Мрачная картина светлого будущего в новом романе Виктора Пелевина

Вышел в свет новый роман Виктора Пелевина «Transhumanism Inc.», заглядывающий в еще более отдаленное будущее, чем какой бы то ни было из предыдущих. Будущее это во многом прекрасно: в мир вернулась разнополая любовь, в Россию — исправленное и дополненное подобие советской власти, а лучшие из людей обрели возможность бессмертия. Однако и это будущее вызывает у автора тоску и досаду, которыми он щедро делится с читателями. Писателю и его поклонникам сопереживал Михаил Пророков.

Девочке Мане только что исполнилось восемнадцать, она учится в лицее, а летом отдыхает в Сибири у тети. Манина тетя — фермер, мама — домохозяйка, папа — банкир, то есть бессмертный. Маня мечтает пойти по его стопам, но шансов у нее мало: семья живет небогато, дворянской ее можно назвать, только если сложить холопов с маминой усадьбы и с теткиной фермы, папа подарки на день рождения дарит, но лишних денег никогда не дает. Наследства же от него по понятным причинам ждать не приходится. Но все меняется, когда в один прекрасный день Маней заинтересовывается сам Атон Гольденштерн — бессмертный одиннадцатого таера, основатель и глава фирмы Transhumanism Inc., отвечающей за бессмертие тех, кто в банках, а также за очень многое в жизни тех, кто в эти банки стремится.

Устройство мира, в котором живет и правит бал Атон Гольденштерн, в тех или иных вариантах изображалось Пелевиным неоднократно. Больше всего оно похоже на устройство мира «Любви к трем цукербринам». Только там герой носит пижаму и памперсы, обмотан биобинтами, в которых закреплены подводящие физраствор трубки, и целые дни проводит в виртуальном пространстве, возвращаясь на «базовый уровень» лишь по крайней необходимости. А в «Трансгуманизме» он плавает в банке — контейнере, наполненном цереброспинальной (не спрашивайте) жидкостью, и памперсы ему не нужны: он представляет собой очищенный от скорлупы черепа мозг, для которого виртуальный мир — единственный из возможных. Если ему что-то требуется в реальности, он может оказаться в ней, подключившись к мозговому импланту еще не освободившегося от тела человека. Для сильных мира сего такую роль выполняют личные секретари в зеркальных — чтобы не было видно взгляда — очках. Для самого сильного — любой: импланты, стоящие в мозгах всего населения планеты, произведены его фирмой, так что в чужое сознание он входит как хозяин и делает с ним что хочет.

В романе Пелевина происходит много всего интересного, и не только с Маней. В какой-то момент трансгуманизм автора заходит так далеко, что одну из глав он посвящает описанию жизни представителей семейства кошачьих. Братьев наших меньших Пелевин не делал своими героями с начала 1990-х, со времен «Жизни насекомых».

Хуже то, что «Transhumanism Inс.» близок к «Жизни насекомых» еще и другим — авторской оптикой. Не так часто Пелевин глядит на всех без исключения персонажей глазами энтомолога. То есть ну так-то да, но в общем мельтешении обычно попадаются те, кто ему интересен и заслуживает хоть какого-то снисхождения. Но в новом романе, вопреки сентиментальным ноткам, звучащим в его начале, рука автора не дрогнет ни разу — и закольцованность композиции только подчеркивает эту угрюмую пелевинскую решимость. От начала и до конца все персонажи «Transhumanism Inc.» бесповоротно делятся на тварей дрожащих и тех, кто имеет такое право, какое Наполеону с Магометом и в горячечном сне не могло присниться.

Но если жертвы не вызывают сочувствия, то зачем автору вновь потребовалось тревожить тени вампиров и цукербринов, неужели ему так интересны эти зловещие фигуры? Предвидя подобные вопросы, Пелевин вложил в уста главного писателя изображаемой эпохи едкий ответ: «Это, знаете, как пустить собаку на вернисаж. Она обойдет все картины и скажет: "Ну что такое, везде одно масло! Я по три раза понюхала — тут масло, и тут масло, и тут тоже масло. Зачем столько раз одно и то же? Вот то ли дело на помойке при сосисочной фабрике!"» Однако не оставляет ощущение, что этим маслом нередко пишется один и тот же портрет. Правда, позирует автору отнюдь не рядовой натурщик, а тот, кого в «Empire V» он назвал Начальнегом Мира. Проще говоря, из романа в роман Виктор Пелевин занимается делом весьма почтенным — богоборчеством. Особенно почтенным в силу того, что бог изображаемого им мира — вне всякого сомнения, дьявол.

Но есть в новом романе и что-то еще — например, сцена, когда молодые герои подходят к Красной площади и слышат марш — «одну из тех мелодий, под которые люди, верящие в распятого бога, ходили когда-то на рандеву с картечью. Задолго до чипов. Задолго до банок. Задолго до карбоновой эры. Как свежо, должно быть, было на земле!». Какие из этих слов всерьез, а какие — чтобы посмеяться над тем, кто бы это сказал, как обычно у Пелевина, практически неопределимо. Однако в следующем абзаце мы узнаем, что оркестр исполнял не что иное, как «Тотлебен». И вот эта музыка — малоизвестный марш, сочиненный в честь гениального инженера, героя Севастопольской обороны,— звучит уже неамбивалентно. Возникает сомнение: действительно ли Пелевин просто в очередной раз моделирует будущее — или, хотя бы отчасти, рисует тот его вариант, в котором ему самому не противно было бы оказаться?

Но нет. Очень скоро приходится убедиться, что человек, придумавший пулемет с глиняным пальцем, не щадит не только придуманных им персонажей, но и свои представления о лучшем и должном. Возможно, в них-то он и целится, а в айфаки и цукербринов попадает лишь рикошетом. Возможно, потому и не устает повторять одно и то же из романа в роман, что спор ведет в первую очередь с собою самим. А читатель, которого давно уже убеждать не надо,— просто небольшая помеха на пути волн, испускаемых мятущимся писательским мозгом.