Кому доставались речные драгоценности

300 лет назад, 8 июня 1721 года, Петр I решил ввести государственную монополию на добычу речного жемчуга, который издавна ценился на Руси наравне с золотом и серебром. Его веками использовали не только для украшений. Купцы превратили его в аналог твердой валюты — делали накопления в жемчуге и производили им платежи. Для осуществления своего замысла царь повелел приставить к участкам добычи «доброй совести людей», чтобы ни одна жемчужина не избежала попадания в казну. Примечательные итоги его начинания подвели через десять лет.

«Жить он в доме своем опасен»

Пять пудов речного жемчуга — более 80 килограммов — было добыто на Кольском полуострове для украшения государева платья к венчанию на царство Ивана IV. Веками жемчуг, русский и иностранный, был самым употребительным украшением и одеяний священнослужителей, и церковных утварей.

Огромное количество перлов шло у зажиточных людей на отделку обуви и головных уборов. Сапоги и башмаки расшивались золотом, особенно в верхних частях голенищ, и унизывались жемчугом; женские башмаки украшались им так густо, что не видно было сафьяна. Шапочки-тафьи и остроконечные колпаки тоже расшивались жемчужным зерном. Так что русский богатый человек допетровского времени буквально был в жемчуге с головы до ног.

По замечанию иноземного офицера на русской службе Жака Маржерета, жемчуга в России в начале XVII века употреблялось больше, чем во всей Европе.

Продавался он на ярмарках, а в Москве — в Ветошном ряду. Купцы копили жемчуг наравне с золотом и серебром и расплачивались друг с другом этой компактной и легко скрываемой при перевозке на дальние расстояния «валютой».

А добывался он на северных реках. В писцовой книге думного дьяка А. И. Михалкова за 1608–1611 годы сообщалось о том, что вокруг Колы, «коляне и иногородцы промышляют жемчуг», при этом платя натуральный налог:

«Являются в Коле таможенные целовальники и у тех колян и у иногородцев с того их промыслу Кольского острогу таможенные целовальники емлют в государеву казну десятое зерно лутчее».

Тот же порядок сохранялся и в петровские времена. Но в 1715 году царь-реформатор решил резко увеличить государственные запасы жемчуга.

В июле 1715 года Петр I приказал Правительствующему Сенату отправить в Казанскую и Сибирскую губернии «присланного от лейб-гвардии унтер-офицера Пученева и с ним доносителя Лодыгина» на поиски жемчуга, золотой и серебряной руды, красок и камней. Но сначала В. М. Лодыгин, глава «казенной команды рудознатцев», должен был обследовать Санкт-Петербургскую губернию:

«Прежде,— гласил царский указ,— осмотреть в С.-Петербургской губернии в реках, в которых есть жемчуг в раковинах, и осмотря, набрать того жемчугу, сколько возможно».

Через несколько месяцев В. М. Лодыгин доложил о результатах Касимовскому царевичу Ивану Васильевичу, ведавшему Приказом рудных дел. А тот, в свою очередь, отправил сообщение царю, в котором говорилось, что Лодыгин и другие доносители установили, что в Санкт-Петербургской губернии, в Новгородском и других уездах, «всяких чинов люди и крестьяне жемчуг искав ловили на себя и на помещиков своих и продавали утайкою беспошлинно всяких чинов людям».

Одним из тех, кто помог Лодыгину найти жемчуженосную реку и ловцов жемчуга, был крестьянин Новгородского уезда Г. Ф. Кузнецов, принадлежавший дворянину И. И. Тыртову. Однако желание Кузнецова поспособствовать исполнению царского указа новгородские жемчуголовы не оценили.

«Без всякие обиды и волокиты»

В челобитной Кузнецова в Правительствующий Сенат от 30 апреля 1716 года сообщалось, что «произыскатель Василий Лодыгин», будучи в 1715 году в Новгородском уезде в деревне Еглой, зачитал там царский указ о золотой и серебряной руде и о жемчуге.

«И он, Кузнецов,— говорилось в документе,— …подал доношение ему, Василью Лодыгину, а в доношении своем написал, что в реке Велгее родится в раковинах жемчуг, а подымают тот жемчуг летнею порою, а именно в июне, июле и августе месяцах; и из той реки при нем, Лодыгине, оный жемчуг освидетельствован и вынято в раковинах 6 зерен, да у ловцов взято 94 зерна; и прислан тот жемчуг с ним, Кузнецовым, к Касимовскому царевичу для свидетельства, и он, царевич, осмотря тот жемчуг, отпустил его, Кузнецова, в дом».

В марте 1716 года Кузнецов был снова вызван в Петербург. Он опять привез жемчуг, добытый земляками в нескольких речках.

«И царевич Иван Васильевич,— сообщалось в той же челобитной,— ныне отпускает его, Кузнецова, в дом и велит жить без указа впредь до указа, а как время будет и к нему, Кузнецову, пришлет указ; а ему, Кузнецову, в доме своем жить невозможно, для того, что, ведая то его доношение, того Новгородского уезда окольные помещики и крестьяне хотят его за то убить и разорить, да и для того жить он в доме своем опасен».

А поскольку жить ему в тех краях теперь нельзя, заканчивал Кузнецов свою челобитную, то и «обыскать того жемчуга будет невозможно, и от того он опасен на себя государева гнева».

Правительствующий Сенат отправил челобитье в Рудную канцелярию и указал Касимовскому царевичу Ивану Васильевичу разобраться в ситуации.

Как сложилась дальнейшая судьба Г. Ф. Кузнецова, неизвестно. Но 22 июня 1716 года в Санкт-Петербургскую губернию для наведения порядка был послан капитан Максим Вельяшев с указом, «чтоб ему, капитану, и посланным от него, где надлежит в реках быть жемчужному исканию, воспрещения от помещиков и вотчинников ни от кого не было».

Правительствующий Сенат потребовал от Вельяшева:

«Сыскивать оный жемчуг и руду от себя наймом, нанимая охочих знающих людей, которые прежде сего такой промысел имели; буде ж охочих людей наниматься не будет, то оных людей того промысла взять и в неволю...

И смотреть за ними накрепко, дабы они работали прилежно».

За ловлю жемчуга всем — и добровольцам и невольникам — было приказано платить по 3 рубля в месяц. Что мало отличалось от прочих выплат за труд крестьян для царских нужд. Для сравнения, на летних казенных работах тогда платили мужику с лошадью — 10 копеек в день, без лошади — 5 копеек, а зимой — 6 и 4 копейки в день соответственно.

Но итоги 1716 года были неутешительны. «Посыльный капитан» Вельяшев отправил в Петербург лишь пять жемчужин, да новгородский дворянин М. Ханыков добыл еще десять.

В 1719 году Приказ рудокопных дел был преобразован в Берг-Коллегию. Она также, по настоянию царя, старалась усилить жемчужную ловлю и подчинить ее своему контролю.

После получения известий, что в Варзунской патриаршей волости и в реках Кольского острога есть жемчужный промысел и что «наибольше тот жемчуг ловят Печенского монастыря и прочих деревень охотники крестьяне», а жемчуг величиной и чистотой превосходит тот, что в других местах ловится, Берг-Коллегия предписала Архангелогородскому вице-губернатору оповестить всех жемчуголовов о новых правилах ловли. Отныне они должны были заниматься ею по разрешению и под надзором «добрых и искусных и знающих к тому делу людей чистой совести» из дворян. Выбрать надзирателей поручалось вице-губернатору.

«Сколько оные промышленники жемчугу изловят,— говорилось в предписании Берг-Коллегии,— то бы без утайки б объявляли оным надзирателям, а им, надзирателям, оной жемчуг, оценя посторонними знающими людьми, записывать в книги и платить за оной деньги, как определено, в помянутой Санкт-Петербургской губернии, без всякие обиды и волокиты, чтоб тех жемчужных ловцов от такой их охоты не лишить и чтоб из того мог произойти государственный плод и прибыль».

Но ни в 1719-м, ни в 1720 году жемчуг не посыпался в государственные закрома.

«Безобидно платить оным объявителям»

Разгневанный царь-преобразователь приказал Берг-Коллегии составить указ «О жемчужной ловле», который был обнародован 8 июня 1721 года. Указ гласил:

«Понеже Его Величеству, нашему Всемилостивейшему Царю и Государю есть известно, что в Российских странах Самодержавия Его в некоторых реках и малых речках родится в раковинах жемчуг, токмо Российский народ к тому суща необыкновенен, каким способом и в какое время и в каких местах его доставать».

С 8 июня 1721 года всем обывателям, кто бы какого звания ни был, запрещалась ловля жемчужных раковин без особого на то разрешения. Воеводам было приказано подробно описать уже известные и вновь открываемые жемчугоносные реки, указав их координаты и «откуда оные реки вышли и куда впали».

К участкам с жемчугом было решено «приставить доброй совести людей из офицеров или из дворян», приведя их всех к присяге. Текст присяги был включен в указ. Начало его было пугающе-пафосным:

«Я обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом и Святым Его Евангелием, что понеже мне указом Его Царского Величества Всемилостивейшего моего Царя и Государя, от Государственной Берг-Коллегии, в жемчужной ловле поверено, и я к такому делу учрежден; того ради хощу и обещаюсь быть Его Царскому Величеству в том врученном мне деле верен и справедлив, и все к Высокому Его Величества Самодержавству, власти и силе принадлежащие права, по крайнему моему разуму и возможности остерегать…».

Отныне заниматься жемчужной ловлей можно было только в июле, августе и сентябре. Разрешалось вскрывать только «совершенные» раковины с признаками самочек, а самчиков «с бережением, дабы не повредить, опять назад в воду опускать» (признаки тех и других в указе давались). За нарушение этих правил грозил грандиозный штраф в сто рублей.

Такому же штрафу подвергались те, кто ловил жемчуг «на себя», а не для государя.

«А у кого в той-то Провинции, до сего указа, такой жемчуг ловленной уже есть,— разъясняла Берг-Коллегия,— и тех людей записывать и объявлять им, дабы они тот жемчуг объявляли Воеводам без опасения, который им, Воеводам, у тех людей приняв, и оценя купецкими и знатными людьми, велено настоящею ценою безобидно платить оным объявителям, против оценки, три доли, а четвертую зачитать у них на Государя. И чтоб прежней ловли жемчуг, который до сего 1721 года ловлен, и налицо у кого есть, весь в нынешнем 1721 году, на Его Государя был продан; понеже с сего года в оной жемчужной ловле на собственный их промысл позволения никому не дастся».

К государственной жемчужной ловле в разные районы определили 12 дворян, а к рекам, «в надлежащих местах», был приставлен караул из крестьян.

За 10 лет государственной монополии на жемчужную ловлю в Берг-Коллегию было прислано 4936 жемчужин разных сортов. В 1732 году Сенат потребовал от Коммерц-Коллегии мнения о том, «надлежит ли оным ловлям быть в казенном содержании, или дать свободность». Та доложила, что казной потрачено на эту отрасль 229 рублей, а жемчуга доставлено на 87 рублей, да и тот «наибольше синего и темного вида». И признала, что от жемчужного промысла казне никакой прибыли не было, «но еще и напрасный убыток оказался».

Сенат решил, что в жемчужном деле нужно все поменять.

«Отсчитывают пригоршнями, как горох»

18 марта 1736 года Сенатским указом было разрешено всем свободно ловить жемчуг в реках и озерах, кому бы они ни принадлежали, но с условием: чистый и крупный жемчуг представлять в городах воеводам и управителям для отсылки его в Коммерц-Коллегию, которая должна была назначить «довольное награждение» его владельцу.

«А определенных из бывшей Берг-Коллегии к той жемчужной ловле дворян,— указывал Сенат,— отставить и отослать в Герольдмейстерскую Контору».

После этого добыча жемчуга быстро пошла в гору. Историки утверждают, что только на реках беломорского района — Керети, Кеми, Умбе, Варзуге и других — к концу XVIII века жемчуга вылавливали на 200 тыс. рублей в год, а из-за рубежа в Петербург его привезли в 1802 году на 11 500 рублей.

Запасы жемчуга в купеческих семьях, как в виде женских украшений, так и россыпью, значительно выросли. Так, в городе Торопце (Псковская губерния), успешно торговавшем в XVIII веке с заграницей, скопились сотни килограммов жемчуга. Историк М. И. Семевский писал:

«Жемчугу было у купцов множество: бывало делятся, так где тут вешать его, просто отсчитывают пригоршнями, как горох… Но в 1836 году осталось семей купцов только 76. Торговля перешла в Бердичев и в другие города: торопчане остановились на мелочной торговле галантерейными товарами, вместо немцев завелись знакомства с евреями… Много перетаскали они отсюда добра, а больше всего жемчугу; говорят, вывозили его четвериками (в четверике 26,24 литра.— "История")».

О жемчужных запасах жителей Калуги также ходили легенды.

«О богатстве калужан,— писал доктор философии Московского университета Г. К. Зельницкий, с 1786 по 1804 год работавший учителем в Калужских народном училище и гимназии,— судить можно по количеству одного жемчуга, которого в Калуге можно собрать по среднему пропорциональному числу на 10 миллионов рублей, так что надобно пару добрых лошадей для поднятия его».

И журнал «Урания», вышедший в Калуге в 1804 году, сообщал:

«Здешние женщины были страшные охотницы до жемчуга, который ценили выше дорогих каменьев. Часто можно было видеть на женщине жемчуга до 160 золотников (почти 700 г.— "История"), ценой до 5000 и более рублей».

Любили жемчуг и в высших слоях петербургского общества, и в царской семье.

Французский посол Савари, размышляя о подарках для русского двора, «которые были бы приняты здесь с величайшим удовольствием», писал Талейрану из Петербурга 11 августа 1807 года:

«Мне помнится, что испанской королеве посылали великолепные платья. Такой подарок здесь очень бы оценили. Императрица молода, красива и грациозна. У нее много жемчуга и бриллиантов, но нет ни одного платья из красивой материи и хорошо сшитого».

Поспорить с жемчугом императрицы Елизаветы Алексеевны могла, по воспоминаниям современников, и жемчужная нить камер-фрейлины А. А. Орловой-Чесменской. А в конце 1820-х годов весь светский Петербург восхищался удивительным жемчугом знаменитой красавицы А. Ф. Закревской, супруги министра внутренних дел А. А. Закревского.

Конечно, их украшения были не из русского речного жемчуга, а из заграничного, со дна моря.

Но некоторые экономисты XIX века утверждали, что иногда северные жемчужины редкой красоты продавались за рубеж, а оттуда привозились в Россию как иностранные.

Увлекались жемчугом и москвички. Русская мемуаристка Е. А. Сушкова, приехавшая в мае 1833 года из Петербурга в Москву, записала в своем дневнике:

«Туалеты здесь поразительной пестроты,— волос на голове не видно из-за целых цветочных кустов, фероньеры заменены цепочками и жемчугами, которые совершенно закрывают лоб, корсажи en pointe (с острым концом, обращенным к земле.— "История") и этот последний украшен бронзой, драгоценными камнями, жемчугами… даже чепчики вместо лент украшены тоже жемчугами. В Петербурге меня приняли бы за лгунью, если бы я попробовала описать подобный наряд… Трудно поверить, что за вкус у москвичей».

Но именно этому вкусу были обязаны своим процветанием несколько московских ювелирных фирм, торговавших вплоть до конца XIX века исключительно изделиями из русского жемчуга.

«Была вооружена подзорными трубками»

До 1870-х годов крестьянин, занимавшийся ловлей жемчуга, добывал за лето около тысячи зерен. Способов доставания раковин из рек было несколько.

На мелководье просто ходили по воде и искали ракушки ощупью. В глубоких местах ловцам приходилось бродить по горло и, почувствовав раковину под ногой, они хватали ее пальцами ног и поднимали из воды.

Путешествуя в середине 1890-х годов по Мурманскому краю историк и журналист А. Г. Слезскинский, узнал от лопарей о другом способе:

«Делается плот из четырех бревен длиною каждое в полторы сажени, которые сколачиваются так, чтобы посредине оставалось небольшое отверстие, могущее дать возможность человеческому глазу видеть дно реки. Ловец отталкивается от берега шестом, длиною полторы-две сажени, у которого на одном конце сделан расщеп для зажима раковины, и бросает на фарватере реки, вместо якоря, камень на 15-саженной веревке. В то время, когда плот водит течением, ловец подтягивает или спускает веревку, а сам смотрит в отверстие и отыскивает на дне раковину».

Крестьяне Кемского уезда использовали при таком же способе ловли бездонные туеса из бересты, вставляя их в отверстие в плоту, чтобы лучше видеть дно.

«В местах более глубоких,— писал архангельский историк и архивист Н.А. Голубцов,— где дно гладкое и некаменистое, употребляли железный сак в виде треугольника, к которому привязывали нитяную сеть, длиной в аршин. Вверху прикрепляли к загнутому острому концу сака пятисаженный шест с веревкой у нижнего конца. Один из ловцов, оставшийся на плоте, брал такой сак и пригнетал его ко дну, а другой, находившийся на берегу, тянул веревкой шест к себе, стараясь делать это в косвенном направлении, и, таким образом, сак извлекался из воды и раковины собирали на плот».

Сенсацией стала история, случившаяся в Олонецкой губернии в 1892 году.

«Летом 1892 г. в село Челмужу прибыло несколько человек финляндцев, занимающихся с давних пор отыскиванием жемчуга,— писали "Олонецкие губернские ведомости" 2 апреля 1894 года,— Партия жемчугоискателей была вооружена подзорными трубками и всеми необходимыми снастями. Отправившись вверх по р. Немени, финляндцы пробыли здесь около трех недель».

Возвратившись, они рассказали, что добыли жемчуга тысячи на две или три.

«Отсутствие приспособлений для ловли жемчуга,— журила газета олончан,— ведет, во-первых, к тому, что раковины местными жителями добываются лишь на глубине, не превышающей роста человека, а во-вторых, само собою понятно, отражается на количестве ловли. Где могли бы, имея под рукой все необходимые снасти, приобрести жемчуга на 1000 рублей, приобретают без них на три или четыре сотни, затрачивая при этом на отыскание и ловлю более времени, более труда».

Но серьезной причиной сокращения добычи жемчуга в Олонецкой губернии было и то, что по многим рекам с 1880-х годов в весеннее время стал производиться значительный сплав бревен и дров, заготовленных зимою. Жемчужные раковины, при усиленном сплаве лесных материалов, затирались в песок и разносились по берегам. Из-за этого добыча жемчуга резко снизилась.

Бывали годы, когда во всем Лодейнопольском уезде, например, ею занимались лишь 3 крестьянина, получая за лето не более 50 жемчужин на человека.

Не способствовало сохранению популяции жемчужниц и хищническое вскрытие молодых раковин, в которых, как правило, не было жемчужин. После перерезки запирающей раковину мышцы, моллюск погибал, даже если ракушки бросали в реку.

Это сказывалось и на вывозе русского жемчуга за границу. Так, в 1860 году его продали за рубеж на 181 520 рублей, а в 1899 году — всего лишь на 2000 рублей.

В 1905 году сотрудники Статистического бюро Олонецкого губернского земства, исследуя кустарные промыслы и ремесленные заработки крестьян Олонецкой губернии, констатировали, что ловля жемчуга почти прекратилась. И увидеть его можно лишь на женских нарядах.

«Не вывелись окончательно среди населения и головные, и шейные уборы, и украшения из жемчуга,— восхищался статистик Н. Г. Простнев.— Бусы и кокошники, низанные жемчугами, употребляются и в настоящее время деревенскими девушками и молодицами. Украшения эти надеваются при старинных цветных сарафанах, старинных полумедных кольцах и запястьях во время местных праздников и свадебных пиров».

Светлана Кузнецова