Лауреаты Benois de la danse дали концерт в Большом

На Исторической сцене Большого театра прошел второй — благотворительный — вечер премии Benois de la danse. Гала лауреатов разных лет получился на редкость интеллигентным, полагает Татьяна Кузнецова.

Конкурс Benois de la danse стал фестивалем в 2004 году, когда к концерту номинантов и победителей прошедшего года добавили благотворительный гала уже состоявшихся лауреатов приза. За 28 лет их набралось столько, что ежедневные концерты в разных составах можно давать хоть месяц. Пандемия, конечно, ограничила выбор организаторов — в двухчастной программе доминировали примы и премьеры Большого и Мариинского. Их дополняли иностранцы, номинанты и лауреаты этого года (см. “Ъ” от 9 июня).

К началу концерта прилетела даже парижская этуаль Амандин Альбиссон — победительница «Бенуа»-2020/2021.

Вместе с Флораном Боляком она исполнила «Три прелюда» Сергея Рахманинова в постановке Бена Стивенсона. Романтический номер, в котором нежные производственные отношения завязываются между коллегами во время балетного станка и длятся ровно столько, сколько балетный класс, известен нам по исполнению трепетной и невесомой Лусии Лакарры. У прекрасно выученной парижской этуали чувственное влечение было оттеснено на второй план идеальным исполнением арабесков и туров.

Номинантка Анне Юнг и Сэмюэл Янг-Райт, поразившие на первом концерте неправдоподобной телесной гибкостью и вполне реальной партнерской «химией», на сей раз были брошены балетмейстером Якопо Годани в горнило нечеловеческих страстей: их лиловые антропоиды лягались, брыкались, трясли конечностями, сцеплялись в изуверских поддержках, и эта хореография надежно скрыла роскошные возможности артистов. Зато специалист фламенко Хесус Кармона, победивший в номинации «Лучший танцовщик», на втором концерте раскрыл дополнительные козыри: в поставленном им соло из спектакля «Игра» он продемонстрировал великолепное владение современной техникой, потрясающую координацию и незаурядный актерский дар. Его полуголый, затравленный, как незаконный мигрант, персонаж трясся мелкой дрожью, прокручивал отчаянные винты пируэтов, выпрыгивал в истеричных перегибах, вскидывал молящие беспомощные руки, в то время как его скрытые широкими штанами ноги отбивали изумительно четкую стремительную дробь.

Если первый концерт, почти сплошь состоявший из невиданной в России хореографии, можно считать парадом современных балетмейстеров, то второй был отдан на откуп артистам, выступавшим в любимых балетах и номерах, поставленных специально для них.

Интеллигентность концерта проявилась в отсутствии шлягеров — никаких Китри, Медор и Одиллий, легко покупающих публику своими 32 фуэте. Классических па-де-де было всего два. В па-де-де Гзовского на музыку Обера в партнерши опытному Леониду Сарафанову, изящнейшим образом отпорхавшему все виртуозные антраша вариации, была назначена юная артистка Большого Елизавета Кокорева, за выступлением которой бдительно следил худрук Махар Вазиев. Педагоги могли быть довольны: девушка продемонстрировала апломб, дважды устояв на одной ноге во время двойных туров партнера, и незаурядную силу стопы во время тяжелейшей диагонали релеве. При этом балерина Кокорева улыбалась самым субреточным образом — учителя, возможно, забыли сообщить ей, что это па-де-де, поставленное в 1949 году для Иветт Шовире, считается воплощением женской элегантности и парижского шика.

В па-де-де Мариуса Петипа из балета Дриго «Талисман» тоже царил танцовщик. Премьер Мариинки Кимин Ким не исполнял роль Бога ветра, а, казалось, действительно был им — летал над огромной сценой Большого театра, будто не ведал законов земного притяжения, и вдохновенно навинчивал смерчи пируэтов. Партнерша, балерина Большого Евгения Образцова, с ее расчетливой грациозностью и скромностью данных была парой божественному Киму только в том смысле, что ее подобранное ладное тельце легко было поднимать в верхних поддержках.

Соответствие и срепетированность партнеров, тщательно пестуемые в советском балете, сейчас стали редкостью.

Тем примечательнее выглядела пара Мария Александрова и Владислав Лантратов в дуэте из балета «Нуреев»: эта Марго и этот Рудольф понимали друг друга с полувзгляда и полувздоха. Никаких шероховатостей в сложных поддержках, ни малейшей запинки в обводках — казалось, о технике артисты не думают вообще, поглощенные отношениями своих персонажей, благо хореография Юрия Посохова позволяла прочитать малейшие оттенки их чувств. Чего не скажешь о хореографии Кристиана Шпука из нового балета Большого «Орландо»: отличные артисты Ольга Смирнова и Семен Чудин безукоризненно выполняли этот набор крупных, внешне эффектных, но совершенно стандартных па, лишенных и намека на чувственность и исключительные обстоятельства встречи героев.

Чувственности не было и в дуэте Якопо Тисси и Светланы Захаровой, получившей накануне из рук итальянского посла международный приз «Бенуа-Мясин». Впрочем, в балете «Караваджо» Мауро Бигонцетти она и не предусмотрена: тут Художник встречается с божественным вдохновением, великим искусством, словом, не с женщиной, а с Музой, побуждающей его к творчеству острым пуантом, воткнутым в грудь. Захарова и Тисси – высокие, стройные, с удлиненными линиями графичных поз — были прекрасны, как классическая скульптура в безостановочном движении.

Антиподом этого дуэта выглядело знаменитое адажио с поцелуем из балета Прельжокажа «Парк» на музыку Моцарта, в котором чувственная страсть и любовное изнеможение представлены с предельной интимностью, до сих пор смущающей отечественных артистов. Но не приму Мариинки Екатерину Кандаурову — лучшую российскую исполнительницу «Парка», и не Романа Белякова, ее достойного партнера, станцевавших этот дуэт с тонкой эротичностью и беспредельной нежностью, заставляющей забыть и о технике, и о линиях, и даже о Benois de la danse.