Демна Гвасалия о возвращении Balenciaga к высокой моде

Провокатор, enfant terrible, гений маркетинга и кроя: создателя марки Vetements и креативного директора Balenciaga Демну Гвасалию сравнивают с великим Мартином Маржелой за оригинальность его шоу и ироничный подход к моде. А иногда называют философом за умение ставить ребром непростые вопросы: его коллекция сезона осень—зима 2020 на тему апокалипсиса, где модели ходили по воде, последняя перед пандемией, стала визуальным символом мира моды и человечества, в котором что-то пошло не так и которое стоит на пороге больших перемен. Поэтому новость о том, что он собирается перезапускать линию haute couture в доме, где ее не было больше полувека, стала громом среди ясного неба. Кристобаль Баленсиага решил уйти из моды, когда она потеряла для него смысл. Так зачем Демна возрождает то, что сам создатель дома закрыл? Что хочет сказать Гвасалия?

Этой коллекции ждали больше двух лет — Гвасалия должен был показать ее еще в прошлом году, из-за пандемии смотры отложились на год, но они стоили каждой минуты ожидания. Кутюрные техники с иронией в адрес классической высокой моды с ее богатыми вышивками, перьями и бальными платьями, джинсы, созданные вручную из лучшего японского денима, пушистые халаты из мелконарезанной кожи и простая одежда — футболки, тренчи, платья, сорочки на каждый день. Демна рассказывал о них корреспонденту «Коммерсантъ. Стиль» после показа, который проходил в полной тишине, как во времена Кристобаля Баленсиаги, в обновленных кутюрных залах на авеню Георга V, на Re-See и позже, когда мы созванивались по Zoom. Гвасалия снова нашел себя, показал, зачем нужен haute couture сегодня, и дал нам надежду на то, что в моде еще не все сказано.

—Какую роль коллекции haute couture играют сегодня? Почему вы решили возобновить кутюрную линию?

—Чтобы лучше понять, как и почему мы сегодня потребляем моду. Многие бренды делают кутюр как рекламу, чтобы лучше продавать свои кроссовки, парфюмы или очередную сумку. Мне это абсолютно не нужно. Я хотел запустить кутюрную линию, чтобы обратить внимание на то, что мода потеряла и что с ней стало. Ведь изначально мода — это история об одежде и о том, как она сидит на нашем теле. Конечно, многие скажут, что haute couture сегодня никому не нужен. Кому понадобится тренч за €50 тыс., если можно купить похожий тренч за €50 или за €5 тыс.? В кутюре нет и никогда не было практического смысла, и это очень поэтично. Что такое мода сегодня? Два клика на экране — и через пару часов total look у вашей двери. Но разве таким мы хотим видеть будущее? Сегодня мы много говорим о перепроизводстве, об одежде, которая буквально везде. Какой смысл скупать все эти кроссовки, футболки и маленькие сумки? Может, лучше притормозить, отложить деньги и купить ту вещь, которая вам действительно нравится и которая будет сделана специально для вас? Вещь, от которой захочется кричать «Вау!». Когда вы носите классные модные кроссовки, вы говорите себе «это круто», вы становитесь частью модной повестки, а когда вы носите кутюр, это «вау», потому что только вы знаете, какой эффект эта одежда производит на вас. Я запустил haute couture, потому что уверен, что за ним будущее и что у него особая миссия: он вернет смысл моде и спасет ее.

—Какого клиента вы представляли себе, работая над коллекцией? Может ли девушка, пришедшая к вам за кроссовками Triple S или новой it-bag Le Cagole, заказать потом что-то из линии haute couture?

—Конечно! Я никогда не создаю дизайн для одного клиента, для меня хороший продукт тот, который отлично смотрится на абсолютно разных людях. Да, Le Cagole очень веселая, классная сумка. Но ничто не мешает носить ее с нашей джинсовкой из кутюрной линии или с вечерним платьем. В Balenciaga я строю диалог с клиентами разного происхождения и статуса, с разными характеристиками. И у каждого своя история с домом Balenciaga. Для них couture — это просто еще одна линия. Эксклюзивная, очень дорогая, очень трудоемкая. И да, она создана для того же клиента, который, кстати, не стоит на месте, а развивается вместе с нами. Конечно, у нас могут появиться и новые кутюрные клиенты, которые раньше даже не слышали о Balenciaga: теперь они могут прийти в наши салоны, открыть для себя бренд через haute couture, а потом начать покупать у нас и одежду pret-a-porter. И это тоже неплохо — расширять клиентскую базу по всем фронтам.

—Получили ли вы уже обратную связь от клиентов? Что им понравилось больше всего? И ждали ли вас сюрпризы?

—По правде сказать, я никогда не прошу об обратной связи, особенно по поводу только что вышедшего. Мы проводили встречи с клиентами всего в течение трех дней после показа в Париже, а затем коллекция отправилась в путешествие по миру — так что можно ждать первого фидбэка не раньше чем через полгода. Хотя разведка мне доложила, что к нам уже записалось несколько клиентов на примерку самых дорогих бальных платьев. А еще мне рассказали, что многие клиенты-мужчины купили у нас образы, которые показывались на девушках-моделях. Я могу только догадываться, о каких именно вещах идет речь, но мне показалось очень любопытным, что наши клиенты смотрят на кутюр Balenciaga таким открытым взглядом. Я не хочу, чтобы он был привязан к гендерным нормам. Кто я такой, чтобы говорить: ты мальчик и должен носить это, а если ты девочка, то вот это. В сегодняшнем мире в гендерных стереотипах попросту нет смысла.

—Вы больше не проводите живых показов коллекций pret-a-porter, заменив их на digital — музыкальные видео или видеоигры. Почему решено было показывать couture в формате настоящего шоу?

—Couture — это результат целого года работы, для меня было важно показать эту одежду вживую в Париже, в наших обновленных салонах на авеню Георга V, где началась кутюрная история дома Balenciaga и где брошен наш якорь. Я бы никогда не стал отказываться от живых показов, если бы пандемия не заставила меня пересмотреть многие вещи. Что бы ни происходило в мире, мы не можем себе позволить останавливаться, мы должны продолжать показывать свои работы. Люблю технологии, мне нравится, что они могут нам подарить. Но как только мои гости снова смогут свободно путешествовать, обязательно вернусь к живым шоу и буду совмещать их с digital-проектами. Потому что даже на очень большое живое шоу я смогу пригласить максимум 1 тыс. гостей. А мне нужно вести диалог с моей глобальной аудиторией: сотни тысяч людей следят за нами дистанционно через экраны компьютеров и смартфонов.

—Раз вы упомянули салоны на авеню Георга V, расскажите, какое открытие в архивах дома было для вас самым удивительным?

—Когда я пришел в Balenciaga в 2015 году, сразу же отправился в архивы, потому что мне было важно понять прошлое дома, чтобы решить, куда я хочу его повести. Я никогда не пытался копировать Кристобаля, потому что в этом нет смысла: он жил в середине ХХ века, а я живу сейчас, я не хочу быть им или притворяться, что мы стоим на одной ступеньке. Я тот, кто я есть, я работаю на дом с огромным наследием и должен понимать взгляд его создателя на моду. Закрыть на это глаза — это как водить машину и не смотреть в зеркала заднего вида. Чтобы создавать будущее, нужно знать прошлое. Архивы помогли мне понять, как Баленсиага смотрел на мир и насколько он был помешан на конструкции одежды, на расстоянии между телом и его платьями. Он не просто дизайнер, а настоящий кутюрье, архитектор — он знал, как устроена анатомия человека, как никто другой. Когда, еще будучи студентом Королевской академии изящных искусств в Антверпене, я читал о его работах и смотрел документальные записи с его показов, то всегда поражался его умению создавать одежду и соотносить ее с телом, чтобы у вас появлялось особенное настроение благодаря его силуэтам. Сейчас, оглядываясь назад, понимаю, что уже тогда хотел работать именно на Balenciaga. Но отвечаю на ваш вопрос: если мне нужно выбрать всего одну вещь из архивов, которая меня зацепила больше всего, я назову свадебное платье с его последнего показа 1967 года. У него очень простая конструкция: два стежка и две вытачки. Для меня именно с этого платья начался минимализм в моде. Мне очень хотелось, чтобы это платье стало финальным аккордом моей первой кутюрной коллекции. Мы очень долго над ним работали и пытались его переиграть на новый лад, это был настоящий страшный сон: мы пришивали к нему рукава, потом отрезали их, добавляли стежки, перекраивали его много-много раз, но ничего не получалось. Пока я не смирился: мы покажем это платье таким, какое оно есть. Единственное новшество: я заменил атлас на более современную ткань с шелковой ниткой для свитшотов. Так что это настоящая реплика, которая лично для меня несет огромное символическое значение.

—Для вас важно отдавать дань уважения прошлому и не забывать об основателе дома. А как вы относитесь к своему прошлому? Например, черный цвет имеет очень важное значение для грузин, и черный был любимым цветом Баленсиаги. Это тоже совпадение?

—Когда я работаю над коллекциями, я никогда не думаю о цветах Баленсиаги, а потом, когда оказываюсь в архивах, с удивлением замечаю, что мы работаем почти с одной цветовой палитрой. Я, как и он, не люблю полутонов, я фанат ярких красок, таких как красный и фуксия, изумрудный и королевский синий. И да, мой любимый цвет тоже черный. Я вырос в Грузии, мои бабушки всегда одевались в черное. Одна из них всю жизнь скорбела по своему мужу: дедушка ушел очень рано, ему не было и тридцати лет, и бабушка решила остаться ему верной, никогда не красила волосы и всегда носила черное. А другая бабушка — ей сейчас 83, и она настоящая модная дива — одевается в черное, потому что для нее это самый элегантный цвет. А вообще в Грузии все одеваются в черное. Если вы вдруг появитесь где-то в красном, вас примут за клоуна. Вот такая у нас картина мира — и конечно, поскольку я вырос там, это часть меня. Кстати, чем больше я узнаю о Кристобале, тем больше понимаю, насколько мы похожи с ним: культура Страны Басков удивительным образом переплетается с грузинской, у нас есть похожие рецепты, схожая лингвистика, а насыщенный драматический католический черный — тоже часть их мировоззрения. В общем, я рад, что работаю на Balenciaga. Наверное, если бы меня позвали в Versace, я бы чувствовал себя не на своем месте.

—Аллюзия на кожу аллигатора, шелковые перья вместо настоящих, фейковый твид, вышивки кутюрного дома Lessage с видимыми карандашными линиями, пушистые халаты из мелконарезанной кожи. Как вы придумали эти кутюрные техники?

—В этом магия кутюра — если к нему внимательно присмотреться, замечаешь инновации, долгие часы работы, которые стоят за ним. Ты видишь, что это фейковый аллигатор — я бы в жизни никогда не работал с настоящей экзотической кожей по этическим соображениям. По той же причине я не стал бы работать с перьями или с мехом. Как сделать шелковые перья, чтобы они двигались и выглядели как настоящие? Или придать серебряному жакету шарм, как у накидки из лисьего меха, при этом не убив ни одного животного? И то и то мы заменили на шелковые нити. Даже если все это стоит в разы дороже оригинала. В нашей коллекции есть и неидеальное вечернее платье с карандашными зарисовками, созданное по образцу и подобию ткани с цветочной вышивкой, которую Баленсиага когда-то придумал для Джеки Кеннеди. Мне хотелось подчеркнуть совершенство несовершенства, потому что добиться идеала невозможно: как сделать вышивку, традиционный элемент, современным? Показать, что это что-то большее, чем бусинки и пайетки? Мы решили, что он должен выглядеть, как будто платье еще не закончили. Как будто оно сделано неправильно. В конце концов, кому судить о том, что правильно? Я ненавижу правила.

—Значит, все эти особенности незаметны при просмотре онлайн?

—Это правда, многие нюансы непросто рассмотреть с экрана телефона, вы скорее видите силуэт и настроение. И в этом шик кутюра — о секретах ваших вещей и тайных смыслах знаете только вы. Потому что couture — история об очень интимных отношениях между вами и вашими любимыми предметами гардероба. Мне нравится, что couture хранит столько тайн.

—Наше восприятие сексуальности постоянно меняется. То, что было сексуальным для наших родителей, для нас может быть неактуальным. А что сексуально для вас?

—Какой классный вопрос! Никто меня об этом раньше не спрашивал. Мне кажется, мы запутались. Понятие сексуальности у нашего поколения смешалось с порнографией. Сексуальность стала дешевой и вульгарной. Она настолько замешана на объективации определенного типа тела, который нам прямо суют под нос, что потеряла магию тайны. Особенно в моде, где все скатилось к банальной плоти. А для меня самая сексуальная часть тела — мозг, именно интеллект делает людей привлекательными. Человек очень горячий, но абсолютно тупой никогда не сможет меня заинтересовать.

—А как обстоят дела с вашей одеждой? Что в ваших коллекциях сексуально?

—Все. (Смеется.) Я отношусь к функции одежды по Фрейду: вещи созданы, чтобы помогать нам чувствовать себя лучше. Мы наряжаемся, чтобы быть более уверенными в себе, привлекать взгляды других людей. И, возвращаясь к Фрейду, мы одеваемся утром, чтобы оказаться вечером в постели с кем-то. Я не верю в практичную функцию моды — тогда бы нам вообще не нужна была мода, мы все просто носили бы униформу каждый день. Конечно, у моды есть сексуальная миссия, но не надо ее путать с вульгарностью и желанием показать как можно больше тела. Например, почему мы называем мини-юбку сексуальной? Конечно, она смотрится круто, но разве это все, что в ней есть? Хотите ли вы, чтобы другие обращали внимание только на ваши ноги, или вы достойны большего? Знаете, что для меня самое сексуальное? Треники, если носить их с определенной обувью и классным топом. Любая вещь может быть сексуальной, если поместить ее в правильный контекст.

—Теперь у Balenciaga есть не только очень успешная линия pret-a-porter, но и полноценная кутюрная. Каков ваш следующий ход?

—Кутюр подарил мне свободу. Свободу мысли, свободу экспериментировать и идти еще дальше с моей линией pret-a-porter. Раньше я чувствовал, что мои возможности в доме с историей ограниченны, держал себя в рамках и говорил себе: «Нет, ты не можешь зайти так далеко». Теперь для меня больше нет граней возможностей. Что ждет нас дальше? Сейчас я работаю над вневременной классикой и бизнес-униформой на каждый день. А еще в планах запуск направления предметов для дома, потому что я сам часто с трудом нахожу вазы, пледы, подушки или ковры, которые радуют глаз. Вы увидите мои первые лайфстайл-изобретения в начале следующего года. Balenciaga пока еще нишевая концептуальная марка, и, конечно, у нее есть потенциал стать мегабрендом, но не уверен, что нам это нужно. Каждому свое. Я никогда не загадываю наперед. Проживаю день за днем, и, возможно, это лучший вариант.

Беседовала Лидия Агеева