Какая забота о лесе осложнила жизнь за пределами городов

300 лет назад, в 1721 году, Петр Великий частично отменил суровый указ, направленный на защиту нужных для флота лесов. Ведь запрещение рубки и использования деревьев только в приписанных к Адмиралтейской коллегии лесах не на шутку испуганные дворяне-надзиратели превратили в повсеместное. И подданные царя-реформатора оказались лишены крайне необходимого им предмета обихода — обуви.

«Драть не дают»

В заботе о создании флота Петр I не заметил, как лишил большинство своих подданных самого необходимого. В 1710-е годы он регулярно запрещал рубить дубы и сосны, годные для постройки судов. Но указ из Адмиралтейской коллегии от 14 марта 1720 года о заповедных лесах привел крестьян и купцов страны в изумление. Отныне «во всех местах, чьи б дачи ни были», приписанных к Адмиралтейской коллегии, запрещалось рубить клен, вяз, ильм, ясень, орешник и липу для какого-либо строения и других нужд.

В указе содержался перечень всех типов и расположений заповедных и описанных лесов, где разрешалось только собирать валежник. За все другие действия, вредящие нужным флоту лесам, нарушителям указа грозила смертная казнь — «лишение живота». Как тем, кто там рубил или иным образом портил деревья, так и тем, кто подобное допустил.

Возле опушек лесов велено было поставить столбы с прибитыми так, чтобы их не испортили дождь и снег, листами с перечислением казней за нарушение указа. А для пущего устрашения царь повелел на границах самых оберегаемых участков воздвигнуть виселицы. Ответственность за исполнение указа возложили на отправленных смотреть за лесами дворян, в помощь которым дали солдат.

Точные границы заповедных и описанных лесов еще предстояло установить, но перепуганные насмерть дворяне-надзиратели и владельцы лесных участков постарались перекрыть доступ во все без исключения леса. При этом ни сам царь, ни исполнители указа не подумали о том, насколько новые запреты осложнят жизнь русскому люду.

Веками на Руси заготавливали луб — мягкий слой между корой и стволом 30–50-летних лип — и лыко — луб молодых лип. Для добывания луба деревья иногда срубались, но чаще с них просто снималась нижняя часть коры — правда, после этой операции многие липы все равно засыхали. Молодые липы всегда обдирались прямо на корню и оставались засыхать и гнить в лесу.

Но обойтись без этого промысла в ту пору было невозможно. Из луба в огромных количествах делали мочало, из которого вили веревки и ткали рогожи для изготовления кулей, мешков, для покрытия грузов на возах. Дефицит рогож грозил нарушить всю торговлю. Но самое главное, из лыка изготавливалась «подлая обувь» — лапти, которых требовалось одному крестьянину не менее 50 пар в год, так как никакой другой обуви он не носил.

Конечно, этот указ был невыполним. И весной и летом 1720 года большинство поселян сделались преступниками. К зиме вести об «отягощении народном» дошли до самодержца, и 26 января 1721 года Петр I именным указом повелел:

«Во всем государстве липовые леса рубить невозбранно, для того, что известно Его Императорскому Величеству учинилось, что надзиратели лесов не токмо в рубке той липы, но и лыка на лапти драть не дают, и с лаптями и лыки и с лубьем многих берут и приводят в города к Воеводам, и от того уездным людям чинится разорение, и для того в вырубке того липового лесу всем позволяется».

На пару лаптей требовалось лыка с трех лутошек (молодых лип четырех-пятилетнего возраста), то есть в год для одного человека уничтожалось 150 липок. Учитывая, что по ревизии 1718–1724 годов в России насчитывалось более 5,5 млн крестьянских душ мужского пола, можно оценить, сколько лутошек обдиралось ежегодно.

И уже во второй половине XVIII века заговорили о неразумном лесопользовании. Путешествовавший по России в 1768 году адъюнкт и секретарь Императорской академии наук, доктор медицины И. И. Лепехин писал:

«Каждый отпрыск лутошки на влажных местах не прежде трех лет может быть годным для драния лык, а на крепкой земле еще более требует времени: почему липняк завсегда вдвое уменьшается против своего прироста. Если к сему прибавить неумеренное мочал употребление и сдирание лубья, то ясно понять можно, для чего мужики, когда какая деревня несколько лет простоит при лесу, изобилующем липой, уже не около двора своего дерут лыки, но иногда верст за десять и далее ездить принуждены бывают».

«И имеют вид башмаков»

С образовавшимся дефицитом лыка пытались бороться разнообразными способами. В 1830-е годы тверской помещик Ф. Ф. Эгерштрем предложил плести лапти из соломы. «Земледельческая газета» 8 февраля 1838 года писала о его изобретении:

«Старицкий помещик и кавалер Ф. Ф. Эгерштрем представил на Тверскую губернскую выставку земледельческих произведений, в числе прочих вещей, своего изобретения соломенные крестьянские лапти, на которые Его Высокопревосходительство Г. Министр Внутренних Дел обратил внимание, предписав Г. Начальнику Губернии доставить их для образца в Хозяйственный департамент; что в свое время было исполнено».

Автор статьи помещик А. Коренев провел эксперимент.

«Я приказал,— писал он,— некоторым крестьянам сделать соломенные лапти для жен. Они носят их ежедневно уже второй месяц, и опыт показал, что такие лапти хорошо выдерживают осеннюю мокроту и колоть гололедицы. Подносившиеся лапти были подковыряны бичевками, и опять оказались годными. Во время морозов соломенные лапти теплее для ног и не стынут, как лыковые, а если намокнут, то не ломаются от просушки. Г. Эгерштрем ценит их в 12 копеек, так как солома и пенька у крестьянина домашние. Подобные же лапти делаются у него из тростника, который растет на болотах: они немного жестче для ног, но весьма прочны и имеют вид башмаков, довольно красивых для крестьян».

Некоторые дворяне не на шутку увлеклись лыкозамещением.

В особенности после того, как 26 октября 1831 года вышел Сенатский указ «О сбережении казенных липовых лесов в губерниях: Костромской, Вятской, Оренбургской, Пермской, Калужской и Тульской», предписавший Казенным палатам ограничить «отпуск липовых дерев для сдирания с оных лык».

Но ни соломенные, ни камышовые лапти не получили широкого распространения. Не прижились и другие нововведения: лапти из осоки и мха, из льняных оческов, пропитанные дегтем лапти из пеньки, придуманные членом Вольного экономического общества бароном Александром Боде.

Крестьяне, если не было возможности сплести лапти из липового лыка, делали их из берестяных тесемок — получались берестни. Или из ивового лыка — такая обувь называлась бредовиками. Но большая часть сельского населения России по-прежнему предпочитала привычные лыковые лапти.

В докладе Котельнической уездной земской управы (Вятская губерния) 1873 года говорилось:

«Главная обувь нашего крестьянина — лычные лапти; кожаные сапоги заводит он, в большой части случаев, раз в жизни — к своей свадьбе раз и на всю жизнь, но большинство и венчается в лаптях или в чужих сапогах. Словом, лапоть — постоянный спутник жизни нашего крестьянина. Пока была у нас своя в уезде липа, лапотный промысел у нас процветал: наши лапти большими партиями шли, через бурлаков, на все пермские заводы и в другие местности,— и служили предметом для обмена на другие товары, которых у нас не производится, например, железо. Некоторые торгаши лаптями составили капитальцы. Ныне липы совсем не стало,— лапотный промысел пал и любимая обувь крестьянина — лапти — вздорожали».

«Продаются с хорошим барышом»

В результате вырубки и выжигания лесов под посевы многие деревни оказались в сотнях верст от леса. И для крестьян, живших в лесных районах, заготовка лыка превратилась в особый промысел. Они драли его не только для личных нужд, но и на продажу.

Писатель и этнограф Н. А. Александров сообщал о жизненном укладе обитателей Ветлужского уезда Костромской губернии 1870-х годов:

«Леса там на Ветлуге непроходимые и живут там промышленники — мочальники да судовщики. Леса эти идут от самой Унжи и вплоть до Камы. Делают в них мочалу, рогожу, кули, лапоть, липовые доски для икон, чашки; но больше все мочалу, луб али лубок… В мае и в июне, когда сок идет в дерево и свободнее от него отделяется луб, все села и деревни в Ветлужском уезде пустеют,— мочальники забирают жен и детей и отправляются в леса».

Тем же занимались в Калужской и Минской губерниях.

«Крестьяне часто идут большими партиями в далекие местности,— писал в 1864 году Генерального штаба подполковник М. Попроцкий,— скупают участки и дерут лыки; содранное лыко сматывается в кружки и приносится домой; сортировкой и обработкой его занимаются на дому, зимой, в свободное время».

Калужское лыко и готовые лапти отвозились на продажу в степные города, где на вырученные деньги покупалось зерно.

В Минской губернии лыко сворачивалось в скрутки и засушивалось.

«30 скрутков составляют вясло,— разъяснял прикомандированный к Министерству внутренних дел подполковник И. И. Зеленский,— 60 вясел — одну копу. Копы покупаются евреями по полтора-два рубля серебром и продаются с хорошим барышом в безлесных губерниях».

Во второй половине XIX века мало кто из крестьян плел себе лапти из «дарового» лыка. Большинству приходилось покупать его на базарах. Так, в Егорьевском уезде Рязанской губернии, где издавна занимались плетением лаптей на продажу, материал приобретался на сельском базаре в Починке, куда его привозили крестьяне, специально ездившие на заготовки лык в Муромский уезд. Егорьевцы продавали свои изделия скупщикам, а те развозили лапти по всей губернии.

Рекордсмены по изготовлению лаптей — крестьяне села Мыт Гороховецкого уезда Владимирской губернии (они отправляли в Москву 500 тыс. пар лаптей в год) — покупали материал у костромичей.

Больше повезло с лыком крестьянам Ардатовского уезда Нижегородской губернии.

«В с. Смирнове,— писал историк и статистик А. С. Гациский в 1867 году,— плетением лаптей исключительно занимаются до 300 человек. Материал покупается на казенных дачах и также бесплатно получается из дач помещика… Лапти сбываются в Ардатове по 2–3 рубля серебром за сотню».

За зиму смирновцы изготавливали более 100 тыс. пар лаптей, и они не залеживались. В эти годы на Нижегородской ярмарке сапоги самого низкого качества стоили 90 копеек, получше — 1 рубль, а цена добротных была 2 рубля и выше.

Но лапти пользовались спросом не только из-за своей дешевизны — они были удобны в крестьянской работе.

Помещик Зарайского уезда Рязанской губернии В. В. Селиванов писал в 1856 году:

«При имени лаптей у всякого, смотрящего на русскую жизнь в велемудрые европейские очки, кривится лицо улыбкой. Но ежели б на лапти можно было иметь всегда неисчерпаемый источник — запас лык, и леса липовые не переводились, то нельзя было бы отвергнуть и пользы лаптей. Нет обуви для ходьбы покойнее, а в былое время и дешевле лаптей, и удобнее, особенно в пахоту, а также и при провожании дальних обозов зимою по снегам, или по дорогам в осенние колоти…

При трудных работах земледельца надолго ли станет сапог? А для крестьянина, чтобы приобрести сапоги, много надобно потратить труда и пота. За сапоги надобно заплатить по меньшей цене от 2 до 3 рублей серебром, а лапти — дело домашнее. Впрочем, на лапти надо смотреть не иначе, как на обувь рабочую. В дни праздничные или при выездах на базар и во всех других случаях лапти носит разве только нищета».

«Убытка казне не будет»

Зарабатывали кустари-лаптевщики, как правило, немного. Например, в 1880-е годы в Симбирской губернии один крестьянин в среднем выделывал лаптей на 30 рублей в год. Наиболее выносливые и сноровистые могли наплести их на 60 рублей. Плотник же 30 рублей зарабатывал за три летних месяца. А 60 рублей за лето получали мужики, уходившие на сельские работы в Самарскую губернию.

Но лапти, как правило, плели пожилые члены семьи, уже не способные уходить на заработки. И, чтобы оправдать свою бесполезность в крестьянском хозяйстве, они занимались этим рукоделием.

В некоторых же семьях изготовление лаптей было чуть ли не единственным способом заработать на жизнь.

Участвовавший в работе уездного комитета о нуждах сельскохозяйственной промышленности в 1902 году член Мамадышской уездной земской управы (Казанская губерния) Ф. В. Сергин сообщил:

«Во многих волостях нашего уезда крестьянское население, особенно татарское, занимается плетением лаптей.

Ремеслом этим занят самый бедный люд, который, за неимением средств и одежды, не может отправиться на посторонние заработки. Работа ведется в продолжении долгой зимы — с ноября до половины апреля, доставляя скудный заработок многим сотням семей».

И заметив, что в последние годы, из-за повышения цен на лес, лыки очень подорожали, Сергин предложил:

«Так как крестьяне покупают их от барышников, то переплачивают им двойные деньги. Следовало бы для поддержания этого промысла отпускать крестьянам липняк непосредственно из казенных дач, по особым билетам для выборочной рубки, на самых льготных условиях, причем билеты выдавать с 10 июня по 1 июля, когда кора с липы снимается очень легко. При выборочной рубке убытка казне не будет, так как на срубленном пеньке вскоре появится не одна, а несколько побежек, которые через 3–4 года вполне будут годны для той же надобности».

По сведениям из докладов Нижегородской губернской земской управы 1909 года, лапотный промысел начал падать, так как цены на лапти почти не менялись, а лыко год от года дорожало.

«В день 1 мужчина сплести может 5 пар на 35 копеек,— сообщалось в одном из докладов,— из коих надо исключить 10 коп. на материал. Таким образом за 16 часов работы лапотник может получить 25 коп.».

Но, несмотря на постоянные разговоры о невыгодности этого промысла и его умирании, лапти в России плелись и продавались в огромных количествах. В книге «Торгово-промышленный мир России», выпущенной в 1915 году с целью проанализировать хозяйственную жизнь империи, сообщалось, что в стране все еще изготовляется 150 млн пар лаптей ежегодно.

«Пригодятся комсомольцам»

Лапти были востребованы и в армии во время Первой мировой войны. 27 апреля 1915 года Главнокомандующий армиями Северо-Западного фронта в приказе, не подлежащем оглашению, потребовал заготовить сто тысяч пар обыкновенных лыковых лаптей, по 30 пар на каждую действующую пехотную роту — «в предупреждение потертости ног у нижних чинов пехоты».

А вскоре в лапти обули и военнопленных.

«В виду все более ощущаемого недостатка в кожах для шитья сапог на армию,— говорилось в циркулярном предписании Главного Интендантского Управления от 11 февраля 1916 года,— согласно предложения Военного Министра, следует совершенно прекратить отпуск военнопленным кожаных сапог, носимых в армии, и пользоваться для этой цели исключительно обувью, непригодной для похода, как то: ичеги, опанки, пастулы, также лапти».

За годы войны лапти, как и многие товары, стремительно дорожали, и в июне 1917 года пара лаптей стала стоить 1 руб. вместо 15–20 коп.

В 1918 году в Советской России лапти плели в 11 850 домах 25 853 человека.

Но ситуация с обувью для красноармейцев была столь удручающей, что новая власть создала Чрезвычайную комиссию по изготовлению валенок и лаптей — Чеквалап.

Поскольку деньги дешевели с каждым днем, лаптеплетов-ударников было решено премировать натурой: за 100 пар лаптей давали 10 фунтов соли, 2 фунта керосина, 1 аршин хлопчатобумажной ткани. Это позволило создать огромный запас лаптей для армии.

Когда в январе 1921 года началась частичная демобилизация, Совет труда и обороны (СТО) постановил передать 200 тыс. пар лаптей в Комиссию Совобороны при Прозодежде Всероссийского центрального совета профессиональных союзов — в целях улучшения снабжения рабочих.

В марте 1921 года Народный комиссариат по продовольствию решил распределить среди гражданского населения еще 750 тыс. пар лаптей из запасов Военного ведомства. Но заместитель чрезвычайного уполномоченного по снабжению Красной армии и флота Н. Б. Эйсмонт на заседании Совета труда и обороны 30 марта поставил вопрос об аннулировании этого решения. СТО передал его в Комиссию использования материальных ресурсов Республики. В конце концов 13 апреля 1921 года Совет труда и обороны постановил оставить 750 тыс. пар лаптей в Наркомпроде. И в тот же день принял постановление о выделении 30 тыс. пар лаптей Народному комиссариату путей сообщения — для грузчиков. Позже «в целях усиления погрузочно-разгрузочных работ на станциях и пристанях в навигацию текущего 1921 года» 90 тыс. пар лаптей были отправлены в 22 города страны.

13 мая 1921 года был создан обменный фонд рабочих и служащих, который был обязан заниматься заготовкой продовольствия «для состоящих членами профсоюзов рабочих, служащих и членов их семей, необязанных трудповинностью». Этому фонду государство обещало поставить 1 млн пар лаптей. Так на деле выглядела смычка города и деревни.

В лыковых лаптях советские люди создавали колхозы и поднимали стройки социализма в 1930-е годы, подбадривая себя частушками: «Пузо голо, лапти в клетку, выполняем пятилетку», «Стоит Сталин на воротах, плетет лапти косяком, пригодятся комсомольцам, те же ходят босиком».

Колхозников в лаптях можно было увидеть в СССР даже в 1950-е годы.

Авторы монографии о селе Вирятино Тамбовской области, выпущенной Институтом этнографии им. Н. Н. Миклухо-Маклая Академии наук СССР в 1958 году, сообщали:

«Старой традицией, живущей до настоящего времени, является плетение лаптей из липового лыка, которые теперь превратились в своего рода специальную производственную обувь, хотя употребление их очень ограничено: раньше лапти плели в каждой семье, а теперь этим занимаются лишь два-три старика на все село…

Общепризнано в Вирятине, что лапти представляют наиболее удобный вид обуви для работы на жнивье; они легки, ноги в них не потеют, и в то же время они хорошо защищают от колкой стерни. Под лапти надевают не онучи, как раньше, а шерстяные чулки и носки, которые употребляются также во время полевых работ ранней весной для защиты ног от укусов мошкары, слепней, комаров… Ни галоши, ни тапочки не могут, как говорят, сравняться по своим качествам с лаптями. Других видов рабочей обуви, достаточно удобной, легкой и дешевой, промышленность пока не вырабатывает. Этим и объясняется живучесть в быту вирятинцев лаптей — старинной традиционной рабочей обуви русского крестьянства».

Светлана Кузнецова