«Боюсь читать и захлопнул на пятой странице»
Что писатели и поэты думали о Марселе Прусте
10 июля исполняется 150 лет со дня рождения Марселя Пруста — великого французского романиста, одного из столпов европейского модернизма, писателя, для одних ставшего синонимом литературы как таковой, а для других — воплощением всех пороков избыточного письма. Анастасия Ларина попыталась выяснить, кто из писателей принадлежал к какому лагерю и за что они любили или не любили Пруста
Фото: Hotel Splendide
1
Особенность Пруста в том, что он сочетает в себе предельную чувствительность с предельной сложностью. Он выискивает все оттенки бабочки до самого мелкого узора на крыльях. Он крепок, как орех, и мимолетен, как порхание бабочки.
2
Пруст создал эпопею современного письма. Он совершил коренной переворот: вместо того чтобы описать в романе свою жизнь, как это часто говорят, он саму свою жизнь сделал литературным произведением по образцу своей книги.
3
Я не думаю, что преувеличиваю значение Марселя Пруста; я не думаю, что его можно преувеличить. Мне кажется, давно уже ни один писатель нас не обогащал в такой мере, как Пруст.
4
Я прочитал несколько его страниц. Не вижу особого таланта, но я плохой критик.
5
Почему люди восхищаются Прустом? Я лучше навещу сумасшедшего родственника.
6
Я впервые читаю Пруста — разумеется, по-английски — и, к своему удивлению, нахожу его умственно неполноценным. Никто меня об этом не предупреждал. У него нет абсолютно никакого чувства времени. Он даже не в состоянии запомнить ничьего возраста.
7
Сейчас читаю Пруста, с первой книги, (Svann), читаю легко, как себя, и все думаю: у него всё есть, чего у него нет??
8
Нестерпимо болтливый Марсель Пруст.
9
Пруст года три назад был для меня совершенным открытьем. Боюсь читать (так близко!) и захлопнул на пятой странице.
10
Бабель говорил мне о романах Пруста: большой писатель. А скучно… Может быть, ему самому было скучно все это описывать?
11
Восхищаться мыслью Пруста и порицать его стиль абсурдно. Никому в мире так не повиновалось слово. Никто в мире так не владел голосом. И голос, и слово точно следовали движению его мысли.
12
Честно говоря, если не считать первого тома, я нахожу его ужасно скучным. Беда Пруста в том, что иногда вы натыкаетесь на совершенно замечательный пассаж, но за ним следуют 200 страниц дикого французского снобизма, коловращений высшего света и чистейшего самолюбования.
13
Перечитав еще раз произведение Пруста, испытываешь изумление при мысли о том, что некоторые критики обвиняли его в отсутствии плана. Но это совсем не так: весь этот огромный роман построен как симфония.
14
У Пруста <...> поэзия не там, где ее ищут. Кусты шиповника и соборы — это лишь декорация. Поэзия же его — бесконечная череда карточных фокусов, стремительная игра отражений.
15
Эстетика Пруста устарела, его идеализм может послужить поводом лишь к утомительным философским колебаниям и стать основой старомодного дофрейдовского изображения жизни.
16
Мое творчество — это одна большая книга наподобие Пруста, с той только разницей, что мои воспоминания записаны на бегу, а не в постели больного.
17
Мы читали его в шестидесятые — и он размыкал для нас границы, очерченные вынужденными советскими обстоятельствами, одаривал той самой «землей и жимолостью», к которой тянулся в воронежских стихах Мандельштам.
18
Истинное величие Пруста в том, что он описал не утраченное, а обретенное время, собирающее воедино раздробленный мир и облекающее его новым смыслом на самой грани распада.
19
Пруст — призма. Его или ее единственная задача — преломлять и, преломляя, воссоздавать мир, какой видишь, обернувшись назад. И сам мир, и его обитатели не имеют ни социального, ни исторического значения.
20
Я слишком стара, чтобы меня тревожили книги, которых я не читала, люди, с которыми я не спала, и вечеринки, на которые я не ходила. Однако единственный писатель, которого я всегда терпеть не могла,— это Пруст.