьезно наказать и его, и директора школы.

«В результате этого обсуждения,— вспоминал Буковский,— директор был снят с работы, а мне было запрещено учиться, то есть мне было сказано, что я идейно незрелый и что мне нужно повариться в рабочем котле, то есть мне было объяснено, что я не должен по окончании школы даже поступать в высшее учебное заведение».

Мода на «перековку» в рабочей среде существовала в стране с 1920-х годов. И в ходе различных кампаний по проверке и перевоспитанию кадров к станку отправляли даже руководящих товарищей достаточно высокого уровня. К примеру, заместителей республиканских прокуроров.

Однако все запреты на поступление в вузы классово чуждых элементов были отменены 29 декабря 1935 года. А в действовавшем тогда постановлении Совета народных комиссаров СССР и ЦК ВКП(б) «О работе высших учебных заведений и о руководстве высшей школой» от 23 июня 1936 года существовало только ограничение по возрасту:

«Правом на поступление в высшие учебные заведения и на бесплатное обучение в них пользуются все граждане Советского Союза обоего пола, в возрасте от 17 до 35 лет, имеющие аттестат об окончании полного курса средней школы и успешно выдержавшие установленные для поступления в эти учебные заведения испытания».

Но, главное, право на учебу гарантировалось Конституцией СССР. Поэтому решение МГК о запрете Буковскому учиться было совершенно противозаконным, и он решил его обойти.

«Разумеется,— рассказывал он,— "вариться в рабочем котле" я не захотел и изыскал способ обойти этот запрет, то есть окончил вечернюю школу в оставшиеся несколько месяцев и поступил на биофак. Но обойти партийный запрет было невозможно. В течение года меня разоблачили и исключили, сказав: "Зачем же Вы это делаете, Вы же знаете, что Вам запрещено учиться". Официальная формулировка была, что я отчислен был, как не соответствующий облику советского студента».

Товарищи из МГК воистину не ведали, что сотворили.

«Это был предлог»

Масла в огонь подлили товарищи из КГБ.

«В июне 1963 года,— говорилось в составленной ими записке о Буковском,— был арестован за распространение книги М. Джиласа "Новый класс" антисоветского содержания».

Версия Буковского была несколько иной:

«Я был арестован по статье 70 УК РСФСР за изготовление и хранение с целью изготовления двух неполных фотокопий книги Милована Джиласа "Новый класс". В общем это был предлог для них, как я понимал, они уже давно собирались каким-то образом меня наказывать. Книга случайно попала в мои руки, я не мог ее быстро прочесть, поэтому решил перефотографировать и отдать».

Но, как рассказывал Буковский, вскоре цель ареста стала ясна:

«Я должен сказать, что следствие в то время мало интересовалось самой этой книгой или многими книгами, их интересовало — сломать меня и сделать из меня информатора, что мне и было заявлено вполне открыто тогдашним главой УКГБ по Москве и Московской области генералом Светличным. Он мне открыто предложил: "Или Вы мне скажете, кто дал Вам эту книгу, и тогда я не подпишу ордер на арест; или не скажете, и тогда я его подпишу"».

С отказавшимся от сотрудничества с КГБ Буковским поступили по формуле первого секретаря ЦК КПСС Н. С. Хрущева — «не любить социализм могут только сумасшедшие»:

«Сажать как бы они меня и не намеревались, поэтому они меня отправили на экспертизу в Институт судебной психиатрии им. Сербского, который и признал меня психически больным, отправив в Ленинградскую больницу специального типа».

О деталях своего пребывания там Буковский рассказывал во время суда по его делу, начавшегося 5 января 1972 года:

«Эта больница представляет собой здание тюремного типа, огороженное рядами колючей проволоки.

Санитары — уголовники, отбывающие наказание за различные бытовые преступления…

Со мной в камере находились: украинский националист, уже 17 лет пробывший в заключении, из них несколько лет во Владимирской тюрьме, где он от тяжелых условий содержания сошел с ума. В больничной камере он непрерывно кричал, и санитары при мне много раз избивали его только за то, что им надоели его крики. Еще со мной в камере находился действительно душевнобольной, убивший своих детей, отрезавший себе уши и съевший их».

А после перевода в более «легкое» отделение Буковский познакомился и с теми, кого сочли не любящими социализм:

«Я утверждаю, что в этой же больнице в одно время со мной находился Самсонов H. Н., крупный ученый, лауреат сталинской премии III степени, автор более 10 различных научных трудов по геофизике, абсолютно здоровый психически человек, который помещен туда был только за то, что написал и послал в ЦК КПСС письмо с требованием до конца разоблачить преступления Сталина и иже с ним, т. е. продолжить начатое на XX съезде КПСС. Самсонов H. Н. пробыл в Ленинградской спецпсихобольнице 7 лет только потому, что отказывался признать себя больным и отречься от своих взглядов. Надо сказать, что это являлось непременным условием выписки из этой больницы. Человек должен был заявить на комиссии, что его взгляды были следствием болезни и что теперь он от них излечился».

К полученным Буковским сильным впечатлениям и потрясениям добавлялось еще одно немаловажное обстоятельство. Тогда клеймо психбольного делало помеченных им фактически изгоями в советском обществе, с которыми не посвященные в технологии перевоспитания инакомыслящих боялись общаться. Оно же резко суживало выбор возможных мест работы до подсобного рабочего, грузчика, уборщика и т. п.

В результате такого комплексного воздействия власть получила результат полностью противоположный желаемому.

Буковский после выписки в феврале 1965 года стал не только убежденным, но и очень активным противником советской системы. 5 декабря 1965 года он организовал демонстрацию в Москве, на Пушкинской площади, в поддержку арестованных писателей А. Д. Синявского и Ю. М. Даниэля. Реакция «карающего меча партии» не заставила себя ждать.

«Я был задержан,— говорил Буковский на суде 1972 года,— на улице работниками органов КГБ и помещен в районную психиатрическую больницу №13 без предъявления какого-либо обвинения, а также без каких бы то ни было медицинских показаний, т. к. диспансер, в котором я был на учете и который меня наблюдал с момента выписки из Ленинградской больницы, дал, в ответ на запрос, заключение, что я не обнаруживаю каких-либо отклонений от нормального психического состояния. К такому же выводу пришли и врачи больницы №13 и выписали меня, но органы КГБ дали распоряжение перевести меня в другую психобольницу на станции Столбовая в надежде, что тамошние врачи окажутся более послушными и найдут у меня признаки невменяемости. Когда же этого не случилось, и врачи этой психобольницы ничего болезненного в моем состоянии не обнаружили, тот же КГБ перевел меня в Ин-т им. Сербского. На вопросы матери, задаваемые ею прокурору по надзору Фунтову, ей отвечали, что, по "их мнению", меня рано выписали из Ленинградской спецпсихбольницы и что меня надо еще полечить. Это ли не доказательство того факта, кто является фактическим инициатором помещения в психиатрическую больницу и кто оказывает давление на врачей, проводящих экспертизу в случаях, аналогичных моему, когда судить по закону человека не за что».

Примечательно, что описание этих своих провальных мытарств с Буковским сотрудники КГБ позднее не включали в справки о нем. А «долечивание», продлившееся восемь месяцев, лишь усилило эффект предыдущего воздействия.

«Пугают, чтобы добить»

«По освобождении из больницы,— писал в ЦК КПСС 18 июня 1971 года зам. председателя КГБ при СМ СССР В. М. Чебриков,— БУКОВСКИЙ не прекратил общественно-опасной деятельности, а 22 января 1967 года с группой лиц организовал провокационное сборище на площади им. Пушкина в защиту привлеченных к уголовной ответственности ГИНЗБУРГА, ГАЛАНСКОВА и других. Будучи признанным ответственным за содеянное, БУКОВСКИЙ в сентябре 1967 года Московским городским судом был осужден к 3 годам лишения свободы. Не признавая совершенные им деяния противоправными, БУКОВСКИЙ заявил в суде, что он продолжит свою деятельность и после отбытия срока наказания».

При этом осудили Буковского по статье за хулиганство, что обыгрывалось в разоблачительных, с точки зрения власти, статьях о нем в советской печати. Результатом был рост его авторитета в кругах инакомыслящих и появление интереса к нему на Западе.

Сам Буковский иронизировал: «Неожиданно меня признали здоровым»,— и после освобождения продолжил активную оппозиционную деятельность. В записке Чебрикова констатировалось:

«Вернувшись в Москву после освобождения из заключения, БУКОВСКИЙ в 1970–1971 гг. систематически встречался с иностранцами, передавал им в устной и письменной форме клеветническую информацию, предпринимал попытки к нелегальной доставке из-за рубежа типографии для использования ее во враждебных целях, вел антисоветскую агитацию, принимал активное участие в антиобщественных акциях.

Переданные БУКОВСКИМ за границу клеветнические материалы широко использовались прессой, телевидением и радиостанциями капиталистических государств для нанесения ущерба Советскому Союзу».

29 марта 1971 года Буковского в четвертый раз арестовали, и на начавшемся 5 января 1972 года суде он аргументированно и убедительно доказывал, что сообщал иностранцам только известные ему факты о карательной психиатрии в СССР. А предложение организовать доставку ему множительного аппарата исходило, судя по всему, от КГБ и выглядело как обычная провокация.

Но все приводимые им доказательства, как и его указания на явные подтасовки в деле, лишь усиливали желание властей как можно дольше ничего не слышать о Буковском. Приговорили его к семи годам заключения (первые два из которых ему предстояло провести в тюрьме), после чего он должен был пять лет находиться в ссылке. Если бы он после особого тюремного и лагерного режима остался в живых.

19 ноября 1974 года писатель и журналист М. А. Поповский, который своими проникновенными, берущими за душу письмами власть имущим, старался облегчить положение страждущих, записал в дневнике:

«Приезжала пожилая дама по фамилии Буковская, просила помочь: ее сын тридцати одного года, отбывающий срок во Владимирской тюрьме, тяжело болен. В результате его собственных голодовок и всевозможных карцеров (шизо, бур) у молодого человека сделалась язва двенадцатиперстной кишки. Владимира Буковского надо полагать действительно пугают, чтобы добить — ведь он обнародовал самую постыдную государственную тайну, что в Советской России за инакомыслие сажают в сумасшедшие дома. И не просто открыл, а документально доказал это и документы послал за границу».

«Трагедия не должна повториться»

25 ноября 1974 года Поповский писал начальнику медицинского управления МВД СССР В. А. Струсову:

«Мне стало известно, что заключенный Владимирской тюрьмы В. Буковский, 31 года, с недавних пор страдает язвой двенадцатиперстной кишки. Как участник Ленинградской блокады, я и сам перенес в свое время язву (желудка) и знаю насколько заболевание это мучительно и опасно. В условиях тюремного режима и питания болезнь эта и вовсе становится роковой для жизни больного. Я обсуждал состояние Буковского с видными гастроэнтерологами, и они сходятся на том, что больной может быть избавлен от страданий только с помощью больничного лечения, активной лекарственной терапии и соответствующей диеты. В противном случае больному грозит прободение кишечника со всеми вытекающими отсюда последствиями...

Мое беспокойство за жизнь молодого человека (в обсуждение его вины я не вхожу, она определена судом) имеет достаточно оснований. В феврале-марте 1971 года я обращался в Ваше ведомство (к д-ру Е. К. Шах) с просьбой спасти жизнь такого же больного (Ю. Галанскова). По моей просьбе Ю. Галансков был освидетельствован врачами учреждения ЖХ 385/3-3 и у него были обнаружены все признаки язвы двенадцатиперстной кишки. Документ от 10 февраля 1971 года показывал, что положение больного угрожающее. Я предупредил доктора Е. К. Шах, что Галансков неизбежно погибнет от перитонита во время очередного осеннего или весеннего обострения. Чтобы спасти его, я просил д-ра Шах направить больного на операцию в Ленинград, где по ее же словам Ваше ведомство имеет хорошее хирургическое отделение. Направить Галанскова в Ленинград Шах отказалась. В результате 33-хлетний Ю. Галансков умер от перитонита в ноябре 1972 года.

Этот горький опыт показывает, что понятие профессионального долга (не говоря уже о человечности) знакомо не всем Вашим подчиненным.

Не надеясь на их отзывчивость и врачебную честь, я обращаюсь лично к Вам. Трагедия, разыгравшаяся ровно два года назад, не должна повториться. В. Буковского надо лечить и вылечить».

О жизни и здоровье Буковского беспокоились и за границей, где различные организации и видные общественные деятели выступали с требованиями освободить его из заключения. День рождения Буковского — 30 декабря — стал настоящим кошмаром для сотрудников дипломатических и прочих представительств СССР в Западной Европе и Соединенных Штатах. В этот день у зданий советских миссий проходили самые массовые и, как тогда говорилось, злобно-антисоветские мероприятия.

Тема освобождения Буковского постоянно звучала в выступлениях многих западных лидеров. Но самым неприятным для советского руководства оказалось то, что в кампанию поддержки Буковского включились те, кого в Кремле считали сторонниками развития отношений с СССР. Так, о необходимости освободить Буковского в 1975 году писал советскому руководству бывший федеральный канцлер ФРГ Вилли Брандт.

На помиловании Буковского настаивали и руководители крупнейших коммунистических партий Западной Европы — французской и итальянской. Насколько искренним было их стремление помочь советскому инакомыслящему, значения не имело, но не поддержать требования общественности значило солидаризироваться с тоталитарным режимом, угнетающим собственных граждан за убеждения. А этого парламентские партии позволить себе не могли. В особенности после того, как крупнейшие мировые издания опубликовали пронзительное письмо Н. И. Буковской с просьбой помочь в освобождении сына.

В ЦК КПСС пытались реагировать с помощью испытанных методов, дружескими письмами доказывая лидерам братских компартий, что они не правы. Утвержденное на заседании Политбюро ЦК 24 августа 1976 года послание генеральному секретарю Итальянской коммунистической партии Энрико Берлингуэру практически дословно повторяло справки КГБ. А в ответ на основной вопрос — о помиловании Буковского — сообщалось:

«Он находится в тюрьме не за свои убеждения и мнения, судим не за идеи, а за совершенные поступки, наказуемые в судебном порядке.

Шумиха о помиловании Буковского с учетом состояния его здоровья, о плохом обращении с ним не имеет ничего общего с гуманизмом, с заботой о судьбе человека.

Она инспирирована целиком и полностью теми кругами на Западе, которые заинтересованы в нагнетании антисоветских настроений среди широкой общественности. Именно в этих целях средства массовой пропаганды в ряде западных стран подхватили письмо матери Буковского и спекулируют им. Задача этой идеологической диверсии ясна — нанести удар по престижу Советского государства, по его законам и порядкам. Понятно, что удар по престижу СССР — это и удар по компартиям, в том числе и в вашей стране».

Но надежды на то, что «высказанные соображения и приведенные факты будут правильно восприняты» и использованы «в качестве аргументов в борьбе против измышлений буржуазной пропаганды», оказались тщетными. Мало того, 22 октября 1976 года руководители Французской компартии, получавшие похожие письма ЦК КПСС, приняли участие в массовом митинге в Париже, где собравшиеся требовали освобождения узников всех диктатур, включая Буковского.

За его освобождение выступали даже западноевропейские компартии, полностью находившиеся на содержании Москвы. И раскол в коммунистическом движении, который всячески пытались затушевать советские вожди, становился все более явным.

А из-за жесткой позиции западных правительств в вопросе о Буковском под угрозой оказалась и вся политика разрядки международной напряженности, которую генеральный секретарь ЦК КПСС Л. И. Брежнев считал одним из своих величайших достижений.

«Отражает социальное неблагополучие»

Решение проблемы пришло откуда не ждали — из Чили. Глава правящей там хунты генерал-капитан Аугусто Пиночет предложил обменять находившегося в заключении генерального секретаря компартии Чили Луиса Корвалана, освобождения которого добивался Советский Союз, на Буковского. Способ избавления от набившей оскомину проблемы, позволявший к тому же «вызволить из фашистских застенков товарища Лучо», да еще и в канун празднований по случаю семидесятилетия Брежнева, показался руководству страны очень привлекательным. Расчет строился на том, что после пышного приема Буковский, как и многие инакомыслящие ранее, почти бесследно растворится в эмигрантской среде.

После согласования деталей обмена, который решили произвести в Швейцарии, сотрудники КГБ «слили» правозащитникам информацию о том, что Буковский вместе с матерью, сестрой и племянником вылетят в Женеву рейсом «Аэрофлота», и желающие проводить их отправились в Шереметьево. А толпы журналистов ждали в аэропорту Женевы. Но членов семьи Буковского и нескольких их особо настойчивых друзей, желавших убедиться, что власти не обманут и отпустят всех, привезли на военный аэродром Чкаловский (куда доставили и самого Буковского). А обмен Буковских на Корвалана произвели 18 декабря 1976 года тихо и неприметно в аэропорту Цюриха.

Обманутыми оказались даже высокопоставленные сотрудники ЦК КПСС. Зам. заведующего международным отделом ЦК А. С. Черняев писал, что он и его коллеги были не в курсе деталей предстоящей операции и знали лишь то, что касалось Корвалана.

Но настоящим шоком для советского руководства оказалось то, как Буковского принимали западные лидеры.

Легкий в общении, коммуникабельный Буковский заметно отличался от маститого и всем своим видом демонстрирующего пугающе-величавую мудрость А. И. Солженицына. С Буковским же охотно беседовали и, как зло отмечали в Москве, «обнимались» очень влиятельный в Германии премьер-министр Баварии Франц Йозеф Штраус, лидер британской Консервативной партии Маргарет Тэтчер и многие другие политики.

Всем своим собеседникам Буковский давал советы, от которых в Кремле и в ЦК приходили в ярость. К примеру, он убеждал не поддерживать советский режим и не развивать с ним торговые отношения. Дал он и немало рекомендаций по увеличению эффективности западной пропаганды на СССР. Но по сравнению с тем, как он вредил советской власти в последующие годы, это было еще цветочками.

А после приема Буковского президентом Соединенных Штатов Джимми Картером Брежнев даже написал специальное письмо американскому лидеру, в котором критиковал этот его шаг.

12 марта 1977 года Черняев записал в дневнике:

«Конечно, Картер (может, он это делает для рекламы, для популярности среди американских обывателей) не понимает, что он выглядит в глазах серьезных советских людей мелким провокатором. Потому, что Буковский (в отличие от прежнего, Солженицына, который представлял какую-то часть интеллигенции) никого не представляет. Политически он просто бузотер, мелкотравчатый скандалист.

Но он представляет (вернее отражает) социальное неблагополучие у нас. Оно, правда, невыразимо в политических терминах, но оно — реальная вещь и весь народ это чувствует».

Можно сломать сколько угодно копий и порвать на себе бесчисленное количество тельняшек, споря о том, что, для чего и как делал Буковский на протяжении своей жизни. Но факт остается фактом — масса средств и сил в стране затрачивалась не на реальное решение проблем, вызывавших то самое социальное неблагополучие, а на затыкание ртов тем, кто об этих бедах говорил. И наступать на эти грабли, собственноручно создавая для себя могильщиков, власть так и не прекратила.

Евгений Жирнов