Как отечественные сельхозпроизводители привлекали трудовых мигрантов из Европы

160 лет назад, к началу лета 1861 году, многие российские землевладельцы ощутили острую нехватку рабочих рук. Ведь после отмены крепостного права крестьяне были обязаны работать на полях помещиков значительно реже и меньше, чем прежде. И самым очевидным выходом из ситуации выглядело приглашение приученных много и прилежно трудиться иностранных работников. Однако все оказалось не так просто.

«В каком-то тупом томлении»

Ожидая отмены крепостного права, многие русские помещики, по словам писателя и публициста С. Н. Терпигорева, находились с конца 1850-х годов «в каком-то тупом томлении».

«Помещиков,— вспоминал он,— занимала в гораздо большей степени забота о сохранении своих животов, а также сохранении личных своих прав и преимуществ, чем экономическая сторона реформы. Интересовало, как удобнее будет спастись при предстоящем возбуждении, какие оскорбления придется испытывать, оставаясь в деревне, от Филек и Сенек, как эти Фильки и Сеньки будут над нами глумиться; куда переезжать безопаснее; как бы половчее все распродать и припрятать и затаить на черный день деньги. Все это мы слышали, помним, но я решительно не помню, чтобы слышал хотя какие-нибудь соображения насчет того хозяйства, которое должно будет сменить настоящее».

Но после объявления «Манифеста об отмене крепостного права» и «Положения о крестьянах, выходящих из крепостной зависимости» 19 февраля 1861 года устраивать хозяйство на новых началах пришлось почти всем землевладельцам. Не пожелавшие жить по-новому сразу же расстались со своими «гнездами» — к августу 1862 года 370 мелкопоместных имений были куплены казной.

Большинство крестьян стали «временнообязанными»: в течение 49 лет они были должны платить своему бывшему помещику работами или деньгами за предоставленные им в пользование придомовый участок и полевые земли.

«В распоряжении у помещика,— писал С. Н. Терпигорев,— вместо семи рабочих мужицких дней в неделе, осталось всего только три, да и теми надо было пользоваться крайне ограниченно. Старики, старухи, девчонки, мальчики были совершенно исключены из рядов той армии, которая называлась барщиной и которая являлась прежде в полном комплекте, со всеми ветеранами и новобранцами.

Недостаток рабочих рук почувствовался, таким образом, прежде всего, и оттого прежде всего начали искать суррогата мужика».

Так, ставший в апреле 1861 года действительным членом Императорского общества сельского хозяйства Южной России А. С. Бенедский в «Записках» этого общества предложил «в видах общественной пользы и преуспеяния сельской промышленности в Новороссийском крае» увеличить количество отпускаемых на полевые работы солдат и «установить однообразную цену их найму». Но плата за их труд, уточнял Бенедский, должна быть «сколько возможно умеренной».

Вступивший с ним в полемику писатель Н. С. Лесков возмущался:

«Господин Бенедский, вы сторонник непроизвольного закрепления солдатского труда помещикам, вы изобретатель нового вида кабалы, которая, благодаря Бога, на горе вам, не входит в состав видов нашего правительства».

Но южные хозяева напрасно опасались летом 1861 года нехватки рук и непомерного возвышения платы вольнонаемным труженикам.

«К ним пришло неожиданно так много рабочих,— сообщала "Земледельческая газета",— что цены упали до 45 копеек в день. В прежние годы хороший косарь получал по 80 коп. серебром, по 1 рублю и даже по 1 руб. 20 коп. серебром, а теперь лучшему, передовому косарю платится по 60 коп. серебром в день».

Таким образом, писал «Одесский вестник», подводя итоги уборочной страды, новое положение крестьян ознаменовалось на юге дешевизной наемного труда.

«Такому наплыву рабочих,— сообщала газета,— содействовало в совокупности несколько причин: настоятельная потребность в заработках, облегченная свобода в передвижениях и слухи о большом запросе на рабочие руки».

«Им привозят жирные пироги»

Помещики, которые решили летом 1861 года обойтись трудом временно-обязанных крестьян, «прочувствовали разницу».

Так, в отправленном в конце года в орловское губернское присутствие отчете о положении дел в Ливенском уезде мировой посредник Д. Н. Башкатов сообщал:

«По причине продолжительных дождей и обязательной работы уборка хлебов производилась медленно; во всех помещичьих имениях хлеба оставались в поле до октября, а потому и возили его с поля сгнивший, а частью проросший. Свой хлеб крестьяне свезли с полей гораздо ранее; убытков они потерпели сравнительно менее, а прилежные из них получили большие заработки».

О том же не раз писала «Земледельческая газета». Например, в одном из ее ноябрьских номеров за 1861 год, говорилось:

«В настоящее время и землевладельцы, и крестьяне заняты устройством своих отношений… Крестьяне, по общим отзывам, лучше обрабатывают свои поля, чем помещичьи, но прямого уклонения от исполнения повинностей, которое требовало бы наказания, вообще немного».

А вот владельцы поместий, находившихся вокруг Петербурга и Москвы, реально столкнулись с серьезной проблемой нехватки рабочих рук. В апреле 1862 года помещик В. К. Ланггаммер писал:

«В имениях Ямбургского уезда С-Петербургской губернии, в которых уставные грамоты утверждены и крестьяне вышли на оброк, все хозяйство ведется вольнонаемным трудом. При этом я должен заметить, что местные крестьяне не соглашаются наниматься в работники или требуют непомерно высокую плату; поэтому хозяева вынуждены нанимать рабочих из Остзейских губерний.

Все до сих пор нанятые рабочие лютеранского вероисповедания.

Сообщаю о вероисповедании работников потому, что есть разница в числе праздников, выговариваемых при найме рабочими-лютеранами и рабочими православными».

Лютеране соглашались работать 300 дней в году. Мужчине платили 60 рублей серебром годового жалованья и выдавали съестных припасов на 54 руб.72 коп. серебром, женщине — 36 рублей жалованья и 51 руб.69 коп. на еду. Помещение, освещение и земля под огород были бесплатными.

Но еще большим новатором оказался член Московского общества сельского хозяйства И. Н. Шатилов, который нанял на работы в свое крымское имение иностранцев!

«Выписанными мною немцами я остался вполне доволен,— писал И. Н. Шатилов осенью 1861 года,— и лучшее тому доказательство то, что число их стараюсь увеличить выпиской новых работников в эту же осень. Харчи их обходятся вовсе не так дорого, как я ожидал — в месяц 4 р. 38 к.; прохарчить русского работника в Крыму менее 4 руб. и 4 руб. 20 коп. нельзя. Послушанием и добросовестностью работы, положительно, немцы выше наших. Климат переносят хорошо, страной и положением своим так довольны, что многие из них писали своим родственникам и знакомым прибыть в с. Шатиловское в нынешнем же году. Для с. Мохового (Тульской губ. Новосельского у.) я тоже хлопочу о выписке 20 человек, но не из Баварии, а из Северной Германии».

Некоторые из знакомых, еще весной узнав о планах Шатилова нанять иностранных рабочих, пророчили ему «межнациональные конфликты», но оказались неправы.

«Антагонизм между немцами и русскими,— писал Шатилов,— по счастью, еще не обнаруживался, а кажется было бы с чего ему выказаться. На одном поле с 60-ю русскими работают 20 немцев. Первые ночуют в поле в шалашах из сена и смотрят, как каждый вечер немцы на конных фурах отправляются спать на свои железные кровати; видят, как им в луженых кастрюлях привозят жирные пироги, пудинги и всякие яства, далеко в гастрономическом отношении стоящие выше приготовляемого нашими из свеклы борщу и крутой каши из просяного пшена. Но положительно никакой неприязненной манифестации не было ни с той, ни с другой стороны. Бывшие крепостные должностные люди экономии, правда, не без иронии отзываются о съеденном немцами масле, о чистоте их помещений и прочее, но эта враждебность имеет другой корень и только может радовать хозяина, как признак, что с немцами не удаются известные нашим крепостным ключникам и конторщикам аккомодации и недовесы, столь для них выгодные».

«Без всякого посредства правительства»

В сельскохозяйственных изданиях начала набирать обороты рекламная кампания фирм по найму иностранных рабочих для русских хозяйств. В Дрездене появилась контора комиссионерства Ф. Франке, в Берлине — контора Лиона, в Бибрихе, в Пассауском герцогстве, развернул деятельность Филиппеус. Также свои услуги русским помещикам предлагал прусский подданный купец Луи Левинсон. Разработанный им образец контракта, на основании которого он брался поставлять рабочих из-за границы, был опубликован в русской сельскохозяйственной печати.

Левинсон предлагал помещику заключать контракт на три года с каждым работником отдельно. Иностранец должен был исполнять «с усердием все без изъятия и отговорок земледельческие, сенокосные и дворовые работы».

Наниматель же обещал дать работникам кроме жалованья (мужчине — не менее 45 руб. серебром в год, женщине — не менее 25 руб. серебром в год) следующее содержание:

«1) квартиру с отоплением, освещением; для женщин — отдельную от мужчин; 2) для каждого лица отдельную постель, состоящую из матраса, набитого соломой, подушки, набитой шерстью, 4 простынь и 2 наволочек и шерстяного одеяла (это белье дается на три года); кроме того, на каждого работника и работницу на три же года по одному нагольному тулупу; 3) на продовольствие производить каждому работнику и каждой работнице в месяц по 70 фунтов ржаной муки, 20 фунтов пшеничной муки, 8 гарнцев картофеля, 6 фунтов гречневых и пшенных круп, 12 фунтов мяса говяжьего или баранины или свинины, 2 фунта соли, 2 фунта масла коровьего и одну корову для молока на несколько человек. Кроме того, назначить на артель нужное количество земли для посадки капусты и других овощей».

За доставку работников в Петербург помещик должен был заплатить Левинсону 35 руб. серебром за человека. Если по истечении трех лет помещик решит оставить у себя кого-то из работников, то Левинсону он должен выплачивать по 7 руб. серебром в год за человека.

Те землевладельцы, у кого были деньги и мечты устроить рациональное хозяйство, бросились в объятия комиссионеров.

Новые потребности помещиков были серьезно восприняты правительством. И 18 декабря 1861 года Государственный совет в общем собрании принял «Правила для найма землевладельцами иностранных рабочих и водворения сих последних в России». Александр II утвердил их и повелел исполнить.

«Землевладельцам предоставляется,— гласил документ,— без всякого посредства правительства, вступать в предварительные соглашения с иностранцами, которые предъявят удостоверение подлежащей Российско-Императорской Миссии в том, что на водворение их в России препятствий не предстоит».

Нанимать иностранцев разрешалось не более чем на 12 лет. Все обязанности в договорах, заключаемых землевладельцами с иностранными выходцами, следовало излагать «с надлежащей ясностью и определенностью». Договоры должны были быть засвидетельствованы маклерами, уездными судами или мировыми посредниками.

«Хотел хвастнуть немцами»

Весной 1862 года, с открытием навигации, выписанные из-за границы рабочие потянулись в Россию. В первых числах апреля из Риги сообщали:

«На пароходах из Штетина и Любека привезено уже в нынешнем году несколько сот семейств рабочих из Мекленбурга и Померании, прибывших по приглашению русских землевладельцев. Все эти переселенцы приняты уполномоченными новых своих хозяев и отправлены в места их назначения».

Кроме того, на пароходе «Рига и Любек» прибыло на заработки, без приглашения, на свой страх и риск, до 36 земледельцев из Германии. И немцы недолго оставались без дела — на следующий день они были наняты.

Но уже летом 1862 года в прессу полетели жалобы помещиков на европейских трудовых мигрантов. Из Пензенской губернии в конце июня пришло письмо Н. Ф. Бахметьева, получившего иностранцев через контору Филиппеуса.

«Зная, что вас занимают результаты выписанных нами иностранцев для полевых земледельческих работ,— писал помещик,— я полагаю, что и маленькая моя колония может вас заинтересовать. Прибыла она за неделю до сенокоса, довольна помещением, продовольствием, обхождением, но доволен ли я? Это другой вопрос, и вы можете об этом судить по следующему краткому описанию…

Не желая при начале соединить их в работе с здешними крестьянами, я заставил их особо косить и убирать сено на гумне и в саду. Вы знаете, что теперь барщинская работа идет очень плохо, но и теперь четыре здешние мужика сделали бы в два дня то, что четыре немца сделали за неделю. Потом поставили их жать рожь, и 7 человек в день сжали менее полудесятины; на другой же день велел снопы перевязать. Эта плохая работа происходила не от лени,— a просто от неумения. Вышло, что один из них сапожник; другой Haus-knecht (дворник.— "История"), который никогда в поле не бывал; третий был 5 лет в Америке, вернулся назад и, для поправления своих финансов, определился на сахарный завод, a, наконец, чтобы решительно разбогатеть, приехал ко мне в деревню; четвертый, хотя работник далеко не славный, но видно, что плуг и коса были y него в руках».

Кипя негодованием на Филиппеуса, Бахметьев сообщал, что перед заключением контракта разъяснял комиссионеру, что хочет «иметь работников, знающих, опытных, ловких», а присланные из-за моря немцы трудятся хуже и меньше местных мужиков.

Ответ Филиппеуса был сногсшибателен:

«Я вовсе не желаю уверить гг. землевладельцев, что выбор людей, делаемый моим комиссионерством, непогрешим…

Спрашивается: нашли ли немцы такие же косы, какими они привыкли косить, и находилось ли пространство, предоставленное им на скошение, в том же состоянии, в каком находятся луга в Германии?»

И чтобы пресечь новые претензии, комиссионер предупреждал:

«Я всем и каждому, при всяком удобном случае, говорю, что относительно больших хозяйственных работ, как кошение сена, уборка жатвы, молотьба цепом и пр., ни один работник в мире не сравнится с русским, по количеству сделанной в день работы. У нас хозяйство давно было бы невозможно, если бы мы на десятину луга или поля приставляли столько же работников, как в Германии. Дневным уроком для косаря y нас может считаться полдесятины, в Германии же нe больше прусского моргена, т. е. меньше четверти десятины. Г. Бахметьев сделал большую ошибку, если он в косовицу хотел хвастнуть немцами перед русскими рабочими; я этому не виноват».

Пресса в 1862 году регулярно сообщала о недоразумениях, с которыми столкнулись русские землевладельцы, возложившие надежды на иностранцев.

Помещик Барышников весной 1861 года поручил конторе А. Д. Миллера в Москве выписать заграничных рабочих и заплатил все деньги вперед — 880 рублей. Но и в марте 1862 года Барышников не получил ни рабочих, ни денег.

Помещик Ляссотович заплатил конторе Лиона 400 рублей и ждал 13 земледельцев. Приехали же только три человека. Двое вовсе отказались от исполнения контракта, a один «оказался негодным для экономии, потому что он не скотник, a смотритель овцеводства».

Помещик Смирнов выписал несколько рабочих через контору Левинсона. Четверо из них, «обокравши своих товарищей, ушли из имения без позволения». Через несколько недель некоторых особенно ленивых уволил сам землевладелец. В итоге в имении осталось лишь пять иностранцев.

«Достоверно нам известно,— писал "Журнал министерства государственных имуществ",— что г. Ж., калужский помещик, выписавший до 60 семейств рабочих из-за границы, тоже сильно раскаивается в своем пристрастии к иностранцам».

Из Вильно сообщали о других печальных случаях:

«В 1861 году в имение Беник выписали из Померании 50 семейств рабочих, a в конце года с огромной потерей для экономии их отправили обратно. Помещики Орурк, Вселюб и Бордзяч также выписали 40 семейств оттуда же, но и они вскоре пришли к тому же убеждению, как и Беникская экономия… Пьянство, леность, непослушание, неуменье обращаться с землей и домашней скотиной, жестокосердие в обращении с рабочими животными, величайшее нерадение к выгодам того, кто кормит их и содержит, a также и к собственным, составляет нисколько не преувеличенную характеристику этих мнимых двигателей нашего хлебопашества».

«Унесший уже восемь жертв»

Причина всех этих проблем была, конечно, в том, что конторы по найму бессовестно отправляли в Россию совершенно случайных людей.

Корреспонденты «Одесского вестника» писали об иностранных рабочих, проходивших через Одессу в 1862 году:

«Мы имели случай убедиться, что в числе переселенцев находится много музыкантов… Далее в числе иностранных рабочих мы открыли множество ремесленников, особенно кузнецов. Настоящих же земледельцев оказалось очень и очень мало, и то большей частью таких, которые были за границею (придерживаясь местного термина) поденщиками и, следовательно, очень мало способных вести сколько-нибудь самостоятельное хозяйство. О туземных условиях обработки почвы они не имели ровно никакого понятия. Почти все они страдали полным безденежьем и недавно еще мы встречали на улицах несколько семейств чехов, просивших милостыню. Что касается хозяев, т. е. таких переселенцев, которые вели бы и за границею самостоятельное и правильное хозяйство, о чем многие бредят,— то, сознаемся откровенно, мы их вовсе не встречали; да и сомневаемся в том, чтобы могли их встретить. Замечательно притом, что многие из переселенцев идут не по вызову или по приглашению, a просто на удачу, полагая, что Россия — какой-то обетованный край, где нельзя умереть ни от болезней, ни от голода».

Корреспонденты обратили внимание и на то, что, за исключением болгар, иностранцы были физически слабы и мало пригодны для трудной жизни в южных степях. Не представляя себе условий работы и проживания, 10 000 чехов и моравов из Австрии заявили о своем желании ехать в Россию, в Крым, и некоторые из них, как сообщала пресса, не стали ждать приглашения:

«Часть чехов прибыла в Крым еще до получения ответа».

Летом 1862 года 44 семьи чехов действительно самостоятельно прибыли на полуостров и нанялись к одному из владельцев земель в степной части Крыма. Но через месяц они явились в Симферополь с жалобой на слишком тяжелые условия заключенного ими контракта. Разразился скандал. Пока длилось судебное разбирательство, с чехов взяли подписку о невыезде с места поселения до окончания дела.

«Между тем,— сообщалось в газетах,— от недостатка пищи, от тесноты полуразрушенных татарских хат, в которых они помещены по три, по четыре и даже по пяти семейств,— между поселенцами открылся повальный кровавый понос, унесший уже восемь жертв. Всех заболевших по настоящее время насчитывают 26 душ из 44 семейств».

На помощь им пришел евпаторийский купец 1-й гильдии Арон Бота, который учредил на свой счет больницу для богемцев.

Однако все семьи твердо решили по окончании процесса вернуться на родину.

К началу 1863 года, как оповещала пресса, «мания на заграничных рабочих» у русских помещиков прошла. Пропал интерес к этому бизнесу и у одного из самых активных участников этого процесса — комиссионера Филиппеуса. В выпущенном им «Заграничном сборнике», как с удовлетворением отмечали в России, отражалась произошедшая перемена во взглядах комиссионера:

«Он признается, что увлекался и решительно не советует выписывать рабочих из-за границы. Жаль, что это покаяние явилось поздно, именно тогда, когда и без него мания выписки рабочих значительно охладела».

Филиппеус подробно рассказал о тех трудностях, с которыми ему пришлось столкнуться, занимаясь этим делом. Среди иностранцев встречалось немало тех, от кого желали избавиться местные общины, и негодяи получали ложные свидетельства. Среди переселенцев было немало тех, кто не вникал в условия найма, но был накручен газетами у себя на родине против русских помещиков.

«При недоверии, с которым германский рабочий вступает в услужение к русскому помещику,— писал Филиппеус,— малейшее столкновение, самый незначительный случай истолковывается им как преднамеренный обман и несоблюдение условий контракта».

И объявив о прекращении принятия поручений по выписке заграничных рабочих, комиссионер посоветовал помещикам прибавить те расходы, которыми они решались жертвовать на проезд иностранцев, к годовому жалованью русского работника.

«Таким образом,— писал он,— работнику составится 60 рублей серебром в год и продовольствие, и не подлежит сомнению, что немало будет охотников наняться на этих условиях».

И один из опытнейших хозяев Новороссийского края В. Г. Христофоров, разделяя эти взгляды, наставлял дворян-землевладельцев в 1865 году:

«Выписывать иностранцев для производства полевых работ не советую: люди, чуждые нам по климату, вере, образу жизни, привычкам, со многими претензиями, не могут быть существенно полезны, и к расходу на путевые издержки нужно прибавить будет еще особые хлопоты и заботы».

Быть дворянином, землевладельцем — значит быть фермером, считал В. Г. Христофоров и призывал помещиков:

«Нам надо самим учиться, учить детей наших, учить рабочих, привить к родной почве все рациональные познания, распространенные за границей, и тогда можно надеяться, что дела пойдут лучше».

Светлана Кузнецова