«Наш век кастратский и подлый в высшей степени»

Виссарион Белинский критикует все

11 июня исполняется 210 лет со дня рождения Виссариона Белинского — главного русского критика, фактически придумавшего канон русской литературы и одновременно объявившего, что никакой литературы у нас нет. Анастасия Ларина перечитала его статьи и письма и выяснила, чего еще у нас нет и как без этого жить

Фото: художник А.Пруцкий


1
Я все боялся, что с летами буду умирать — выходит наоборот. Я во всем разочаровался, ничему не верю, ничего и никого не люблю, и однако ж интересы прозаической жизни все менее и менее занимают меня, и я все более и более — гражданин вселенной.


2
Чтобы наслаждаться жизнию, надо иметь в запасе несколько холодности и презрения к ней, и спешить на ее призывы и обольщения, как ехать с визитом к человеку, который очень нужен и важен для тебя со стороны внешних обстоятельств, но с которым у тебя нет ничего общего, которого ты не любишь и не уважаешь за личный характер.


3
Гадки они — этот идеализм и романтизм.


4
Да и о чем писать? О выборах? Но у нас есть только дворянские выборы, а это предмет более неблагопристойный, чем интересный. О министерстве? Но ни ему до нас, ни нам до него нет дела, притом же в нем сидит Уваров с православием, самодержавием и народностию (т.е. с кутьею, кнутом и матерщиною).


5
О движении промышленности, администрации, общественности, о литературе, науке? — но у нас их нет. О себе самих? но мы свои выучили уже наизусть страдания и страшно надоели ими друг другу. Итак — остается одно: будем желать поскорее умереть. Это всего лучше.


6
Осталось для меня в женщине только одно — роскошные формы, трепет и мление страсти, словом, осталась для меня только греческая женщина, а минна средних веков скрылась навсегда. Не чувствуя в себе самом способности не только к вечной страсти, но и к продолжительной связи с какою бы то ни было женщиною, я не верю уже той любви, которая еще так недавно была первым догматом моего катехизиса.


7
А брак — что это такое? Это установление антропофагов, людоедов, патагонов и готтентотов, оправданное религиею и гегелевскою философиею. Я должен всю жизнь любить одну женщину, тогда как я не могу любить ее больше году.


8
Рядом со мною живет довольно достаточный чиновник, который так оевропеился, что когда его жена едет в баню, он нанимает ей карету; недавно узнал я, что разбил ей зубы и губы, таскал ее за волосы по полу и бил липками за то, что она не приготовила к кофею хороших сливок.


9
Ученые профессоры наши — педанты, гниль общества; полуграмотный купец Полевой дает толчок обществу, делает эпоху в его литературе и жизни, а потом вдруг ни с того ни с сего позорно гниет и смердит.


10
Соединенные труды всех наших литераторов не произвели ничего выше золотой посредственности! Где же, спрашиваю вас, литература? <...> У нас нет литературы: я повторяю это с восторгом, с наслаждением.


11
Читаешь ли ты «Пчелу»? Превосходная политическая газета? Из нее тотчас (месяца через два) узнаешь, что у благородного лорда Пиля геморроидальные шишки увеличились; что при посещении такого-то города таким-то принцем была иллюминация и все жители громкими кликами изъявляли свою верноподданническую преданность; что королева Виктория на последнем бале была в страшно накрахмаленной исподнице и что по случаю новой беременности у ней остановились месячные и т.д.


12
Вообще вместе с удивительными и быстрыми успехами в умственном и литературном образовании проглядывает у нас какая-то незрелость, какая-то шаткость и неопределенность.


13
Вы занимаетесь критикою, и хоть настолько успешно, чтобы живо затронуть чужие мнения или пристрастия и нажить себе врагов: не думайте, чтобы ваши противники стали опровергать ваши положения, оспаривать ваши выводы. Нет, вместо всего этого, они начнут вам говорить, что, ничего не написавши сами, вы не имеете права критиковать других; что вы молоды, а между тем судите о произведениях людей, которые уже стары, и т.д.


14
Кстати о Шекспире: его «Генрих VI» мерзость мерзостью. Только гнусное национальное чувство отвратительной гадины, называемой англичанином, могло исказить так позорно и бесчестно высокий идеал Анны д’Арк.


15
В утешение наше (хоть это и плохое утешение) мы можем сказать, что хоть Гамлет (как характер) и ужасная дрянь, однако ж он возбуждает во всех еще больше участия к себе, чем могущий Отелло и другие герои шекспировских драм.


16
Был я недавно в Москве — преглупый город! Стыдно вспомнить, чем я там был! Там все гении, и нет людей; все идеалисты, и нет к чему-нибудь годных деятелей. Вид Москвы произвел на меня странное действие: ее безобразие измучило меня. Москва гниет в патриархальности, пиетизме и азиатизме. Там мысль — грех, а предание — спасенье. Там все Шевыревы.


17
О прислуге говорить нечего: в России нет хорошей прислуги, и надо дорожить не лучшею, а менее худшею.


18
Даже страшно подумать, какие мы все дряни, какое жалкое, несчастное, проклятое и отверженное поколение. Изо всех нас только на Каткове останавливаешься с радостию и гордостию.


19
Что ни говори — наш век кастратский и подлый в высшей степени.


20
Моя главная сторона — сила чувства, и если бы моя воля хоть сколько-нибудь соответствовала чувству, я, право, был бы порядочный человек. А то — дрянь, совершенная дрянь.


Вся лента