100 лет назад был расстрелян Николай Гумилев

Великий поэт Серебряного века погиб в ночь на 26 августа 1921 года. Его расстреляли вместе с другими осужденными по делу контрреволюционной организации, название которой, а возможно, и сама организация были придуманы в ЧК, а ее уголовное дело почти полностью засекречено до сих пор. В Санкт-Петербурге нет памятника Гумилеву, но там, где закончилась жизнь поэта, есть неофициальный, народный мемориал жертвам красного террора.

Дорога смерти

На третьем километре автодороги Санкт-Петербург—Морье («Дороги жизни») расположен мемориальный комплекс «Цветок жизни», посвященный детям блокадного Ленинграда. Если встать на траурном кургане «Дневник Тани Савичевой» так, чтобы памятник был слева, перед вами будет лес. Перед входом в лес — поклонный крест. Такой же крест можно увидеть чуть дальше по шоссе. Рядом с ним есть остановка автобуса по требованию и небольшой островок для парковки машин. От обоих крестов ведут тропинки вглубь леса, заблудиться невозможно.

В нескольких шагах от того креста, что находится на шоссе, на самодельном шлагбауме самодельный же плакат: «1921-2021 100-летие расстрела Н. Гумилева в Ковалевском лесу».

То, что сейчас называют Ковалевским лесом, когда-то было частью Ржевского артиллерийского полигона.

Информационных табличек в лесу много. Разного качества, некоторые с грамматическими ошибками, некоторые с фактологическими (не всему, что на них написано, стоить верить). С портретами — не только Николая Гумилева и людей, расстрелянных вместе с ним, но и священнослужителей, убитых советской властью. Иконы, кресты, имена убитых, кладбищенские цветы, свечи, лампады. «Святые земли Петербургской, мученики Ржевского полигона, молите Бога о нас». Строчки стихов Гумилева — о Боге, о смерти.

Дорожка приводит к развалинам здания из красного кирпича. На его стене, «Стене слез»,— памятные таблички. «Жертвам красного террора». «В августе 1921 года на территории Ржевского артиллерийского полигона в окрестностях усадьбы Приютино трагически погиб выдающийся поэт Серебряного века Гумилев Николай Степанович. 1886–1921». Слева от входа — самодельная часовенка «священномучеников Христовых Вениамина, Сергия, Юрия и Иоанна».

Внутри — буйно цветет иван-чай, в одно здание как будто вставлено другое (здесь когда-то хранили боеприпасы, внешняя стена должна была удержать осколки в случае взрыва). Молитвенный столик, рядом с ним, на старинных кирпичах с клеймами — изготовленный из колючей проволоки крест.

От здания в лес ведет еще одна тропинка — «тропинка скорби, памяти, молитвы, любви», как сообщает очередная табличка. Последний путь приговоренных. В конце скорбного маршрута — надгробный камень с надписью: «Жертвы красного террора. Шесть душ. Имена же ты их, Господи, веси».

Поблизости — поклонный крест, отмечающий возможное место смерти Николая Гумилева.

Мемориал. Как нашли место расстрела Николая Гумилева

Хотя ЧК стремилась к тому, чтобы сохранить в тайне место приведения в исполнение смертных приговоров и захоронения казненных, сделать этого не удалось. 2 октября 1921 года была арестована Мария Спиро, помощница заведующего хозяйством подотдела Геологического комитета, пришедшая на могилу своего знакомого по Геолкому — Виктора Козловского. На допросе Спиро показала, что о месте захоронения узнала «в хвосте на Гороховой», то есть в очереди на получении справки об арестованных в здании ВЧК, и бывала там неоднократно. 28 декабря Спиро была приговорена к шести месяцам тюрьмы (реабилитирована в 1992 году).

После этого казни в Ковалевском лесу были прекращены, до 1927 года смертные приговоры приводили в исполнение в районе поселка Лисий Нос и на полигоне в окрестностях Детского села (с 1937 года — Пушкин), затем снова на Ржевском полигоне, примерно в 15 км от прежнего места.

Место знали и посещали, но немногие. Несколько раз на могиле бывшего мужа побывала Анна Ахматова, в том числе после войны, по свидетельству Ирины Пуниной, дочери третьего, гражданского мужа Анны Ахматовой Николая Пунина.

Поиски места захоронения жертв красного террора стали возможны после распада СССР. Они велись в 1990-е годы на основе свидетельств современников, их наследников и картографического материала, так как, согласно заявлениям государственных структур, сведений о местах расстрелов и захоронений граждан на территории современной Ленинградской области в 1917–1937 годах в государственных и ведомственных архивах не имеется.

Важным документом, способствовавшим этим поискам, был «План места, где был расстрелян Н. С. Гумилев. Записан П. Н. Лукницким по рассказам А. А. Ахматовой». Исследователь творчества Гумилева Павел Лукницкий, возможно, сотрудничавший с органами госбезопасности, мог узнать точное место расстрелов от тех, кто в них участвовал.

В большинстве устных свидетельств местом казни называлась территория Ржевского артиллерийского полигона, рядом с началом или концом отрезка ныне не существующей Ириновской железной дороги, лежащего между станциями Охта и Бернгардовка. Никто не указывал на среднюю часть этого отрезка. Историк Вениамин Иофе предположил, что ЧК распространяло дезинформацию и место расстрела нужно искать в середине. Он также предположил, что в районе проведения казней должно быть какое-то стационарное помещение для хранения инвентаря, складирования снятой одежды и возможного использования в качестве накопителя для временного размещения осужденных, а также подъездная дорога.

Это помещение было найдено. Те самые двухэтажные руины между «Дорогой жизни» и рекой Лубьей (Луппой), о которых идет речь в начале статьи. Местные жители называли их «пороховым погребом» или «тюрьмою».

На основании мемуарных свидетельств, плана Лукницкого и разведывательного аэрофотоснимка, сделанного люфтваффе в 1943 году, удалось осуществить привязку места расстрелов к местности.

«После того как Вениамин Иофе кабинетно установил это место, наша поисковая группа стала проходить квадрат за квадратом,— рассказывает Ирина Флиге.— Мы сторонники поиска наземными методами. По смене растительности, по изменению микрорельефа и так далее. Лопата — это последний штрих, являющийся доказательством. Специальной техники в начале 1990-х не было. Был щуп, очень удобный инструмент. Он сразу помогает получить представление об изменении плотности грунта. Также мы делали шурфовку, очень небольшую, сантиметров на 70. Делая шурф, вы видите слои разного содержания, разных элементов. Если в этом месте раньше никто никогда не копал, слои будут ровными. Если было внедрение антропологическое (копали канаву, землянку, строили дом), слои будут перемешанными. Обычно в поисках мест захоронений достаточно пройти очень небольшой участок, если вы находитесь в лесу. Если вы натыкаетесь на перемешанные слои, значит, надо дальше работать в этом месте.

Но та часть территории Ржевского артиллерийского полигона, которую сейчас называют Ковалевским лесом, была подвержена колоссальному антропологическому воздействию — рядом проходила Ириновская железная дорога, Рябовское шоссе (во время блокады ставшее частью «Дороги жизни»), на самом полигоне велись различные работы. И по растительности, и по почве определить нужное место было очень трудно. Вениамин Иофе предложил этот небольшой участок полигона разбить на сетку и проходить квадрат за квадратом два на два метра. Наши поисковики — Геннадий Филиппов и Михаил Пушницкий так и делали. В 1997 году все сложилось. Были найдены останки шести человек, вызвана прокуратура, подано заявление о возбуждении уголовного дела по факту обнаружения человеческих останков с признаками насильственной смерти.

Также были обнаружены гильзы от японской винтовки «Арисака», которая с 1918 использовалась органами ВЧК. Это стало дополнительным подтверждением того, что место определено верно».

В 2009–2011 годах была разработана концепция Музейно-мемориального комплекса «Ковалевский лес». Идею поддержал занимавший тогда должность президента РФ Дмитрий Медведев, но в жизнь она так и не воплотилась.

Официального мемориала в Ковалевском лесу нет. Есть неофициальный, народный, стихийный мемориал. Его регулярно посещают экскурсионные группы. 25 августа (годовщина гибели Николая Гумилева), 5 сентября (годовщина начала красного террора) и 30 октября (День памяти жертв политических репрессий) здесь проводятся памятные акции.

Из Петрограда в Петроград

«Знал он муки голода и жажды,

Сон тревожный, бесконечный путь,

Но святой Георгий тронул дважды

Пулею не тронутую грудь...

Он не ведал жалости и страха,

Нес на стремени он черный стяг,

И была украшена папаха

Черепом на скрещенных костях».

(Николай Гумилев, черновик стихотворения «Память», 1921 год)

---

А теперь, как это делают в сериалах, вернемся на несколько лет назад, чтобы посмотреть, каким путем судьба привела поэта в Ковалевский лес.

Февральскую революцию прапорщик 5-го гусарского Александрийского Ее Величества Государыни Императрицы Александры Федоровны полка Николай Гумилев встретил в тылу, куда был командирован для покупки фуража.

В книге Павла Лукницкого «Acumiana. Встречи с Анной Ахматовой» со слов Ахматовой, бывшей в то время женой Гумилева, записано: «Николай Степанович отнесся к этим событиям в большой степени равнодушно».

В марте Гумилев заболел и попал в лазарет. Выздоровев, добился перевода на Салоникский фронт. 15 мая (здесь и далее все даты приводятся по новому стилю) Гумилев выехал из Петрограда. Швеция, Норвегия, Англия (в Лондоне он пробыл две недели). В июле 1917 года он был в Париже, где занял должность офицера для поручений при Военном Комиссаре Временного правительства. На Салоникский фронт он не попал. Россия вышла из войны после объявления большевиками Декрета о мире 27 октября (8 ноября) 1917 года и заключения Брестского мира 3 марта 1918 года. Не сумев заинтересовать командование планом создания контингента добровольцев для французской армии в Абиссинии, Гумилев стал хлопотать об отправке в британские войска на Месопотамский фронт и 21 января 1918 отбыл в Лондон.

Ни Гумилев, ни другие русские офицеры, желавшие сражаться на стороне союзников, в Месопотамию не попали. У русского военного командования во Франции не хватало на это денег, английская сторона платить не хотела.

Поэтесса Ирина Одоевцева в книге «На берегах Невы» пересказывает свой разговор с Гумилевым: «А из Англии я решил вернуться домой. Нет, я не хотел, не мог стать эмигрантом. Меня тянуло в Россию».

Поэт Константин Льдов писал Гумилеву из Парижа в Лондон: «Если условия окажутся неблагоприятными для возвращения в Россию, консульство даст Вам возможность продержаться до неизбежного переворота».

Гумилев, видимо, посчитал условия для возвращения благоприятными. 3 апреля Николай Гумилев получил от Российского генерального консульства Временного правительства в Англии (другого в Лондоне тогда не было) заграничный паспорт №174-442, удостоверяющий, что «русский гражданин Н. С. Гумилев, писатель, возвращается из-за границы в Россию». Через неделю Гумилев отплыл из Англии на пароходе Handland, который, сделав остановку на несколько дней во французском Гавре, за 12 суток достиг Мурманска. Город находился под контролем войск Антанты, но оттуда можно было по недавно построенной железной дороге попасть в советскую часть России.

29 апреля его видел в Петрограде писатель Михаил Кузмин: «В лавке как-то толпятся без смысла народы: Ведринская (Мария Ведринская — ведущая актриса Александринского театра.— “Ъ”), Гумилев».

После приезда Гумилева в Петроград Анна Ахматова попросила дать ей развод. Развод был зарегистрирован 5 августа 1918 года. 8 августа Гумилев женился на Анне Николаевне Энгельгардт, дочери писателя и историка литературы Николая Энгельгардта.

Домашние адреса

«И умру я не на постели,

При нотариусе и враче,

А в какой-нибудь дикой щели,

Утонувшей в густом плюще,

Чтоб войти не во всем открытый,

Протестантский, прибранный рай,

А туда, где разбойник, мытарь

И блудница крикнут: вставай!»

(Николай Гумилев, «Я и Вы» («Да, я знаю, я вам не пара»), 1918 год, не позже весны)

---

В первые дни после возвращения в советскую Россию Гумилев жил в меблированных комнатах «Ира», а 8 мая поселился в квартире поэта, издателя, организатора художественных выставок Сергея Маковского. Это была квартира 15 дома 20/65 по Ивановской улице, угол Николаевской (современные названия улиц, соответственно, Социалистическая и Марата).

Вместе с Гумилевым в квартире Маковского жила его мать Анна Ивановна, новая жена Анна Энгельгардт, старший брат Дмитрий с женой Анной Гумилевой (урожденной Фрейганг) и сын от брака с Ахматовой Лев.

В апреле 1919 года семья переехала в квартиру 2 в доме 5 по Преображенской улице (современный адрес — улица Радищева, дом 5–7). На доме в 1991 году была установлена мемориальная доска. Квартиру с обстановкой сдал Гумилеву шкраб (школьный работник) Сергей Штюрмер (предположительно брат Бориса Штюрмера, занимавшего в 1916 году должности председателя Совета министров и министра иностранных дел Российской Империи). Вскоре после переезда на Преображенскую улицу Анна Энгельгардт родила дочь Елену.

Летом того же года родственники Гумилева — мать Анна Ивановна, сводная сестра Александра Сверчкова, жена, сын Лев и дочь Елена — уехали из Петрограда в Бежецк, где было легче достать продукты.

19 ноября 1919 года в бывшем доме купцов Елисеевых на Невском проспекте, 15 (набережная Мойки, 59, Большая Морская улица, 14) был открыт «Дом искусств» (ДИСК).

Предполагалось, что эта организация будет оказывать социальную помощь деятелям искусств (устройство столовых, библиотек, общежитий, получение продовольственных пайков и дров для печного отопления), а также станет центром культурной жизни (организация вечеров, концертов, выставок, издание книг).

Одним из самых известных мероприятий «Дома искусств» была встреча с приехавшим в Советскую Россию Гербертом Уэллсом. В ДИСКе выступали Максим Горький, Александр Блок, Анна Ахматова, Федор Сологуб, Владимир Маяковский. Здесь 1 февраля 1921 года состоялось первое заседание литературного объединения «Серапионовы братья».

В «Доме искусств» существовала «Писательская коммуна», в которой жили и работали Александр Грин (здесь он закончил повесть «Алые паруса»), Осип Мандельштам, Владислав Ходасевич, Мариэтта Шагинян, Николай Тихонов, Марк Слонимский.

Николай Гумилев, сохранив за собой квартиру на Преображенской, также поселился в «коммуне».

«Дом искусств» был ликвидирован в 1923 году. В настоящее время часть здания занимает пятизвездный «Талион Империал Отель», в доме также находятся банк, магазины, кафе (в одном из которых была написана эта статья).

Рабочие адреса

«Какая смертная тоска.

Нам приходить и ждать напрасно.

А если я попал в Чека?

Вы знаете, что я не красный!

Нам приходить и ждать напрасно

Пожалуй силы больше нет.

Вы знаете, что я не красный,

Но и не белый,— я — поэт»

(Николай Гумилев, «Пантум», 1921 год)

---

Три последних года жизни Гумилева были необычайно плодотворными в творческом плане. Он писал, переводил, участвовал в литературных вечерах, чтениях и диспутах, руководил литературными студиями, читал лекции.

Первая «советская» публикация Гумилева состоялась 19 мая 1918 года. В еженедельнике «Воля народа» были напечатаны стихотворения «Сон» и «Мы в аллеях светлых пролетали…»

В июле в журнале Аркадия Аверченко «Новый сатирикон» было опубликовано стихотворение Гумилева «Франции», в котором автор извиняется перед Францией за измену страны-союзницы. В том же месяце журнал был закрыт, а Аверченко уехал в Крым, откуда в ноябре отплыл в Константинополь.

В 1918 году Гумилев закончил трагедию «Отравленная туника», перевел вавилонский эпос «Гильгамеш». Вместе с Михаилом Лозинским он возобновил деятельность издательства «Гиперборей», первой книгой которого стала «Мик. Африканская поэма» Гумилева. В «Гиперборее» также вышел его новый стихотворный сборник «Фарфоровый павильон». В 1918 году были переизданы сборники «Жемчуга» и «Романтические цветы», вышел новый сборник стихов — «Костер». Следующий, «Огненный столп», выйдет из печати уже после смерти поэта.

С осени Гумилев начал работать в издательстве «Всемирная литература», организованном по инициативе и при активном участии Максима Горького. Редакция первоначально размещалась на Невском проспекте, 64, а с начала 1919 года — на Моховой улице, 36. Целью издательства было знакомство советского читателя с мировой литературой — всех времен, всех народов. Научный план издательства включал около 4 тыс. томов (до 1924 года, когда «Всемирная литература» вошла в состав Ленгиза, вышло около 200 книг). В работе участвовало около 350 литераторов, переводчиков, ученых.

Николай Гумилев был членом редколлегии и коллегии экспертов издательства. Вместе с Андреем Левинсоном он заведовал изданием французской литературы, а также редактировал поэтическую серию, вел занятия в студии переводчиков издательства, сам переводил с французского и английского языков, писал предисловия к изданиям.

В ноябре 1918 года был основан Институт живого слова (ИЖС), созданный по инициативе актера и театроведа Всеволода Всеволодского-Гернгросса. Целями этого заведения были как обучение студентов владению художественным словом, так и изучение «живого слова» с точки зрения филологии, декламации, лингвистики, музыки, физиологии, психологии и социологии. Николай Гумилев читал в ИЖС курс лекций по теории поэзии.

Лекции первоначально проходили в здании Тенишевского училища на Моховой улице, 35, затем институт переехал на Знаменскую улицу, 8 (современное название — улица Восстания).

В отофонетической лаборатории института были записаны на валики фонографа голоса поэтов — Анны Ахматовой, Андрея Белого, Валерия Брюсова, Николая Гумилева, Сергея Есенина, Георгия Иванова, Владимира Маяковского, Осипа Мандельштама, Владислава Ходасевича. В настоящее время эти записи хранятся в Литературном музее в Москве. Институт живого слова был закрыт в 1924 году.

На улице Бассейной, 11 (в 1918 году переименована в улицу Некрасова), находился Дом литераторов. С 1 декабря 1918 года по ноябрь 1922 года там были организованы бесплатные обеды для нуждающихся поэтов и писателей. Ирина Одоевцева в «На берегах Невы» писала: «Одним из "фирменных блюд" столовой считалась пшенная каша со специфическими добавками голодного времени: растительным маслом, селедкой, моржатиной».

11 февраля 1921 года, в 84-ю годовщину со дня гибели Пушкина, в Доме литераторов состоялось торжественное собрание. Еще два вечера с похожей программой состоялись 14 и 26 февраля. На пушкинских вечерах прозвучали два знаменитых доклада — «Колеблемый треножник» Владислава Ходасевича и «О назначении поэта» Александра Блока. В вечерах также участвовали Анна Ахматова, Михаил Кузмин, Николай Гумилев, Осип Мандельштам, Корней Чуковский, Ирина Одоевцева.

В доме Адамини (Царицынская улица, 7/1, угол набережной Мойки, современный адрес — Марсово поле, 7/1) с 1916 года действовал литературно-артистический клуб (кабаре) «Привал комедиантов». Николай Оцуп вспоминал, как «вольноопределяющийся с георгиевским крестом» читал там свои стихи. (Гумилев был дважды награжден Георгиевским крестом). Возможно, Гумилев выступал там и в послереволюционные годы, но точных сведений об этом нет. Его фамилия стояла в афише поэтического вечера, прошедшего в «Привале комедиантов» 20 февраля 1919 года. В программе были также заявлены выступления Ахматовой, Блока, Есенина, Кузмина, Клюева, Луначарского, Лозинского и других. Но, как писал в посвященной вечеру статье Михаил Кузмин, из двадцати человек присутствовало только двенадцать, причем не было ни Ахматовой, ни Гумилева, ни Есенина, ни Клюева.

В апреле 1919 года «Привал комедиантов» прекратил свое существование.

Еще одним местом работы Николая Гумилева был Институт истории искусств. Вначале он занимал там должность сотрудника Разряда истории, с 1921 года — профессора кафедры «Теория поэзии».

Институт открыл в 1912 году граф Валентин Зубов на личные средства в собственном доме (Исаакиевская площадь, 5). Институт готовил научных работников, сотрудников музеев, преподавателей истории искусств. В нем была собрана огромная библиотека, постоянно пополнявшаяся свежими выпусками европейских журналов. В октябре 1919 года Гумилев читал в институте лекцию о футуристах и рассказывал свою биографию, а в июне 1920 года прочел лекцию о творчестве Александра Блока, на которой присутствовал сам Блок.

После прихода большевиков к власти граф Зубов трижды арестовывался (в 1917, 1918 и 1922 годах). В 1925 году он вышел в отставку и покинул Советский Союз, умер в 1969 году в Париже. Российский институт истории искусств существует и до сих пор находится по тому же адресу.

При издательстве «Всемирная литература» действовала литературная студия. Николай Гумилев вел занятия по поэзии. Первые занятия студии проходили в доме Мурузи (проспект имени Володарского, в настоящее время Литейный проспект, дом 24/27, угол Пантелеймоновской улицы, в настоящее время улицы Пестеля). В истории отечественной литературы дом Мурузи примечателен еще и тем, что в 1949–1972 годах в нем, в коммунальной квартире 28 жил Иосиф Бродский.

Из дома Мурузи литературная студия Гумилева переехала в «Дом искусств». В начале 1921 года часть учеников создала литературную группу «Звучащая раковина». Встречи членов группы, в том числе с участием Гумилева, иногда проходили на Невском проспекте, 72.

Верхний этаж дома занимала квартира-студия фотографа Моисея Наппельбаума (даже те, кто не знает этой фамилии, знают его работы — самый растиражированный фотопортрет Ленина, портреты Крупской, Буденного, Дзержинского, Мейерхольда, Ахматовой, Гумилева, Есенина, Пастернака, Станиславского, Ростроповича). В «Звучащую раковину» входили две дочери Наппельбаума — Ида и Фредерика. Они устраивали литературные понедельники, приглашая на них петроградских писателей. На «понедельниках» гостей угощали чаем с пирожными и бутербродами, что по тем временам считалось роскошью.

А в доме Мурузи, в квартире, где ранее работала литературная студия, летом 1921 года открылся Клуб поэтов петроградского отделения Всероссийского союза поэтов.

1 августа 1921 года Анна Ахматова в Клубе поэтов встретилась с Николаем Гумилевым, чтобы узнать у него адрес Владимира Немировича-Данченко. Это была их последняя встреча.

Тюремные адреса

«Он стоит пред раскаленным горном,

Невысокий старый человек.

Взгляд спокойный кажется покорным

От миганья красноватых век.

Все товарищи его заснули,

Только он один еще не спит:

Все он занят отливаньем пули,

Что меня с землею разлучит.

Кончил, и глаза повеселели.

Возвращается. Блестит луна.

Дома ждет его в большой постели

Сонная и теплая жена.

Пуля, им отлитая, просвищет

Над седою, вспененной Двиной,

Пуля, им отлитая, отыщет

Грудь мою, она пришла за мной.

Упаду, смертельно затоскую,

Прошлое увижу наяву,

Кровь ключом захлещет на сухую,

Пыльную и мятую траву.

И Господь воздаст мне полной мерой

За недолгий мой и горький век.

Это сделал в блузе светло-серой

Невысокий старый человек».

(Николай Гумилев, «Рабочий», 1916 год)

2 августа 1921 года к Гумилеву в гости в «Дом искусств» пришел Ходасевич. Гумилев шутил, что проживет долго, «по крайней мере до 90 лет», а Ходасевич, который его на месяц младше, уже через пять лет скиснет.

Ходасевичу оставалось жить 18 лет. Гумилеву — меньше месяца. Его арестовали в «Доме искусств» на следующий день после разговора с Ходасевичем, 3 августа 1921 года.

После задержания Гумилева доставили в Дом предварительного заключения на Шпалерной улице, 25, «Шпалерку». В разных источниках называются разные номера камеры, в которую поместили Гумилева: 7 и 77.

7 августа искусствовед Николай Пунин (будущий третий, гражданский муж Анны Ахматовой) писал из тюрьмы родным: «Привет Веруну (Верун — поэтесса Вера Аренс-Гаккель.— “Ъ”), передайте ей, что, встретясь здесь с Николаем Степановичем, мы стояли друг перед другом, как шалые, в руках у него была "Илиада", которую от бедняги тут же отобрали».

Сам Гумилев сумел передать записку на волю 9 августа: «Хозяйственному комитету "Дома Литераторов"… Я арестован и нахожусь на Шпалерной. Прошу вас послать мне следующее: 1) постельное и носильное белье; 2) миску, кружку и ложку; 3) папирос и спичек, чаю; 4) мыло, зубную щетку и порошок; 5) ЕДУ. Я здоров. Прошу сообщить об этом жене. Первая передача принимается, когда угодно. Следующие по понедельникам и пятницам с 10–3. С нетерпением жду передачи. Привет всем. Н. Гумилев. 6 отделение камера 77».

Георгий Иванов в книге «Китайские тени» сообщал об открытке, посланной Гумилевым на волю: «Не беспокойтесь обо мне. Я чувствую себя хорошо, играю в шахматы и пишу стихи. Пришлите табаку и одеяла...». В очерке «О Гумилеве» Иванов сообщал, что тот взял с собой в тюрьму «Евангелие и Гомера». Впрочем, Анна Ахматова призывала не доверять мемуарам Иванова, «оболгавшего всю эпоху».

И Гумилев, и Пунин, и еще сотни человек были арестованы по так называемому делу Таганцева, оно же дело Петроградской боевой организации (ПБО).

Дело Таганцева

24 июля 1921 года в газете «Известия» был опубликован материал «Раскрытые заговоры. Выдержки из доклада Всероссийской чрезвычайной комиссии о раскрытых и ликвидированных на территории Р.С.Ф.С.Р. заговорах против Советской власти в период мая-июня месяцев 1921 г.» В тексте сообщалось о раскрытии организации под названием «Областной комитет союза освобождения России». Она объединяла целый ряд организаций: «Боевой комитет», «Народный комитет восстания», «Петроградскую народную боевую организацию», «Объединенную организацию» и др. Главарем заговора был назван Владимир Таганцев, «профессор-географ, быв. помещик, принявший участие в раскрытом в Петрограде в 1919 г. заговоре, организованном английским шпионом Поль Дьюксом». Многие члены организации, по данным ВЧК, работали на иностранные разведки (финскую, английскую, французскую, американскую), готовили теракты (убийства председателя Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов Григория Зиновьева, председателя Петроградского губернского совета профсоюзов Наума Анцеловича, бывшего комиссара Балтфлота Николая Кузьмина; взрыв Нобелевских складов; поджог 1-го Государственного лесозаготовительного завода; нападение на поезд, на котором нарком внешней торговли Леонид Красин должен был везти золото).

Таганцев был арестован 31 мая 1921 года. В ночь с 21 на 22 июня он неудачно пытался покончить с собой. 25 июня 1921 года следователи Петроградской ГубЧК Губин и Попов составили доклад о результатах следствия: «Определенное название следствием не установлено... Не имея определенного названия, организация не имела определенной, строго продуманной программы... как не были детально выработаны и методы борьбы, не изысканы средства, не составлена схема... Террор, как таковой, по словам Таганцева и других... не входил в их задачи».

Но в том же месяце в расследование дела включился присланный из Москвы секретарь Малого Совнаркома и особоуполномоченный секретно-оперативного управления ВЧК Яков Агранов.

Через четыре дня после публикации в «Известиях» выдержек из доклада ВЧК о раскрытых заговорах Агранов подписал с профессором Таганцевым договор. Таганцев признавал себя виновным в активном выступлении против советской власти и организации антисоветской группы и обещал дать честные показания для облегчения участи ее членов. Агранов обещал, что ни к Таганцеву, ни к кому-либо из обвиняемых не будет применена высшая мера наказания.

Благодаря Агранову безымянная организация Таганцева приобрела имя — «Областной комитет союза освобождения России», затем в ходе следствия сменила его на другое — «Петроградская боевая организация». Появились показания обо всем — терроре, целях борьбы, связях с заграницей.

Показания на Гумилева (на которого до ареста было написано как минимум два доноса) Таганцев впервые дал 6 августа 1921 года. В них говорилось, что в ноябре 1920 года «Гумилев утверждает, что с ним связана группа интеллигентов, которой он сможет распоряжаться и в случае выступления согласна выйти на улицу, но желал бы иметь в распоряжении для технических надобностей некоторую свободную наличность». Во время Кронштадтского восстания к Гумилеву снова обратился представитель организации Таганцева с предложением помочь в составлении прокламаций. Гумилеву было выделено 200 000 советских рублей и лента для пишущей машинки».

На допросе 9 августа Николай Гумилев показал, что ленту он взять отказался, а деньги «взял на всякий случай и держал их в столе, ожидая или событий, то есть восстания в городе, или прихода Вячеславского, чтобы вернуть их, потому что после падения Кронштадта я резко изменил мое отношение к Советской власти».

В 1921 году в советской России бушевала гиперинфляция и сложно определить, насколько крупной суммой были 200 000 рублей. Слесарь I категории в июле 1921 года получал от 24 тыс. до 32 тыс. рублей в месяц. Но при этом фунт (409,5 г) сливочного масла на рынке стоил в том же месяце 25 тыс. рублей, а билет на поезд из Петрограда в Москву — 140 тыс. рублей.

Гумилева несколько раз допрашивал оперуполномоченный ВЧК следователь Евгений Якобсон. Он дал следующее заключение по делу Гумилева: «Виновность в контрреволюционной организации гр. Гумилева Н. Ст. на основании протокола Таганцева и его подтверждения вполне доказана. На основании вышеизложенного считаю необходимым применить по отношению к гр. Гумилеву Николаю Станиславовичу (исправлено на Степановича) как явному врагу народа и рабоче-крестьянской революции высшую меру наказания — расстрел».

Что из себя представляла подпольная организация Таганцева? Существовала ли она вообще или была выдумана чекистами? Если существовала, то какое число людей в нее входило, а кто из арестованных по делу ПБО не имел к ней отношения? Гумилев участвовал в деятельности организации или просто знал о ее существовании и не донес? Какие обвинения в адрес арестованных, в том числе Николая Гумилева, соответствовали действительности, а какие были выдуманы следователями? Какую роль в раскрытии «заговора» играл агент-провокатор Александр Опперпут? На все эти вопросы невозможно однозначно ответить.

Архивное уголовное дело «Петроградской боевой организации» почти полностью засекречено. Из 382 томов дела (в некоторых источниках ошибочно говорится о 253 или 250 томах) доступны для исследователей только три тома. Среди историков существуют разные точки зрения. В 1992 году в результате проведенной Прокуратурой РФ и следственным управлением Министерства безопасности России дополнительной проверки материалов уголовного дела ПБО было установлено: «ПБО, ставившей целью свержение советской власти, как таковой не существовало, она была создана искусственно следственными органами из отдельных групп спекулянтов и контрабандистов, занимавшихся перепродажей денег и ценностей за границей и переправкой людей, желавших эмигрировать из России, а уголовное дело в отношении участников организации, получившей свое название только в процессе расследования, было полностью сфальсифицировано». Все участники ПБО, за исключением лиц, в отношении которых отсутствуют решения следственных органов, были реабилитированы.

За десятилетия, прошедшие после этого официального решения, в научный оборот были введены документы, указывающие на то, что организация под руководством Владимира Таганцева существовала, но вряд ли масштабы «заговора» и число вовлеченных в него людей были столь велики, как объявляла ВЧК.

Самый последний адрес

«В красной рубашке, с лицом, как вымя,

Голову срезал палач и мне,

Она лежала вместе с другими

Здесь, в ящике скользком, на самом дне».

(Николай Гумилев, «Заблудившийся трамвай», 29–30 декабря 1919 года)

---

В ночь с 25 на 26 августа 57 человек, арестованных по делу ПБО, были расстреляны на Ржевском полигоне. Смертный приговор был им вынесен 24 августа. Из Дома предварительного заключения на Шпалерной смертников перевезли в здание ВЧК на Гороховой улице, 2, а уже оттуда отправили на казнь.

Историк Вениамин Иофе в статье «Первая кровь. (Петроград, 1918–1921)» приводит свидетельства современников из советских и эмигрантских источников о том, как производились расстрелы.

«В три часа ночи из гаража чрезвычайки во двор Гороховой, 2 подается пятитонный грузовик … по списку скованных попарно выводят во двор и сажают в автомобиль. На закрытые борта грузового автомобиля тесным кольцом садятся вооруженные коммунары, машина трогается и катит на артиллерийский полигон на Ириновской железной дороге. Две легковые машины сопровождают грузовик с арестованными… следователь... в последний момент, когда приговоренный стоит уже на краю ямы, задает последние вопросы, связанные с выдачей новых лиц... Тут же помещаются всегда два или три спеца по расстрелам, которые выстрелом в затылок из винтовки отправляют на тот свет. Кроме них пять-шесть человек, присутствующих при казни со специальными обязанностями снимать наручники, верхнее белье, платье, сапоги и белье и подводить жертву к стрелку-палачу...».

«Ночью разбудили его [фельдшера И. Н. Роптина], посадили в автомобиль и повезли на полигон по Ириновской железной дороге и заставили его, в качестве "медицинского персонала", присутствовать при расстрелах».

«Понимаете ли, одних расстреливают, а другие уже голые у костра жмутся … женщины, мужчины, все вместе. Женщины еще мужчин утешают».

«Арестованных привезли на рассвете и заставили рыть яму. Когда яма была наполовину готова, приказано было всем раздеться. … Часть обреченных была насильно столкнута в яму, и по яме была открыта стрельба. На кучу тел была загнана и остальная часть и убита тем же манером. После чего яма, где стонали живые и раненые, была засыпана землей».

30 августа по Петрограду поползли слухи о расстреле арестованных по делу ПБО. 1 сентября газета «Петроградская правда» опубликовала сообщение и доклад Петроградской чрезвычайной комиссии «о новом белогвардейском заговоре» и отчет «О раскрытом в Петрограде заговоре против Советской власти» и список расстрелянных «активных участников заговора». В списке есть и Николай Гумилев.

В статье Владлена Измозика «Петроградская боевая организация (ПВО) — чекистский миф или реальность?» приводятся следующие цифры. Всего по делу «Петроградской боевой организации В. Н. Таганцева» в 1921 году ВЧК арестовала 833 человека. Расстреляно по приговору или убито при задержании 96 человек, отправлено в концентрационный лагерь 83, освобождено из заключения 448. Судьба многих неизвестна.

Георгий Иванов в книге «Петербургские зимы» приводил следующее свидетельство: «Сергей Бобров, автор "Лиры лир", редактор «Центрифуги», сноб, футурист и кокаинист, близкий к В.Ч.К. и вряд ли не чекист сам, встретив после расстрела Гумилева М. Л. Лозинского, дергаясь своей скверной мордочкой эстета-преступника, сказал, между прочим, небрежно, точно о забавном пустяке:

– Да... Этот ваш Гумилев... Нам, большевикам, это смешно. Но, знаете, шикарно умер. Я слышал из первых рук. Улыбался, докурил папиросу... Фанфаронство, конечно. Но даже на ребят из особого отдела произвел впечатление. Пустое молодечество, но все-таки крепкий тип. Мало кто так умирает. Что ж — свалял дурака. Не лез бы в контру, шел бы к нам, сделал бы большую карьеру. Нам такие люди нужны...».

Актриса Дориана Слепян вспоминала: «Я столкнулась в театре, в котором служила, с бывшим старым чекистом тех лет (он был директором театра), который присутствовал на расстреле Гумилева. Он рассказывал, что был поражен его стойкостью до самого трагического конца».

Поэт Лев Горнунг передавал свидетельство Владимира Павлова, морского офицера, писавшего стихи: «Поэты, близкие Гумилеву, участники «Цеха поэтов», разыскали какого-то садовника, жившего недалеко от места расстрела, предположив, что он мог что-то видеть, и уговорили его рассказать о случившемся. По его словам, всю партию поставили в один ряд. Многие мужчины и женщины плакали, падали на колени, умоляли пьяных солдат. Гумилев до последней минуты стоял неподвижно».

Что из этих рассказов правда, что — выдумка, что — чекистская дезинформация, определить невозможно. Объединяет их одно — явно выраженное уважение к расстрелянному врагу.

Дату и место расстрела чекисты держались в тайне. Анна Ахматова считала датой смерти бывшего мужа 25 августа. Такого же мнения придерживался Павел Лукницкий и другие исследователи творчества Гумилева.

В 2014 году руководитель центра «Возвращенные имена» Анатолий Разумов в интервью «Интерфаксу» рассказал, что, согласно найденным им документам, Гумилев был расстрелян в ночь с 25 на 26 августа. Это может означать, что правильной датой смерти является или 25-е, или 26-е, точнее время смерти поэта установить вряд ли удастся. Место смерти установлено. Ковалевский лес.

Алексей Алексеев