Недетские истории ХХ века
“Ъ” пересказывает работы школьников об их семейной истории
Международное общество «Мемориал» (внесено Минюстом в реестр иностранных агентов) подвело итоги очередного конкурса исторических исследовательских работ школьников «Человек в истории. Россия — ХХ век». Это уже 22-й такой конкурс — и вполне возможно, что последний: никто не может предсказать будущее организации-иноагента современной России. “Ъ” выбрал семь историй-победителей и пересказывает их читателям.
Фото: Наталья Лидова
«Мемориал» проводит конкурс школьных сочинений с 1999 года — и за это время в нем приняли участие более 50 тыс. подростков от 14 до 18 лет. Их работы похожи на серьезные научные исследования. Даже для составления собственной родословной ребята учатся запрашивать документы из архивов и музеев, исследуют фотографии, книги и газетные публикации, проводят интервью, расшифровывают старые аудиозаписи.
Круг тем ограничен ХХ веком, рассказала “Ъ” руководитель конкурса Ирина Щербакова — член правления «Международного Мемориала». Это могут быть события времен распада царской России и становления СССР, рассказы о великих открытиях и изобретениях или ужасах советских репрессий, истории о подвигах в Великую Отечественную войну и о героизме в мирное время. Обычно школьники выбирают темы, связанные с их малой родиной: истории поселков или отдельных домов, судьбы их предков и соседей.
Победителей выбирает жюри, которое возглавляет писательница Людмила Улицкая. Дети вместе с их научными руководителями приглашаются в Москву на награждение. Лучшие работы публикуются в сборнике «Мемориала». А с 2009 года среди лауреатов конкурса, поступивших на гуманитарные факультеты, ежегодно выбирается пять человек, которым Фонд Михаила Прохорова выплачивает стипендии. «Мы следим за судьбами наших конкурсантов. Среди них, конечно, есть те, кто связывает свою судьбу с историей»,— отметила госпожа Щербакова.
Организаторы и участники конкурса почувствовали на себе, что значит жить в исторические времена. «Отношение власти к нам менялось. От хорошего — вначале была помощь и поддержка, даже президентские гранты — до очень осторожного и даже подозрительного. И это еще мягко сказано»,— говорит госпожа Щербакова. В 2016 году Минюст внес «Международный Мемориал» в список иностранных агентов. Тогда же ряд СМИ обвинили организаторов и школьников в «переписывании истории». А министр общего и профессионального образования Свердловской области Юрий Биктуганов даже разослал письмо, в котором потребовал «принять меры по ограничению возможности участия педагогических работников в политизированных акциях, проводимых Екатеринбургским обществом "Мемориал"». Давление усилилось в 2019 году: церемонию награждения пытались сорвать члены одиозных организаций НОД и SERB.
В ряде школ Волгоградской, Астраханской, Архангельской, Воронежской, Челябинской, Тверской областей и Татарстана участников конкурса и учителей вызывали на «профилактические беседы» к директорам школ. Там присутствовали люди, представлявшиеся сотрудниками департаментов образования, администрации и даже ФСБ. У учителей выясняли, «кто дал разрешение» на участие в конкурсе, требовали представить работы школьников — и больше исследованиями не заниматься. В некоторых случаях даже требовали представлять им работы до отправки на конкурс. В «Мемориале» опасаются, что каждый такой конкурс может стать последним.
В этом году на конкурс были поданы 1096 работ, награду получили 42 из них. Организаторы благодарят всех участников — ведь им пришлось столкнуться еще и с «коронавирусными» проблемами. «Трудно было добраться до архивов, общаться напрямую с пожилыми людьми»,— говорит Ирина Щербакова. “Ъ” выбрал среди победителей семь работ и кратко пересказал их.
«Недетское детство Капы Капустиной»
Марк Коковкин, Макар Буторин, Свердловская область, город Полевской
Это история жизни Капитолины Капустиной, потерявшей в 1937 году отца, дом, а во время Великой Отечественной войны — двух братьев. Документы и диктофонные записи с ее рассказом сохранились у дочери — учительницы физики Светланы Кочевой, к которой школьники ходили заниматься.
Капитолина Капустина родилась в Прикамье в 1927 году. Ее дед был красильщиком — очень востребованным и даже известным в округе.
«Кирилл Капустин был безграмотным, и, оформляя заказ, он брал палочку, рисовал на ней какой-нибудь орнамент, потом разламывал палочку пополам. Зачем, спросите вы? А затем, что одну половинку он отдавал клиенту, а другую оставлял себе. И вот, когда заказ был готов и его приходили забирать, мастер Капустин сопоставлял обе половинки палочки и убеждался, что выдает именно ту вещь, которая была заказана. В те времена за выполненную работу Кирилл Семенович денег почти не брал — за покраску тканей заказчики рассчитывались с ним чаще всего продуктами: приносили молоко, масло, яйца, мясо, зерно».
После революции зажиточному хозяйству угрожало раскулачивание. Отец Капитолины вовремя раздал добро соседям и вступил в колхоз. Но в 1937 году он был арестован и расстрелян. Все вещи изъяли, а дом сельсовет продал. На улице остались мать с четырьмя детьми, среди которых была десятилетняя Капитолина.
В ее памяти остался момент, как все стоят под тополем рядом со своим бывшим домом, а заехавшая туда семья не обращает на них внимания. Приют они нашли в пустующей хибарке на краю деревни. Сначала выменивали зерно на вещи, потом дети пошли просить еду по дворам. Лепешку, кусочки хлеба, картошку — делили на всех. «Я ненавижу эти воспоминания,— говорила Капитолина Ивановна.— Но и не могу вырвать их из себя».
«Я не помню, чтобы мама когда-нибудь садилась с нами за стол. Но еды все равно не хватало. Мы были как живые скелеты — кожа да кости. Весной жевали сосновые почки, летом — головки клевера и пиканы (борщевик.— “Ъ”). Из молодой лебеды и крапивы мама варила нам суп, а если в них удавалось добавить немножко муки, то и лепешки умудрялась постряпать».
Семья жила с клеймом «врага народа». Им даже не сказали о судьбе арестованного Ивана Капустина. Мать Капитолины долго еще писала в разные инстанции, пытаясь узнать, что стало с мужем. После войны ей сообщили, что он умер от болезни. И только в 1961 году пришло свидетельство о смерти, где было указано: Ивана Капустина расстреляли через месяц после ареста. Известие о его реабилитации подняло в семье новые вопросы: за что они так страдали? Но появились и силы бороться с несправедливостью. Капустины требовали вернуть отнятый дом, но им лишь выдали 500 рублей, за которые он был продан. Впрочем, деньги быстро обесценились. Но Капитолина пошла дальше.
«Я долго добивалась признания меня пострадавшей от сталинского террора. Наконец прислали справку, и в начале 1990-х через суд мне вернули 400 рублей по курсу того времени как репрессированной. Конечно, подумали мы, со стороны государства это была, пожалуй, скорее моральная поддержка, нежели материальная. Но лучше хоть что-то, чем ничего. Из этих денег я помогла брату Ивану Ивановичу купить корову, часть суммы израсходовала на установку оградки на кладбище, где похоронены родственники, остальные деньги ушли на житье-бытье».
«Переселенцы»
Кира Каманина, Красноярский край, город Ачинск
Школьница из Ачинска по архивным документам восстановила свою родословную и дополнила ее семейными историями. В семье Киры сохранилось много вещей, оставшихся от ее предков-латышей, которые в 1908 году переселились из Лифляндской губернии в Красноярский край. Латыши уезжали из-за перенаселенности, российские власти дали им подъемные, выделили вагон для перевозки имущества. Прапрабабушка Киры Ида Ласман на новом месте вышла замуж за земляка Августа Поляка, но быстро потеряла его: мужчину расстреляли в Гражданскую. Второй ее муж Федор Рубен был арестован и расстрелян по доносу в 1937 году.
«Началась война. Сыну Иды Артуру исполнилось 18 лет, и его забрали как сына "врага народа" в трудармию, на фронт его отправлять нельзя было — враг! Забрали и дядю Отто. Артур находился в Красноярске. Мать выменяла свое золотое кольцо на белую муку, напекла булочек и поехала на свидание к сыну. Сын ел и говорил: "Мама, какие вкусные белые булочки!" Долго потом при виде булочек баба Ида плакала. В 1943 году пошли в ход уже и "враги народа" — Артура забрали на фронт. Он отважно и самоотверженно воевал за Родину. За десять дней до гибели, 14 февраля 1945 года, был награжден Орденом Красной Звезды».
Другие предки Киры — белорусы. В 1930 году они отправились в Сибирь в поисках вольной жизни. Власти также выдали им подъемные для обустройства на новом месте. В 1941 году глава семьи Яков Морозов ушел на войну и не вернулся. Его сын смог найти могилу отца только в 2008 году. Второй сын Якова работал на комбайне и даже получил талон на автомобиль «Жигули» — большое событие в семейной истории. Еще один дед Николай Солодянкин работал шофером, проехал всю войну по дорогам Европы на своем ЗИСе. От его семьи осталась реликвия — скатерть, которой около 100 лет.
«У нас хранится много реликвий. Самая старая — это цитра. Ее привез в начале 20 века прапрапрадед Ян Давыдович Рубен из Латвии. Вместе с цитрой хранится сборник нот и подшитая нитками нотная тетрадь, в которую пером записаны ноты. Это все тоже из Латвии. Сохранилась даже печать магазина, в котором был куплен сборник: "Muzik СARL OBERG Riga, Weber-Strasse, 12". В футляре вместе с цитрой все эти годы хранится бумажная зайчиха. Думаю, она 60-х годов, потому что это игрушка дедушкиного детства. Немножко потрепанная полувеком своего существования, она по-прежнему чудесная. К слову сказать, на зайчихе указана ее цена — 12 копеек. Разве можно сейчас купить кусочек счастья за 12 копеек? А 60 лет назад можно было!»
«Моя родословная»
Егор Докторов, Якутия, село Кирово
Пять десятков человек — столько смог насчитать в своей родословной по архивным записям ученик 11-го класса Егор Докторов. Он пишет: «С помощью родителя, мамы, бабушки, дедушки и родственников, насколько это было возможно, мы восстановили родословную моей семьи. Для этого мы собирали информацию обо всех родственниках. Попытались узнать не только о тех, кто рядом с нами, но и о тех, кого нет уже в живых».
В его семье два главных рода — Григорьевы и Докторовы.
«Мой дед Григорий Никитич Григорьев рассказал, что его дед Григорий в течение десяти лет работал казначеем церкви, собирал налог с населения и доставлял в церковь, расположенную далеко за рекой в селе Хампа Средне-Вилюйского района. В годы войны помог овдовевшей дочери Агафье поднимать детей. Отец прапрадеда Григория — Дмитрий, по преданиям, был шаманом и заставил себя похоронить в лесу без гроба, обмотав тело березовой корой. Прадед Никита Григорьевич (1890 г.р.— “Ъ”) с братьями стали главными людьми, на которых держался колхоз "Микоян". Помогали нуждающимся, голодающим чем могли. Слова благодарности оставила Афанасьева Мария Семеновна: "Как я помню, когда наша семья оказалась на грани жизни и смерти из-за голода, Никита тайно от государства снабдил нас и несколько семей мясом лося"».
Мужчины занимались охотой и животноводством, трудились на руднике, были бригадирами колхоза и даже возглавляли конную ферму. Среди женщин тоже были охотники. Семья была гостеприимной, и к ним заходили в гости на чай люди, стоявшие долгие часы в очередях к ближайшему магазину.
Прадед по роду Докторовых — Егор Васильевич — был председателем Хагынского наслега (поселка). В 1930-х годах отказался от этой должности после введения высоких налогов: ему было жаль односельчан. Егор Васильевич ушел на фронт в 1941 году, оставив жену, двух маленьких детей и новорожденного сына Егора. До трех лет мальчик не ходил, лишь сидел в люльке — некому было им заниматься. Его мать работала на ферме, а по вечерам рубила дрова.
«Старшая сестра деда Мария Егоровна 1938 г.р. рассказала, что следила за братом, а также с трех лет водила быка на сенокосе. Она, как и все дети, в годы войны под чутким руководством взрослых от зари до ночи трудилась в массовых посевах и уборках урожая. Ходила босая, с сочащимися кровью ногами до глубокой осени, согревала ноги на теплых от солнца кочках и держала их на теплой струе коровьей мочи».
«Я понял, что своей жизнью обязан многим поколениям своей семьи»,— пишет школьник.
«Процесс раскулачивания в Погореловском сельском совете Тотемского района Вологодской области»
Алена Шаверина, Вологодская область, деревня Погорелово
Архив Вологодской области сохранил записи о раскулачивании крестьян в Погорелово в 30-х годах прошлого века, но еще больше подробностей осталось в памяти односельчан. Эти рассказы восстанавливают историю людских потерь и горестей. Всего в Погореловское поселение тогда входило больше 40 деревень: почти 1,4 тыс. хозяйств, свыше 5,2 тыс. человек.
«Дом сгорел. Это было где-то около 1926 года. За осень отец заготовил лес. И через год стали строить вот этот дом. А в то время уже революция-то закончилась, но здесь еще долго не было установлено настоящей Советской власти. Такой промежуток был. И советовали нам более грамотные: "Александр Павлович, не строй ты большой дом, времена смутные пошли, кто знает, как жизнь обернется. Большой дом — дак, значит, как богатые. Как это все будет воспринято?" Отец мой сказал — да что вы, у меня пятеро сыновей, и я построю маленький дом?»
Дома раскулаченных отдавали беднякам, заселяя по две семьи в один дом. Имущество продавали: у сельсовета сделали крылечко, и на нем секретарь сельсовета Лиза Токарева устраивала торги. Съезжались со всей округи люди и покупали за копейки, а что не продавалось, то власти забирали себе. Были и такие семьи, кто решал уничтожить свое имущество, но не отдавать его колхозу.
«У нас много пожаров-то было. Каждую ночь где-нибудь горело. Кто (поджигал.— “Ъ”) кулаков, а кто сами зажигали. Неохота вот в колхоз отдавать дома. Их выгонят из домов, дак они и сами зажигали дома. Иной раз не сгорит, затушат».
Старших мужчин в зажиточных семьях ссылали в тюрьмы и лагеря. Одним давали год, других отправляли на десять лет. Многие сбегали, тогда вместо отцов забирали сыновей.
«Беляевский Виталий Павлович дом этот строил вместе с братом Степаном. У них была водяная мельница. Четверо ребят. В 1932 году всю скотину у них забрали, одежду. Кадку соли и ту забрали на торги. Голодные дети остались на воде. Оба брата скрылись. Полгода скрывались в шалашах в лесу. Потом ушли в Тотьму, там их кто-то и научил, к кому можно обратиться. Вот и пришло постановление — прекратить гонение за ними».
Кулаков также лишали избирательных прав. Записи об этом сохранились в архивах. Там же перечисляется, за что были раскулачены конкретные семьи.
«В Государственном архиве Вологодской области находится список лиц, лишенных избирательных прав по Тотемскому району на 1934 год. Среди них есть списки по Погореловскому сельсовету — 109 человек. Это служители религиозного культа (6 чел.), агент полиции (1 чел.), психически больные (2 чел.) и так называемые кулаки (100 чел.). Всего 45 кулацких семей. В графе характеристика встречаем следующее: "торговец", "незаконная выделка кожи", "продажа и спекуляция хлебом", "водяная мельница", "скупка-продажа скота", "молокобойный завод", "найм рабочей силы", "арендатор земли", "маслобойня и маслобойный завод", "сапожная мастерская", "сдача в аренду помещений", "кузница", "скупка-перепродажа с/х продуктов", "держал батраков"».
Архивы хранят протоколы собраний сельсовета, в которых подчеркивается: кулаков в колхоз не брать. В итоге семьи, у которых были отобраны земли и скот, не могли прокормиться, да еще и налоги им выставляли большие.
«А дома я нашла полтинники (50 копеек.— “Ъ”). Дедко-то был жив, видно, спрятал и забыл, не знаю. Я полезла в гобец (нижний этаж, подпол.— “Ъ”), а там такой приступочек земляной. Спустилась, а тут из приступочка веревочка эдакая торчит. Я дергаю, дергаю, не вытаскивается. Давай раскопаю. Раскопала, а там эдакой мешочек серебряных полтинников. Сразу сдавать? Жили ведь худо, пятеро нас было. Как унесем полтинничек в магазин, дак потом не один день не несем. Потом все полтиннички вот эдак и съели. Один полтинничек я оставила. Вышла вот замуж, дак мне дедко из него колечко сделал. Эдакое хорошее!»
«В поисках капитана Ильичева»
Екатерина Пашина, Чувашия, город Алатырь
Еще в 2010 году в Алатырский краеведческий музей обратилась жительница Севастополя с просьбой найти сведения о сослуживце ее отца, капитане 2-го ранга Анатолии Ильичеве. Ее отец — адмирал, командующий Черноморским флотом Филипп Октябрьский. Перед наступлением немцев 1 июля 1942 года он оставил в Севастополе командующим генерала Петра Новикова и назначил ему помощником Анатолия Ильичева. Немцы захватили Херсонес и Севастополь, Новиков погиб в концлагере, а про Ильичева ничего не было известно. Родом капитан был из Алатыря. Но за полвека все его родные разъехались, а в архивах сведений о них не нашлось, и письмо стало просто экспонатом музея.
О письме Екатерине Пашиной рассказала ее научный руководитель, и школьница приступила к поискам ответов. Базы данных в интернете зацепок не принесли. Проверка адресов, по которым жила семья капитана, тоже была безуспешной. Помогло обращение в Севастополь к поисковикам.
«Письмо севастопольского поисковика позволило открыть для нас очень интересный и неожиданный факт: об Анатолии Дмитриевиче Ильичеве, о нашем земляке, написано немало в военной литературе, и как обидно, что мы, алатырцы, даже не знали об этом. На сайте "Память народа" отмечается только его роль в защите Одесского оборонительного рубежа, за что он был награжден, а про Севастополь ни слова. Это еще раз доказывает, что добраться до истины всегда непросто, в открытых источниках информации недостаточно».
Из воспоминаний защитников Севастополя сложилась картина того, что произошло во время немецкого штурма. К 30 июня 1942 года советская армия готовилась к отступлению. Все, что не было вывезено, уничтожалось. Обороной командовал Петр Новиков, а Анатолий Ильичев руководил эвакуацией людей, назначенной на ночи 1 и 2 июля. Но после полуночи 1 июля началось наступление немецко-румынских соединений. Обстрелы шли с воздуха, и возникла проблема с подходом транспорта для эвакуации людей. Самолетами вывозить было опасно, оставался один путь — по морю. Тогда же был сильно ранен генерал Новиков, и за старшего остался капитан Ильичев. Ему пришлось разбираться с паникой, творящийся на причалах. Когда подходили эвакуационные катера, то из-за давки многие люди падали в воду. Эвакуация затягивалась: корабли не могли увидеть причалы, так как пропало электричество и погасли створные огни. Капитан Ильичев и его сослуживцы пытались подавать сигналы фонарями, но это не помогло. По воспоминаниям очевидцев, к ночи 2 июня на причалах находилось около 10 тыс. человек. Немцы были уже близко, а на эвакуацию надежд не осталось, и тогда было решено дать отпор врагу.
«Из воспоминаний лейтенанта М.И. Линчика я узнала, что после неудачной эвакуации он вместе с А.Г. Кошелевым и капитаном Ильичевым (последним официальным представителем командования СОРа — Севастопольского оборонительного района) отправился в горы к партизанам. Они были вместе до 6 июля 1942 года. В один из дней им удалось из муки, которую кто-то достал, сварить болтушку в каске и одной ложкой впервые за эти дни поесть горячую пищу. Капитан Ильичев со своим отрядом (осталось неясно, что это был за отряд) отправился по канату вверх, в горы. Там их настигли немцы. Анатолий Ильичев бежал вместе с Кошелевым по берегу в сторону Балаклавы. Лейтенанту Линчику удалось уйти в горы».
На этом в воспоминаниях очевидцев след капитана обрывался. Зато в Севастопольском музее хранили адреса жены и сына Анатолия Ильичева в Санкт-Петербурге. Но их уже не было в живых. Организация «Волонтеры Победы» помогла отыскать адрес внука капитана. Он поделился письмами от военных, прошедших немецкий плен и там встретивших Анатолия Ильичева. Одно из них написал бывший офицер ВМФ, связист Борис Николаевский, также сражавшийся в Севастополе. Оказалось, что немцы захватили капитана Ильичева и привезли в Симферопольский лагерь военнопленных, потом в Днепропетровский, а затем, в 1943 году, в лагерь во Владимир-Волынский. Позже его вместе с Николаевским вывезли в Германию.
«Во время пребывания в плену Анатолий Дмитриевич постоянно поддерживал Бориса Евгеньевича Николаевского, помогал, и тот Ильичеву "лично обязан", так как был в то время почти слеп из-за ранения в глаз и ранен в бедро, что значительно затрудняло его шаг. Ильичев шел рядом с ним, подбадривал и делился чем мог. Кроме того, Анатолий Дмитриевич говорил примерно следующее, что человек всегда должен оставаться человеком, не опускаться и не пресмыкаться. Это в тот период, когда они стояли голодные лагерем в Инкермане и в Симферополе. Тогда среди военнопленных многие опустились, пали духом и начали совершать поступки, недостойные человека».
В Симферополе Борису Евгеньевичу и Анатолию Дмитриевичу готовили побег, но лагерь военнопленных угнали за день до побега и перенесли в Днепропетровск.
Подтвердили слова связиста данные из военно-исторического исследования Игоря Маношина «Героическая трагедия. О последних днях обороны Севастополя».
«В 1942 году Ильичев находился в лагере под Винницей, где мичман И. С. Шаров — старший писарь разведотдела штаба флота — с Маципурой увидели его, поздоровались. Он их знал по службе. Спросили: "Что делаешь?" Ответил: "Немцы заставили писать чертеж нашей торпеды. Черчу старую". Стол, стул, ватманская бумага на столе, в огороженном школьном дворе колючей проволокой на открытом воздухе в форме капитана 2-го ранга. Так запомнилось».
Если капитан пережил немецкий плен, то чертеж торпеды мог быть расценен как предательство, а значит, его ждал советский концлагерь, поделились с автором исследования выводом эксперты-музейщики. Тем не менее надо было проверить еще немецкий след. В книге «Героическая трагедия» говорилось, что капитана видели в концлагере во Флоссенбюрге. Школьница и ее научный руководитель написали письмо немецким историкам-исследователям, которое принесло ответ: с 11.11.1943 г. Ильичев А.Д. действительно был в лагере вермахта для советских военнопленных офицеров XIII D (полное название — Офлаг 62 (XIII D) Хаммельбург). А с 1 июля 1944 года капитан был «из плена отпущен» и передан в концентрационный лагерь СС Флоссенбюрг. Далее судьба капитана обрывается. Данных о его смерти нет ни в представленных документах, ни в книге умерших концлагеря Флоссенбюрг. Впрочем, внук капитана хранит письмо, в котором говорится, что капитана якобы видели уже после войны в запасных ротах Красной армии, куда отправляли всех, кто прибыл из немецкого плена.
«Если Ильичев прошел фильтрационный лагерь, последующую проверку, то информация о нем может находиться в архиве ФСБ. За помощью я обратилась в Военный комиссариат города, где заинтересовались, поддержали поиск и инициативу запроса. Однако ответ не дал результатов — в архиве ФСБ сведений о нахождении в плену капитана 2-го ранга Ильичева А.Д. не имеется».
К сожалению, исследование не дало точного ответа на вопрос о судьбе капитана Ильичева, но оно помогло проследить его жизненный путь еще на три года.
«Жизнь и подвиг моего деда Николая Михайловича Никитина»
Анастасия Никитина, город Брянск
Бортмеханик Николай Никитин в 1973 году был в составе экипажа самолета Як-40, летевшего из Москвы в Брянск, когда борт захватили террористы. Никто из пассажиров не пострадал — во многом благодаря действиям экипажа. Внучка бортмеханика восстанавливает в подробностях те события и вспоминает жизнь деда.
В авиацию Николай Никитин попал в армии. Он отслужил три года в части при военно-летном училище в Саранске, а затем устроился авиамотористом на брянский аэродром в Ивановке. Позже он окончил заочно Егорьевское авиационное училище и в 1972 году поступил бортмехаником на Як-40.
2 ноября 1973 года самолет Як-40 выполнял рейс Москва—Брянск. В экипаже были командир судна Иван Кашин, второй пилот Станислав Толпекин и бортмеханик Николай Никитин. Для второго пилота это был первый полет, потому вся работа легла на командира и бортмеханика. Четверо террористов — Виктор Романов, Владимир Жалнин, Петр Бондарев и Александр Никифоров — пронесли на борт огнестрельное оружие.
Иван Кашин: «Мы подлетали к Калуге, когда услышали стук в дверь. Николай посмотрел в глазок и увидел молодых людей, стоящих у автомата с продуктами, такие тогда ставили вместо бортпроводников. Он решил, что возникла какая-то проблема, и приоткрыл дверь, а они, в свою очередь, резко рванули ее на себя, схватили Никитина и вытащили из кабины пилотов. Завязалась потасовка. Раздались выстрелы. Так мы узнали, что у террористов было оружие — обрез и ружья. Толпекин по моему приказу бросился закрывать дверь, но замки были повреждены, пришлось застопорить ее топориком. Тем временем драка в салоне завершилась, Никитин был ранен в живот. Пришедший ему на помощь пассажир Гапоненко тоже пострадал, получив ранение в плечо»
К тому времени самолет уже приближался к Брянску. Но террористы заявили, что если самолет там сядет, то они будут стрелять в пассажиров, и потребовали повернуть в Москву. Иван Кашин нажал на фальшрозетку, чтобы диспетчеры могли слышать все, что происходит в кабине. Однако с земли не могли внятно сообщить пилотам, что делать, поэтому командир развернул борт на Москву.
Иван Кашин«По моей просьбе они составили бумагу, в которой изложили и свои другие требования. Я зачитал ее диспетчеру. Они требовали, чтобы в Москве произвели заправку самолета, выдали им 1,5 млн. долларов. Оттуда они планировали попасть в Ленинград, а затем в Америку, как потом говорили, освобождать угнетенных индейцев. Это были молодые люди. Трое из них еще учились в транспортно-механическом техникуме, то есть парни по 17–18 лет. Главарь был старше, лет 20».
Террористы заявили, что в Москве готовится захват двух Ту-154. И из Орла поднялись два истребителя для сопровождения борта. Из-за стрельбы повредилась обшивка самолета, и у командира добавилось хлопот — нужно было точно дотянуть до Москвы. После посадки во Внуково начались переговоры с террористами, которые длились четыре часа. Затем самолет был заправлен топливом, а из салона вынесли раненых. В этот момент начался штурм — в салон стали закидывать гранаты со слезоточивым газом. Один из террористов выпрыгнул из самолета и был застрелен.
Иван Кашин: «Все остались целы, и пассажиры, и экипаж, но если бы в нужный момент я не отвернулся посмотреть обстановку в самолете, пуля попала бы мне прямо в голову. Главарь сказал: "Нас обманули, стреляем в пассажиров". Но выполнять собственный приказ он не стал, вместо этого выстрелил себе в голову насмерть. Из террористов в живых осталось двое, их арестовали».
Николай Никитин был дважды прооперирован в больнице имени Склифосовского. Потом его ждала долгая реабилитация. По состоянию здоровья ему было запрещено летать, поэтому его перевели в наземную службу. Родные вспоминали, что он сильно переживал из-за закрывшегося для него неба. Но зато новый пост дал больше свободного времени. На пенсии он трудился в огороде, плел из лозы корзинки, стулья. В 2019 году Николая не стало. Почтить память пришли его сослуживцы, в том числе и пилот Иван Кашин.
«Забытая святыня»
Богдан Тарасов, Пермский край, город Чусовой
В начале прошлого века в Чусовом была красивая Ксениевская церковь, но в 1928 году ее закрыли. Сейчас от здания остался лишь фундамент, да и его месторасположение уже забыто, а новые постройки и дороги изменили очертания местности. Автор исследования собирает сведения о церкви и ищет ее остатки.
Здание было построено в 1890 году на возвышенности напротив Чусовского завода, там, где «сходится гора с горой и бьют подземные ключи».
«Внутри церкви была лестница, для подъема на хоры, которая состояла из сорока ступеней. Там пели монахи. Они жили неподалеку от церкви. Местные жители вспоминают: "На хорах пели монахи. Они там так пели — волосы дыбом, все приходили слушать. Вот какой хор. Даже были такие акафисты большие, они их наизусть знали. Такое благоухание шло. Хоры-то были… Весь Чусовой гремел. Тут же все духовенство жило. И дьяконы, и певчие, и все, все, все"».
Еще в 40-е годы верующие надеялись, что им могут отдать здание церкви обратно. Писали письма, обращения к власти, высылали добровольные пожертвования. В 1943 году жительница Чусового Анна Александровна Смертина обратилась с письмом «от всех верующих» к народному комиссару по делам религии Карпову — с просьбой о возвращении Ксениевской церкви. В письме говорится, что настоятель их молитвенного дома Константин Коретников получил правительственную телеграмму от Сталина «с благодарностью за посланные верующими деньги на строительство самолета имени Александра Невского».
Однако после Великой Отечественной войны Чусовской исполком просил область передать помещение церкви на баланс торга — и перестроить храм настолько, чтобы «у верующих после ремонта и сноса верхней части здания исчезли все основания требовать возврата храма общине».
Пожилые жители Чусового вспоминают, что окончательно церковь разрушили в 50-х годах. Вскрывали склепы на захоронении духовенства, находившемся у здания, рядом с оградой.
«Было кладбище между железной дорогой и церковью. Церковь в то время была заколочена, поэтому я ни разу не была там. Я жила через два дома от церкви, напротив. А по подвалам мы с ребятами бегали, подвалы здоровенные были, там бочки стояли. Я видела, как её разрушали. Экскаватор копал. Ров был огромный. Помню, народу было много, смотрели… Целая подвода была лошадей, останки всё складывали в такие вот ящики, слегка сколоченные. Там склепы-то были каменные. Помнится, что там попа какого-то достали, у него даже ряса была вроде, всё как не нарушено, а потом, когда на воздух-то… И вот достали этого попа, и у него был крест большой, и кто-то его украл».
Сейчас на месте торга по адресу ул. Фрунзе, 13в (по данным других исследователей, ул. Фрунзе, 2) находятся несколько зданий — оптовая база, мебельный цех. Фундамент в некоторых местах напоминает старую кладку.
«Я проанализировал карты с сайта Чусовского муниципального района, карты сервера "Гугл мап" и кадастровую карту с сайта "Росреестр". И даже на них видно, что фундамент под зданием оптовой базы соответствует церковному. А значит, здесь и стояла Ксениевская церковь».
Ирина Щербакова уверена, что работы по исследованию прошлого школьникам хватит еще надолго: «ХХ век оставил огромные исторические завалы, тайны, безымянные могилы, оборванные судьбы». Как отметила на награждении Людмила Улицкая, ребята своими исследованиями «создают бессмертие»: «Вы все победители в борьбе за нашу общечеловеческую память. То, что не записано, то пропадает. Этот конкурс — бессмертная запись смертных событий наших предков».