«Балет Москва» представил новую версию «Весны священной» Артура Питы

На сцене Центра имени Мейерхольда «Балет Москва» открыл сезон мировой премьерой: известный британский хореограф Артур Пита поставил спектакль «Лето, Зима и Весна священная» на музыку Фрэнка Муна и Игоря Стравинского. Рассказывает Татьяна Кузнецова.

Португалец Артур Пита сделал карьеру в Лондоне. Танцевал в труппе знаменитого Мэтью Борна, ставил спектакли для «Ковент-Гардена» и «Сэдлерс-Уэллса», не отлынивал от мюзиклов, оперных постановок и киноработ, стал одним из хореографов прогремевшей «Иоланты/Щелкунчика» Дмитрия Чернякова в Парижской опере, а Москве известен по гастролям Натальи Осиповой — спектаклям «Факада» и «Мать». Для современного хореографа он нетипичен: любит сюжеты, танцовщиков-актеров и хочет быть понятым зрителями (см. “Ъ” от 23 августа).

В Москву Пита привез свою постоянную команду. Композитор, британец Фрэнк Мун, большой любитель экзотики — от балканского панка до африканского фанка, был призван дополнить одноактную «Весну» Стравинского «Летом» и «Зимой»: Пита не хотел делить вечер с другими спектаклями. Рискованное соседство со Стравинским получилось бесконфликтным: этнографические раскопки Муна, утопленные в современном саунде, не пытались конкурировать с гениальной музыкой. Лондонский бразилец Янн Сеабра обустроил пространство тоталитаризма: передвижные сетчатые стенки-застенки с колючей проволокой и облитый кровью жертвенный камень на алтаре из грубо сколоченного ящика. По сюжету современная молодежь проходит инициацию через древний обряд; и Сеабра, заменив кордебалету пестрые платьица, шорты и треники холщовыми рубахами и портками, модераторов обряда (охранников в черном с ветвями-рогами на шлемах и «духов» с мордами-масками) словно вытащил из фольклорной преисподней. Драматург Анна Рулевская написала стилизованный под заумь текст и рассыпала по спектаклю выкрики Хлебникова и Крученых. Получился на удивление цельный и какой-то карнавальный макабр, явно уклонившийся от намерений автора, анонсировавшего постановку о «глобальной катастрофе» и «современном мире после апокалипсиса». В этом красочном спектакле даже клетки с колючей проволокой обрели не политическое, а метафорическое звучание — вроде разъединившей весь мир пандемии.

«Летом» стенки клеток и вовсе отодвинуты к периметру сцены, пока девять пар, выплескивая избыток сил, познают себя и ближних под руководством главы общины и ее ассистентов. Артур Пита, соединив «классиков» и «современников» двусоставной труппы в единый кордебалет, предоставил каждому танцовщику волю в интерпретации движений. От этого юная толпа обрела непринужденную живость, благо прыжки, захлебные батманы и аттитюды, буйные шене и притопы, акробатические поддержки в «колечко» и прочие ухваты и прихваты хореограф подобрал под умения артистов. Но веселый хаос только кажется спонтанным: линейный рисунок танца подчеркнут длинными алыми лентами — их держат артисты, создавая калейдоскоп геометрических узоров. Массовые игры с лентами использовались в балете издавна, но здесь эта алая взаимосвязь и взаимозависимость — не форма организации пространства, а суть происходящего.

«Зимой» ячеистая стена с колючей проволокой пересекает сцену по диагонали, разделяя девушек и парней. Но именно эту часть спектакля украшает лирический дуэт будущей Избранницы и ее возлюбленного, идущий под песню баллады на стихи Велимира Хлебникова. Анастасия Пешкова и Григорий Сергеев чувственно и тонко играют подростков в этом трогательном адажио с замедленными невесомыми поддержками, искательными прикосновениями и нежными поцелуями.

«Весной» дело доходит до Стравинского, и тут Пита, большой любитель хоррора на балетной сцене, дает себе волю. Льется из чаш ритуальная кровь, марая лица и тела; скрученные в жгут алые ленты превращаются в кровавую удавку для ритуальной казни; безысходный замкнутый круг становится основой композиции. Игры первой части вырождаются в нешуточный психоз, движения прерывают экстатические конвульсии. Завораживает фантазия Питы, сумевшего удержать саспенс с помощью неожиданных хореографических находок — и в соло, и в массовых танцах. Их апогеем стало шествие с одеревеневшими телами дев, неразрывно — головы к ногам — лежащими на плечах у мужчин этакой дорогой на эшафот.

А вот знаменитое финальное соло Избранницы оказалось не танцевальной, а смысловой кульминацией спектакля. Показателен сам выбор на эту роль Анастасии Пешковой — танцовщицы хрупкой, интеллигентной, техничной, но лишенной открытого темперамента и телесной мощи: эта глазастая девочка не способна ни протестовать, ни биться за жизнь, ни проникнуться ритуальной миссией. До последнего — до того как когти медвежьей лапы ряженого перережут ей горло на жертвеннике — она не верит, что обрядовые игрища смертельны, что глава общины — благообразная дама со скупыми жестами и миловидным личиком постаревшего котенка (Светлана Краснова) — способна довести паству до убийства. Собственно, весь ужас спектакля (как и родственного ему фильма «Солнцестояние») и сконцентрирован в этой беспомощности человека перед коллективной волей. Еще страшнее то, что во власти манипуляторов эти милые инфантильные люди оказались по собственной воле. И совсем уж страшно, что смерть Избранницы воспринимается ими как должное: после финального аккорда Стравинского под тихие переборы Муна участники кровавой оргии сажают цветочки и предаются любви. Пожалуй, среди 200 постановок «Весны священной», появившихся с 1913 года, версии про добровольное духовное рабство еще не было. Видно, настало время.