Хлопоты притворства и муки творчества в «Человеке из красного дерева» Андрея Рубанова

В 2019 году «Финист Ясный Сокол» Андрея Рубанова стал победителем «Национального бестселлера». Герой его нового романа — наш современник, видевший, правда, и XVIII век, и 1812 год, и Первую мировую, древодел и скульптор, избегающий известности, потому что должен скрывать тот факт, что сам он из того же теста, что и его скульптуры. За похождениями и духовными исканиями рубановского героя, папы Карло и Буратино в одном лице, с интересом наблюдал Михаил Пророков.

«Человек из красного дерева» строго соответствует своему названию: это роман про деревянного человека. Его зовут Антип Ильин, ему 299 лет, и всю свою долгую жизнь он занимается деревообработкой — тешет бревна, делает мачты, подводы, шпалы, мебель. Еще мастерит деревянных людей, но это — тайна, известная только немногим таким, как он.

От предшественников — Пиноккио, Буратино, деревянных солдат Урфина Джюса, беря шире — майринковского голема, Железного Дровосека, Медного всадника, Командора, Галатеи, Венеры Илльской и других ходячих статуй (почти все эти персонажи упоминаются на страницах романа) — его отличает то, что он герой не сказки и не легенды, а романа вполне себе серьезного, претендующего (не считая главного допущения) на реалистичность. И еще то, что он не только герой, но и рассказчик. Для повествования это, может быть, наиболее важно — ни голему, ни статуе Венеры авторы слова не давали, да и сказочные деревянные человечки ограничивались короткими репликами. О том, что творилось у них в душе, читателю предоставлялось судить по их действиям. В романе Рубанова действия тоже немало, но размышлений и воспоминаний все-таки больше. И надо признать, что с задачей раскрыть внутренний мир человека, сделанного из цельного куска бука, Рубанов поначалу справляется блестяще.

«Встаю в половине седьмого утра.

Внимательно осматриваю себя в большом зеркале.

Подхожу к образам и молюсь. Теперь Великий пост: нельзя не молиться.

...Тушу резким выдохом лампаду.

Запираю дубовую дверь — сам ее делал, не своротишь.

Прохожу березняком до деревни, потом к дороге; четверть часа неспешным шагом; торопиться не люблю».

Антип Ильин не сразу признается в своей деревянности. Но, читая эти строки, уже начинаешь его в чем-то таком подозревать. После признания же картина его быта расцвечивается новыми подробностями. Например, возникает такая замечательная деталь, как деревянный плеер, в который вставлен деревянный же диск. Антип выточил их сам и даже умудряется слушать при их помощи музыку.

В общем, в ритме этой музыки и проходит около половины романа. Но дальше образ героя начинает испытываться на прочность. С внешней стороны на него давит сюжет — Рубанов насыщает его событиями, и не любящий торопиться герой оказывается вынужден спасать, спасаться, прятать улики, угонять легковые автомобили — в общем, заниматься тем, что пристало скорее супергерою, чем истукану. Примечание: истуканы — самоназвание деревянных людей; супергеройский отряд истуканов, которых не берет ни штык, ни пуля,— возможность, обсуждавшаяся Антипом и его другом (он же брат и отец) Читарем во время войны с Наполеоном и отвергнутая во имя сохранения секретности. (Да, истуканы выглядят как обычные люди и успешно выдают себя за таковых.)

Изнутри же на Антипа давит внезапное обилие неистуканских каких-то мыслей — о времени, нравах, ТВ, Сталине («возможно, он был деревянным»), Солженицыне, Лимонове, тайне творения и муках творчества. Антип Ильин, конечно, тоже творец и даже в какой-то степени демиург. Но все же, когда встречаешь такой пассаж: «Куда бы ты ни ткнулся, изучая историю появления самолета, или кинематографа, или атомной бомбы,— всегда попадешь в каморку, где одинокий чудак заточил себя наедине с верстаком, с чертежом, с рукописью. Всё, что создано,— создано в пыльных каморках чудаками и безумцами»,— поневоле сомневаешься: а много ли тебе, деревянный долгоиграющий друг, известно про чудачества, тем более — про безумие? Не пророс ли через тебя по весне, как молодая трава, твой автор?

В итоге в образе героя появляется потенциал развития, возможно, не вполне вписывающийся в первоначальный замысел. Параллельно с движением сюжета, который можно охарактеризовать как «деревянные люди против внешних и внутренних врагов», движется и характер Антипа — причем в сторону явного ухудшения. «Тебя мучают страсти. Гнев, злоба, мечты о мщении. Гордыня. Страх за ребенка и любовь к нему. Ты лжешь себе и другим. Ты перестал думать о Боге, ты его боишься, ты на него не надеешься. Ты становишься настоящим живым»,— говорит ему Читарь.

В какой-то момент кажется, что еще немного — и герой все-таки пойдет по пути если не голема, то франкенштейновского чудовища, доказывающего свою принадлежность к миру живых путем причинения им смерти. (Сам он, впрочем, считает себя скорее Франкенштейном, а на роль монстра у него есть своя кандидатура.) Однако ничего подобного не происходит — сюжет, старательно и туго закрученный, Рубанов (извините) обрубает сплеча, большая часть линий повисает в воздухе. Впрочем, известно, что роман вырос из заявки на сериал, так что есть надежда как минимум на сиквел — а то и на второй сезон.

Если все-таки задаться вопросом, что в итоге перевешивает в характере рубановского героя — человеческое, деревянное или творческое, то, поколебавшись, придется ответить: третье. Творческая сосредоточенность не противоречит ни деревянной отрешенности, ни кипению плоти и крови. И страсть героя к молчанию (отличное слово «немотствовать», ему в романе посвящен прекрасный абзац), и нарастающая вспыльчивость, и титаническое упорство, с которым он режет и шлифует свои творения, заставляют вспомнить еще одного долгожителя (без малого 89 лет для XVI века — очень неплохо) — создателя «Пьеты» и «Давида». Его, в отличие от Пигмалиона и Пиноккио, Рубанов не упоминает ни разу, но в самом духе его героя, мятежном, благочестивом (вот только в церковь войти боится) и по-детски вненравственном, отголоски Ренессанса просматриваются весьма ощутимо.

Ну а то, что вместо того, чтобы получать заказы от девяти пап, ему приходится 299 лет притворяться и прятаться, видимо, специфика места, где красота не столько способ достичь гармонии, сколько средство спасения мира и вочеловечения безличного.

Андрей Рубанов. Человек из красного дерева. М.: Редакция Елены Шубиной, 2021