Василий Корецкий о фильме «Кошмары», онейрическом низкобюджетном хорроре

В прокате — «Кошмары», малобюджетный канадский хоррор про сонный паралич, снятый в тягучей атмосфере сай-фая 1980-х. Это упражнение в мрачном фантастическом жанре едва ли способно кого-то напугать, но людям, интересующимся снами и тем, что их вызывает, оно наверняка доставит определенное удовольствие

Сара — маленький заморыш-андрогин старшего школьного возраста, похожая на замученную лабораторную мышку: взъерошенные волосы, крашенные под альбиноса, синяки под глазами — каждый размером с чайное блюдце. Сара почти не спит — ночует не дома, а на горке на детской площадке, укутавшись, как в кокон, в спальный мешок. Стоит ей закрыть глаза, как она проваливается в неприятный пепельный мир, похожий на сцену из игры «Сайлент Хилл»: изможденные фигуры висят вверх ногами или стоят, засунув головы в стены узких коридоров, коридоры превращаются в лестницы, а те — снова в коридоры, и в конце сновидицу непременно ждет угрожающая темная фигура с блестящими точками вместо глаз.

Учеба у Сары не идет совсем: шесть чашек кофе в день, сон урывками на парте или в туалете не спасает. В школьном холле Сара видит объявление о наборе испытуемых для сомнологических исследований — и присоединяется к группе. За опытами стоит доктор Майер, суровый старик в очках-телескопах. Исследования ведутся в обстановке страшной секретности и атмосфере научно-фантастического кино 1980-х. Кнопочки, огонечки, реле, ламповые экраны мониторов, белоснежные костюмы-скафандры с датчиками, в которые наряжают подопытных. Да и сам Майер похож не то на какого-то изобретателя HAL 9000 из «Космической одиссеи», не то на зловредного психиатра из «По ту сторону черной радуги». Скоро становится ясен и его замысел — доктор изучает феномен сонного паралича, точнее, стандартные и универсальные паттерны видений, которые посещают несчастных в этом состоянии (как та самая фигура с красными глазами — вы видели таких если не в ночном кошмаре, то в фильме Апичатпонга Вирасетакуна «Дядюшка Бунми, который помнит прошлые жизни»).

Впрочем, сами слова «сонный паралич» в фильме не произносятся — «Кошмары» все-таки слишком далеко уходят по пути фантазий и домыслов, чтобы стеснять себя формальной привязкой к реальным феноменам. Да эта артикуляция и не особо нужна: сонный паралич — страшилка, ставшая относительно популярной после документального фильма Родни Ашера «Ночной кошмар» (2015). Прежде подобные нарушения сна не считались сомнологами отдельным синдромом, но Ашер нашел и показал в своем фильме кучу людей, которые каждую ночь переживают одинаковый кошмарный сценарий: спящий будто бы просыпается (внутри сна), осознает себя бодрствующим, но продолжает галлюцинировать, не в силах при этом пошевелиться. К панике от ощущения паралича часто добавляются жуткие видения черных силуэтов, стоящих рядом с кроватью и молча и с угрозой наблюдающих парализованного. Иногда они начинают сыпать проклятиями, иногда садятся спящему на грудь, отчего он начинает задыхаться (прямо как в «Ночном кошмаре» — на это раз у Гойи).

Так что зловещие черные духи на экране интересующимся зрителем опознаются сразу.

И Энтони Скотт Бёрнс, канадский фактотум, снявший «Кошмары» (он тут один за всех — и за режиссера, и за сценариста, и за композитора, и за художника по спецэффектам), очевидно, полагает эти видения аттракционом, совершенно достаточным по степени макабра. Но одними черными чернушками напугать сложно, и в итоге фильм оказывается совсем не страшным. Тревожным, тягучим, атмосферным — да, но даже причислить его к модному жанру слоубёрнера (то есть хоррора, тяготеющего к саспенсу, постоянно и планомерно нагнетающего нервное напряжение без шокирующих сцен-разрядок) тоже не получается. Это скорее приятное — особенно на фоне летнего прокатного запустения — упражнение в мрачном фантастическом жанре. На вкусы Бёрнса, очевидно, сильно повлияло кино 1980-х: ему откровенно нравится промышленный дизайн того времени, черепаховые оправы с огромными стеклами, водолазки, гавайские рубашки и дискотеки, сочетание жути и декорации милого одноэтажного городка. При этом «Кошмары» сняты на цифровую камеру — то есть это такое уже совсем абстрактное ретро, в котором предметы 1980-х окрашены в древесно-стружечные цвета 1970-х, как в последних фильмах Финчера (эффект, обусловленный свойствами самой цифровой матрицы), но есть и современная компьютерная 3D-графика (первая специальность режиссера — изготовление цифровых спецэффектов), и айфоны.

С ними, кстати, связана еще одна милая онейродеталь. К финалу фильм превращается в подобие «Кошмара на улице Вязов», герои проваливаются в многослойные сны, неотличимые от яви,— и экран телефона, на котором, как известно, довольно проблематично прочитать что-нибудь, если телефон тебе снится, служит верным маркером местоположения персонажей (увы, не для них самих). Поменьше изысканности и оригинальности Бёрнс проявляет собственно в драматургии. В какой-то момент у Сары начинается предсказуемый роман с младшим научным сотрудником, имеющим комическое сходство с Дэниелом Рэдклиффом, и все сентиментальные повороты этой линии также оказываются предсказуемыми — кроме разве что изящного оммажа вампирскому кино. Да, в мире низкобюджетного сай-фая тоже любят «Сумерки».