ПМЭФ стремительно меняет повестку в преддверии постковидного будущего

Первая после начала коронавирусной пандемии очная сессия Санкт-Петербургского международного экономического форума (ПМЭФ) показала, какие серьезные надежды и российская власть, и российский бизнес возлагают на процессы, которые должны сопровождать выход мировой экономики из первого за столетие кризиса этого типа. Часть проблем и стереотипов, связанных с Россией, в посткризисной реальности ждет или обнуление, или по крайней мере пересмотр — к этому активно готовятся, и главный тренд ПМЭФ-2021, всеобщее увлечение аббревиатурой ESG, лишь часть этой подготовки, в которой есть и риски, и возможности. Важной частью ПМЭФ в 2021 году стала отдельная молодежная программа «ПМЭФ Юниор» в отдельном форумном пространстве: впервые будущее российской экономики было показано и обсуждено в «детском» зеркале.

В число главных задач организатора ПМЭФ фонда «Росконгресс» с очевидностью входило в 2021 году обеспечение полной преемственности с сессиями форума, до 2019 года проводившимися исключительно в очном порядке. Споры о том, есть ли необходимость в проведении в Санкт-Петербурге полноценного международного форума, не исчерпывались чисто пандемической тематикой. Проводить ПМЭФ можно было, лишь инвестировав немыслимые ранее средства в санитарно-эпидемическую безопасность, и эта задача при активном участии Роспотребнадзора была решена, видимо, впервые в мире — по крайней мере пока никто еще не рисковал с начала 2020 года проводить такого рода мероприятия в полноценном режиме. Дело еще и в том, что по состоянию на июнь 2021 года какой-либо ясности в ответе на вопрос, «что будет после пандемии», не было, по сути, ни у одного участника форума, что бы они про это уверенно ни утверждали. Тем не менее выиграли те, кто настаивал: ПМЭФ в очной форме необходим не только как «подбадривающее» и экономику, и деловую элиту мероприятие (напомним, одной из важных функций форума в Санкт-Петербурге, как и нескольких других федеральных форумов «Росконгресса», является коллективная и взаимная демонстрация самоощущений в российской деловой среде, и в этом смысле ПМЭФ является недооцениваемым в этом качестве важным ритуалом для экономики РФ), но и как средство диагностики. Только по настроениям на ПМЭФ можно предположить, что будет происходить с деловой средой в «постковидной» России, кто и на что надеется, что изменилось в настроениях за год (в случае 2021 года — за два) и чего краткосрочно ожидать от конкурентов, коллег и партнеров, и это само по себе стоит риска массовых мероприятий — на самом деле другого корректного способа узнать эти ожидания, видимо, вообще не существует.

Самым необычным в программе ПМЭФ на июнь 2021 года стало то, что именно в государственной части, а точнее, в программе исполнительной власти изменения ощущались достаточно мало. И это тривиально: в начале 2020 года, в самом начале коронавирусной пандемии, в России сменилось правительство — новая федеральная власть под руководством премьер-министра Михаила Мишустина значительно скорректировала и свою актуальную повестку, и стилистику, и поэтому воспринималась как данность. Для федеральных министров и вице-премьеров то, что они рассказывали на ПМЭФ, было преимущественно рабочими дискуссиями, с началом и развитием которых все знакомились онлайн. Важно и то, что по состоянию на лето 2021 года Белый дом еще обсуждает основной набор будущих инновационных инициатив в развитии, так называемую фронтальную стратегию, администрация президента готовится к предстоящим осенью парламентским выборам (хотя основные форматы АП на форуме не изменились, дополнившись только активнейшим участием первого замглавы АП Сергея Кириенко в программе ПМЭФ, в частности в проектах, связанных с оживлением общества «Знание»), губернаторы, которые в 2020 году получили основные полномочия в борьбе с COVID-19, пережили сложнейший год. В сущности, «информационная пауза» в 2020–2021 годах в наибольшей степени затронула именно корпоративный сектор, и у компаний было два года для того, чтобы придумать, какими они собираются предстать перед открывшимся после коронавирусного спада миром и для российского общества, и для всего мира.

Во многом происходящее — чисто психологический эффект. «Мгновенного» «постковидного» будущего, разумеется, не случится, и это осознают все: выход из пандемии, несмотря на высокую скорость экономического восстановления еще задолго до выхода из пандемии в мире (и даже более высокую — для России. Так, апрельские оценки динамики ВВП показывают уже сейчас рост в 1,8% год к году, из расчетов по данным Росстата и по оценкам ЦБ, докризисный выпуск экономика РФ в состоянии восстановить уже в третьем квартале, а сама «коронавирусная пауза» в развитии продлится, таким образом, не более двух лет), на деле займет годы. В постэпидемической реальности вполне ожидаемы протекционистские войны и использование «постковидной» повестки для ущемления стран-конкурентов по всему миру — этому, в частности, были посвящены совещания ЕАЭС в Санкт-Петербурге. Часть этих рисков реализуется на глазах — например, это твердое намерение Евросоюза ввести с 2023 года «углеродный налог» ради финансирования всеобщей борьбы с «глобальным изменением климата», эта программа заведомо будет поддержана новой президентской администрацией Джозефа Байдена в США и всеми странами ОЭСР. Если добавить к этому пока совершенно неизвестно во что выльющиеся планы G7, утвердившей программу всеобщего установления минимальной ставки налога на корпоративные прибыли в 15% (за чем наверняка последуют дальнейшие изменения в глобальной конфигурации налоговых систем в мире, новая атака на низконалоговые и офшорные юрисдикции, равно как и ужесточение режима налогового контроля во всем мире), то «постковидное» будущее совершенно не обещает быть светлым.

Тем не менее надежды на то, что уже 2022 год будет и для российского бизнеса, и для международной торговли, и для трансграничных инвестиций существенно более благоприятным, есть. Предполагаемый «эффект постковидного обнуления» пока совершенно неуловим и предельно спорен, но шансы на него существуют во всех областях, в том числе во внешнеполитической, где они символизированы предстоящей 16 июня 2021 года встречей президента РФ Владимира Путина и президента США Джо Байдена. Внутри России надежды на «постковидное» будущее — это в первую очередь следствие вполне отчетливых «социального» и «цифрового» поворотов в экономической политике, происшедших в 2020 году и в течение следующих лет способных дать первые ощутимые результаты. Хотя их масштабы, скорее всего, будут мало оценены обществом, запросы которого за два года коронавирусного спада выросли, а способность трезво оценивать реальный потенциал таких изменений по крайней мере не выросла — во всяком случае, уже случившийся в России за 2019–2021 годах ипотечный бум с двузначными цифрами роста, в другое время и в другом месте ставший бы предметом больших обсуждений, происходит в удивительно тихой атмосфере, как и бум частных сбережений, и многие другие неочевидные события последних двух лет. Тем не менее эта динамика хорошо видна бизнесу, который в любом случае обязан (под страхом потери прибылей) реагировать на нее собственными трансформациями: неадаптировавшийся проиграет.

И, наконец, есть простое и вполне обоснованное ожидание желания многое поменять «после ковида», которое уже сейчас обсуждается десятками миллионов предпринимателей самого разного масштаба во всем мире: от CEO крупных компаний до некрупных стартапов, уже несколько лет пользующихся стремительным и пока узкопрофильным «революционным» развитием отдельных рынков на фоне многолетнего, с кризиса 2008–2009 годов, застоя-стагнации в крупнейших экономиках. Российскому бизнесу на этом фоне есть основания ожидать хотя бы возобновления дискуссий после нескольких лет (с 2014–2015 годов) полудобровольной и отчасти связанной с санкциями замыкания внутри собственной экономики. В этом смысле одним из самых интересных моментов ПМЭФ стала программа на форуме страны—гостя этого года Катара, вложившего в работу собственной делегации, самой крупной делегации в Санкт-Петербурге в июне 2021 года, предельный объем усилий. Катар, одна из богатейших экономик мира и один из ключевых игроков на мировом рынке газа, представил на форуме собственную очень амбициозную программу долгосрочного развития, реализующуюся с 2008 года. Как и Россия (в которую Катар уже вложил по разным каналам в последние годы порядка $13 млрд — эта цифра по итогам ПМЭФ, видимо, значимо возрастет), страна намерена трансформировать собственную зависящую от экспорта углеводородов экономику во всеобъемлющий транспортный, инновационный, финансовый и культурных хаб в концепции «экономики знаний». То, что арабская монархия из Персидского залива в «постковидном» мире реально рассчитывает на такого масштаба трансформацию и уже движется по этому пути, для деловой элиты России — напоминание: все меняется, то, что казалось безнадежным и неизменимым, может смениться в любой момент. Конечно же, это не происходит само по себе, но мир устроен сложнее любой схемы, а к тому же если не сейчас, в «постковидный» период, что-то может поменяться, то когда же еще?

В этом плане наиболее впечатляющим на ПМЭФ стало практически мгновенное освоение российскими корпорациями повестки ESG (Environment, Social, Governance) — главного «видимого» тренда ПМЭФ. Предполагается, что для международного бизнеса социальная и экологическая отчетность и обязательный аудит качества корпоративного управления в ближайшее время станут частью стандартов отчетности МСФО, а «зеленое» финансирование — важным каналом для инвестиций в модернизацию. ESG, несмотря на новизну аббревиатуры, совершенно не новая тема для ПМЭФ по существу — так, во многом подходы, связанные с ESG, в 2019 году стали предметом активного обсуждения в связи с активностью тогда экономического помощника президента, а сейчас первого вице-премьера Андрея Белоусова. Тем не менее за два «невидимых» года, как оказалось, к ESG и его подходам в практической реализации подготовились все.

Самые впечатляющие темпы освоения темы на ПМЭФ продемонстрировали металлурги. Так, «Металлоинвест» объявил о крупнейших проектах модернизации собственной добывающей базы в этой концепции. Холдинг заявил несколько проектов в сфере «зеленой» металлургии, основанной на технологиях прямого восстановления железа, которые компания уже давно развивает. «Металлоинвест» объявил о намерении инвестировать 160 млрд руб. в «зеленые» технологии на Лебединском ГОКе, договорился с «Росатомом» и французской Air Liquide о проработке проекта по производству водорода. Акционер «Металлоинвеста» USM привлек кредит Сбера на $620 млн для строительства нового завода по производству ГБЖ в Курской области. Завод проектируется под 100-процентное использование водорода в качестве восстановительного газа для производства ГБЖ.

Наиболее технологизированный подход к ESG-повестке на ПМЭФ продемонстрировали «Норникель» и его акционер «Интеррос»: норильская компания не только объявила о готовности выпустить уже в 2021 году первые крупные партии «безуглеродного» (то есть обеспеченного сокращением углеродных выбросов) никеля на мировой рынок (10 тыс. тонн, несколько процентов от производства), но и токенизировать этот актив на соинвестируемой швейцарской блокчейн-платформе Atomyze, привлекая в него ESG-инвесторов. ВТБ, еще в марте 2020 года запустивший первые два фонда ответственного инвестирования, анонсировал на ПМЭФ будущую ESG-стратегию, а также активно маркетировал на форуме полноцикловые услуги по оценке текущего ESG-профиля компаний-эмитентов. Для Сбербанка, который осваивает эту тему с 2020 года, тема ESG наряду с цифровой трансформацией была объявлена основной для ПМЭФ. Число же конкретных сделок ESG — по кредитованию, финансовым консорциумам, эмиссии облигаций — на ПМЭФ-2021 исчислялось десятками: здесь отметились все крупные банки и десятки корпоративных клиентов, эти сделки составили значительную долю.

Во многом готовность российских компаний мгновенно принять ESG-повестку связана именно с ожиданием «постковидного обнуления», и не только позитивным. Без «зеленых» сделок, социальной ответственности и прозрачного управления в посткризисной мировой экономике слишком легко стать «не вернувшимся из COVID-19» — нельзя становиться столь легкой мишенью. Но и позитивные ожидания тоже присутствуют: та, которая является (вне зависимости от качества проработки и политических факторов) острой модой для сотен миллионов потребителей в странах ОЭСР, позволяет ожидать некоторой «постковидной амнистии» для ее активистов, снижая важность многого из того, что было до ее активизации. Это касается и правительств, и компаний — по крайней мере ПМЭФ в это в 2021 году попытался поверить.

И, наконец, именно в 2021 году ПМЭФ полноценно поверил в то, что важно долгосрочное будущее — впервые в рамках основного форума сформирована полноценная, на 2–5 июня, программа «ПМЭФ Юниор». Впервые в рамках форума в части панелей программы с взрослыми участниками принимали участие участники 14–17 лет, причем не только по «образовательным» темам: значительная часть «детской» части форума была посвящена технологиям (в том числе с участием РЖД, «Яндекса», АНО «Национальные приоритеты», ГК «Просвещение», РСПП, Coca Cola, фонда «Инносоциум», «Сириуса», всех крупных университетов РФ и части иностранных), инновациям, брендированию в стартапах, финграмотности, моды, агробизнеса. Программа при этом была полноценно международной (так, часть панелей проходила с участием катарской молодежи), и, кажется, программе «ПМЭФ Юниор» удалось избежать большей части главного риска таких проектов — чисто «просветительской» направленности и интонации. Развитие этого формата в будущем — одно из самых интересных вызовов для ПМЭФ и «Росконгресса»: такие форматы, безусловно, окупают себя, а то, что это произойдет в неопределенном будущем,— только плюс.

Дмитрий Бутрин