Михаил Трофименков о хорроре «Цензор» и всепобеждающей любви к «бэхам»

В летний прокат выходит «Цензор», рассказывающий о цензуре фильмов категории «Б», развернутой под предлогом борьбы с преступностью в Великобритании середины 1980-х. История о чопорной цензорше, специализирующейся на дешевых фильмах ужасов, позволила дебютантке Прано Бейли-Бонд превратить свой фильм в настоящее признание в любви не только к лучшим образцам жанра, но и к жанру как таковому

Некогда Вим Вендерс посвятил свое «Небо над Берлином» (1987) трем «ангелам»: Ясудзиро, Франсуа и Андрею. То есть научившим его всему хорошему режиссерам Одзу, Трюффо и Тарковскому. Странно, что валлийская дебютантка Прано Бейли-Бонд не посвятила «Цензор» трем «демонам», научившим ее — в лучшем смысле слова — всему плохому: Дэвиду, Джону и Абелю. То есть Кроненбергу, Карпентеру и Ферраре.

Их ранние фильмы — «Бешеная» (1977), «Хэллоуин» (1978), «Сверлильщик-убийца» (1979) — вполне могли попасть под нож героини «Цензора» Энид (Ниам Алгар). Дело происходит в Великобритании где-то в 1984–1985 годах: Маргарет Тэтчер, мельком, но многозначительно мелькающая на экране, как раз добивает во имя неолиберальной догмы профсоюзы горняков и докеров и врачует общественную нравственность.

Бушует моральная паника: дескать, захлестнувшие не столько кино, сколько видеоэкраны фильмы ужасов (а вовсе не уничтожение консерваторами «общества всеобщего благосостояния») провоцируют невиданный рост преступности. Типа — как в «Цензоре» — посмотрел некий джентльмен некое «Безумие», да и съел, подобно герою фильма, лицо своей жены. По многочисленным просьбам общественности в 1984-м Британский совет по классификации фильмов получил право цензурировать видеопродукцию, последовали полицейские рейды по мутным видеопрокатам. (Тут любой, кто помнит перестроечную вольницу, перекрестится. Батюшки святы, а мы-то смотрели все эти «Каннибальские холокосты» — в «Цензоре» и этот итальянский опус упоминается — на каждом углу, в переделанных под видеосалоны вокзальных буфетах и общественных туалетах и ведать не ведали, что на загнивающем Западе царит этакий террор.)

Короче, Энид, похожая на чопорную училку младших классов, работает как раз в том самом совете. И ежедневно обсуждает со столь же благопристойными коллегами, стоит ли вырезать из очередной поделки «эпизод с шуруповертами», на сколько секунд сократить изнасилование и не ошиблись ли они, не удалив целиком «сцену с гениталиями». Фильм начинается с жаркого, но сугубо делового спора по поводу выкалывания глаз. Коллега Энид апеллирует к образам Циклопа у Гомера и Глостера у Шекспира, не говоря уже о прологе «Андалузского пса» Бунюэля, из чего зритель должен сделать правильный вывод: «Цензор» далеко не так прост, как может показаться.

Далеко не так проста, в отличие от прочих бюрократов, и сама Энид. Встревожить должен уже ее проникновенный интерес к причинно-следственным связям в сценариях категории «Б». Дескать, кто же такой, невнятно различимый на экране, утащил в лесную чащу девочку в одном фильме. И почему пораженный амнезией маньяк из другого фильма не помнит о своих изуверствах.

Смейтесь, смейтесь, умные коллеги, прекрасно понимающие, что «Пятницу, 13-е» не стоит поверять канонами «Поэтики» Аристотеля. Все гораздо хуже, чем можно предположить. У Энид не просто профессиональная деформация, не посттравматический синдром бойца, побывавшего в пекле категории «Б». У нее реальная травма, связанная с загадочным исчезновением сестры, и реальная причина всматриваться в глаза бесчисленных девочек и девушек, с оглушительным визгом убегающих от маньяков по лесным тропкам. Она реально жаждет катарсиса по Аристотелю и реально его получит.

Первая «реальная» кровь зальет экран на 54-й минуте менее чем полуторачасового фильма, но ожидание того стоит. В эпоху беспредела технологий, доступных всем, Бейли-Бонд свято следует заветам своих «демонов». Минимум средств — максимум психологического воздействия. Конечно, она эпигон и Дэвида, и Джона, и Абеля. Но и эпигонство бывает красивым, когда бросает вызов современности и доказывает, что старые добрые страшилки работают. А у Бейли-Бонд они работают.

Своим «демонам» она наследует и еще в одном, гораздо более значительном смысле. Кроненберг, Феррара и Карпентер потому-то и велики, что в какой-то момент перешли от конструирования экранного страха к рефлексии о том, как страх перетекает с экрана в жизнь или из жизни на экран. Этому посвящены их шедевры «Видеодром» (1983), «Затемнение» (1997) и «Сигаретные ожоги» (2005). В «Сигаретных ожогах» Карпентера речь шла о культовом фильме, который никто не видел. Точнее говоря, те, кто его видел, уже не могли ничего о нем поведать: мертвецы неразговорчивы.

Этому же посвящен и «Цензор». Конечно, Прано — не Дэвид, не Джон и не Абель, но она на это пока что и не претендует. Просто признается в любви к страху былых времен, к дешевой и мудрой метафизике категории «Б». Пародирует то, что любит, и любит то, что пародирует. Закладывает, как было принято в цензурные времена, в простоватый фильм ужасов изрядный заряд социального динамита. И, надо надеяться, видит в бушующей на экране девушке с топором саму себя, еще только готовящуюся разгуляться в полную режиссерскую силу.

В прокате с 22 июля