Замглавы МИД РФ Сергей Рябков о предстоящих консультациях с США

В конце сентября в Женеве пройдет второй очный раунд консультаций между Россией и США по стратегической стабильности. Запустить такой диалог президенты Владимир Путин и Джо Байден решили на саммите в июне. О том, чего Москва ожидает от предстоящей встречи, глава российской делегации заместитель министра иностранных дел Сергей Рябков рассказал специальному корреспонденту “Ъ” Елене Черненко.

— После первой встречи в рамках возобновленного стратегического диалога в Женеве сообщалось, что между нею и следующим раундом обмен информацией будет продолжаться в рабочем порядке. Как идет эта работа? Какие темы и аспекты в центре внимания?

— Речь идет о контактах в формате видеоконференцсвязи на уровне экспертов, об обмене посланиями и сигналами на уровне посольств. И в том, и в другом случае работа идет не только по организационной составляющей, но и по содержанию того, что предстоит делать. То есть не только по процессу, но и по его смыслу.

— Есть ли уже понимание, сколько в рамках двустороннего диалога будет рабочих групп и каких?

— Пока мы не договорились, какие группы будут созданы и с каким мандатом. Это вопрос достаточно сложный, хотя и не главный. Сложность его в том, что, как говорилось в известном мультфильме, «как корабль назовешь, так он и поплывет». В данном случае от тематического охвата рабочих групп во многом будет зависеть и темп продвижения вперед, и шансы на достижение искомого результата.

Американцы это тоже прекрасно понимают и уделяют этому аспекту существенное внимание. Не думаю, что мы сможем что-то объявить в этом плане до проведения очной встречи в последних числах сентября, хотя, наверное, к этому надо стремиться. Но один вопрос тянет за собой другие.

По содержательной части, повторяю, базовая позиция Российской Федерации полностью идентична тому, что передавалось американской стороне в октябре прошлого года на излете работы прежней администрации и в конце января текущего года уже нынешней администрации вскоре после инаугурации президента Байдена. Это отражение того, что наша позиция не конъюнктурна, а последовательна. Она зиждется на глубоком анализе и четком осознании наших национальных интересов.

Говорю это для того, чтобы подчеркнуть: мы не играем в политические игры вокруг стратегической стабильности.

Нам очевидно фундаментальное значение этих вопросов для обеспечения и нашей безопасности, и международного мира. Рассчитываем, что с американской стороны будет столь же ответственный подход.

Понимаем, что администрация США находится в процессе обзора, используя их термин, то есть пересмотра действующих доктринальных документов. Готовятся их обновленные версии. Это непосредственно влияет на позицию, которую США будут отрабатывать. Нам не хотелось бы, чтобы наш диалог, который уже запущен, попадал в полную зависимость от неких внутренних процессов в США. Наоборот, мы хотели бы надеяться, по крайней мере, что ход и содержание нашего диалога будут оказывать прямое и существенное воздействие на то, как развиваются мыслительный процесс и межведомственная работа в Вашингтоне по доктринальным документам.

— Замгоссекретаря США по контролю над вооружениями и международной безопасности Бонни Дженкинс на днях заявила, что Вашингтон в диалоге с Москвой будет руководствоваться тремя принципами. Во-первых, США хотят охватить новые виды ядерных систем доставки межконтинентальной дальности. Во-вторых, они хотят охватить все ядерные боеголовки, включая нестратегическое ядерное оружие. В-третьих, надеются сохранить наложенные на российские стратегические ядерные силы ограничения после истечения в 2026 году срока действия Договора о стратегических наступательных вооружениях, ДСНВ. Насколько эта запросная позиция приемлема для России?

— Надо смотреть на то, как эти сигналы будут воплощаться в конкретных позициях в рамках диалога и в рамках переговоров, на которые, я надеюсь, мы сможем выйти со временем. Это отвечало бы интересам наших стран, мы в этом убеждены. Я говорю о разработке юридически обязывающего документа, возможно не одного, а нескольких текстов. И юридически, и политически обязывающих, если такая опция будет сочтена обеими сторонами более предпочтительной.

Но то, что вы процитировали, пока выглядит достаточно фрагментарно. Из этих трех компонентов трудно вывести устраивающее обе стороны «уравнение безопасности», в пользу разработки которого мы, как известно, последовательно выступаем. У нас иные приоритеты. Хотя не могу сказать, что в упомянутом вами трехчлене нет ничего, что представляло бы для нас интерес.

Мы хотели бы, конечно, конкретизации американской позиции. В частности, по ограничению средств доставки средней дальности. Российские предложения на этот счет выдвигались уже давно, они остаются на столе. Я думаю, что здесь база для определенной дискуссии имеется.

Что касается «всех боезарядов», мы считаем, что при всей важности тематики боезарядов как таковой, все же приоритетное внимание должно уделяться средствам доставки, то есть носителям.

Позиция по нестратегическому ядерному оружию в том виде, в котором ее продвигают американцы, неприемлема для нас. Начинать надо с другого. И вообще, перспективы разговора на эту тему более чем туманны.

США никак не могут понять: разница в географии наших стран (но не только в ней) настолько фундаментальна, что попытки проведения параллелей между ситуацией, в которой находятся сами США и в которой находимся мы в контексте нестратегического ядерного оружия,— это просто путь в никуда. Это абсолютно надуманная искусственная постановка вопроса. Так что мы к обсуждению этой темы не готовы. Нужно искать какие-то другие подходы.

Многое другое можно сказать на эту тему. Видимо, лучше делать это все же не путем обмена публичными сигналами, а за столом диалога. Тем более что до его продолжения на уровне межведомственных делегаций остается не так много времени.

— Бонни Дженкинс оценила арсенал российского нестратегического ядерного оружия в 1–2 тыс. единиц. Я знаю, что российская сторона не раскрывает точные цифры. Но вы могли бы сказать, такая оценка, это «горячо» или «холодно»?

— Мы принимаем во внимание те цифры, которые представители США озвучивают в отношении нашего арсенала. Не всегда эти цифры одинаковы, надо сказать. Американское восприятие нашего арсенала меняется. Это тоже довольно любопытный момент. Послушаем, что они скажут нам дальше.

— Вы сказали, что соглашений с США может быть несколько и они могут иметь разный характер — юридически обязывающий или политический. С точки зрения запросной позиции России какие соглашения нужно заключить и в каких конкретно форматах?

— По большому счету это зависит от того, какую линию будут проводить США. Мы серьезно относимся к американским сигналам о том, что могут быть и, скорее всего, будут проблемы с ратификацией гипотетического нового договора. А такая ратификация потребуется, коль скоро в этом гипотетическом договоре речь пойдет о вопросах контроля над вооружениями и национальной безопасности США, ну и о нашей, конечно, тоже.

В идеале мы бы, естественно, хотели все наши договоренности с США облечь в максимально обязывающую — то есть юридически обязывающую — форму. И я хотел бы с ходу, прямо на нынешней стадии, когда мы и близко не подошли к такого рода вопросам, подчеркнуть, что у любой администрации в Вашингтоне есть огромный политический, организационный и бюрократический ресурс для того, чтобы формировать нужное ей большинство в Сенате, а именно две трети, требуемые для ратификации соответствующих соглашений. Как правило, отсылки к проблемам с Сенатом свидетельствуют о том, что у самой администрации нет достаточной политической воли.

— То есть вы уверены, что если захотят, то продавят.

— По крайней мере могут приложить усилия, достаточные для того, чтобы продвинуться в этом направлении.

Но по ряду вопросов я допускаю, что оптимальным может стать путь заключения исполнительных соглашений, не требующих ратификации, либо выхода на определенные политические понимания. Мы ранее имели опыт заключения такого рода документов в самых разных областях, и они работали.

Времена, конечно, изменились.

Отношение Вашингтона к двусторонним, да и к многосторонним договоренностям стало очень легким, простым, без заморочек и комплексов.

«Хотим — будем оставаться, не хотим — выйдем». Это по большому счету относится и к юридически обязывающим документам. Так что абсолютной гарантии здесь нет. Соответственно, мы постараемся вывести на максимум то, что поддается приданию этим договоренностям именно юридически обязывающего характера.

Если нет, будем действовать по «second best scenario», не идеальному, но все же приемлемому для нас сценарию. И такой микс может сложиться. Я думаю, что говорить об этом сейчас по меньшей мере странно, потому что именно в этом миксе мы и увидим взаимосвязь разных составных частей все того же уравнения безопасности, о котором мы столь часто говорим, касаясь данной темы.

— А если говорить о единственном действующем соглашении в этой сфере, ДСНВ, возобновились ли уже проверочные миссии в рамках договора?

— Пока нет. Но эту тему мы рассматриваем в контакте с американцами. Мы послали им определенные сигналы. Они, видимо, вскоре конкретизируют свой подход. Вообще, эта тема относится к кругу ведения Двусторонней консультативной комиссии, и в ближайшее время, видимо, прояснится вопрос, когда состоится очередная сессия в этом формате. Это очень важно, потому что это материальное свидетельство и воплощение того, что ДСНВ жив, и его продление означает восстановление его функционирования в полном объеме в том виде, как он был заключен.

— Возобновить инспекции мешает пандемия?

— Да, только и исключительно она.

— Вопрос по другой тематике. В середине августа Пентагон объявил о планах размещения на территории Германии нового подразделения — межвидовой оперативной группы, которую планируется оснастить в том числе ранее запрещенными наземными ракетами средней дальности. Руководить частью будет воссоздаваемое 56-е командование полевой артиллерии, которое во времена холодной войны эксплуатировало беспокоившие советское руководство ядерные ракеты Pershing II, развернутые в ФРГ. Это свидетельство того, что США окончательно отказались от рассмотрения предложения России по мораторию на размещение в Европе ракет средней и меньшей дальности полета?

— Надеюсь, что нет. В американской системе процессы зачастую идут на параллельных треках, причем довольно инерционно. После принятия тех или иных стартовых решений «американский супертанкер», прежде чем остановиться, может пройти еще значительное расстояние. Но мы будем прилагать усилия к тому, чтобы он все же остановился.

Я бы не придавал какого-то особого значения тому, в рамках каких организационных, штатных и кадровых структур вооруженных сил США осуществляются те или иные мероприятия.

Да, конечно, американцы — мастера посылать сигналы в большом и малом.

И помимо практической материальной деятельности они зачастую политизируют некоторые аспекты, чтобы там, на другой стороне, в данном случае у нас, лишний раз задумались, что к чему. Но все же это не тот случай, где мы можем говорить, что движение бесповоротно идет именно в этом направлении. Мы продолжим следовать нашему подходу.

— По мораторию?

— Да, разумеется. По проверяемым встречным мораториям. Мы будем об этом говорить и с американцами, и с их европейскими союзниками. Такой разговор идет. Он не прерывался. Сейчас, с учетом нашего с американцами достаточно интенсивного обмена сигналами и продолжения диалога в межведомственном формате, думаю, тема обретет дополнительную актуальность. Посмотрим, что получится. По крайней мере в этой сфере мы просто не можем не добиваться как минимум ясности, но, разумеется, в идеале — запуска поисковых процессов, которые могут все же, как я надеюсь, привести к нахождению точек соприкосновения.

— Американские СМИ недавно анонсировали появление у армии США секретного космического оружия, направленного против военных спутников России и Китая. Якобы в Пентагоне считают, что это станет сдерживающим фактором для потенциальных противников. Есть ли еще пространство для российско-американских договоренностей по космосу? Ранее вы говорили, что российская концепция «уравнения безопасности» обязательно должна включать и космос.

— Мы длительное время выступаем за нахождение политико-дипломатических решений задачи недопущения гонки вооружений в космическом пространстве. Это и наш с китайцами проект Договора о предотвращении размещения оружия в космосе. И набирающая ход инициатива заключения двусторонних документов между нами и уже 30 государствами, последуют и другие, в которых фиксируются взаимные обязательства не стать первой страной, которая размещает оружие в космосе.

Если США станут первой страной, сделавшей это, ответственность за сугубо дестабилизирующие тяжелые последствия для международной безопасности и стратегической стабильности неоспоримо ляжет на Вашингтон.

Пока такого оружия в космосе нет. И мы взяли на себя обязательство, повторив его официально уже 30 раз, что не станем первой страной, размещающей такое оружие в космическом пространстве.

Надо заниматься поиском решений. Они возможны. Повестка дня, касающаяся тематики космической безопасности, весьма широкая. Есть профильные площадки, где мы этим занимаемся. Это и Комитет ООН по использованию космического пространства в мирных целях в Вене, это и Первый комитет Генассамблеи ООН. Есть российские резолюции, которые каждый год на Генеральной Ассамблее принимаются подавляющим большинством государств.

США и некоторые их союзники, отмечая все это, сейчас взяли курс на — как и в целом по очень многим направлениям — подтачивание широкой международной поддержки этих разумных и вполне логичных подходов и инициатив. Делается это по сугубо политическим мотивам, и ничего общего с задачей укрепления международной безопасности не имеет. Это попытка «сузить» влияние России на международной арене. Жаль, что подобного рода конъюнктурные соображения перевешивают, и в результате страдает международная безопасность. Но конкретно по тем или иным планам американских военных, наверное, можно будет высказываться, когда мы лучше поймем, что это означает и что конкретно за этим стоит. Политически ситуация, конечно, не упрощается. К сожалению.

— Вы упомянули Китай. За последнее время в американских изданиях появилось несколько публикаций о наращивании Китаем своего ядерного потенциала, в том числе с опорой на спутниковые снимки, свидетельствующие о масштабном строительстве в КНР шахт для межконтинентальных баллистических ракет. Об этом говорит и Госдеп. Россию эта информация настораживает? Не заставит ли это ее прислушаться к доводам США о необходимости привлечения Китая к процессу выработки будущих договоренностей в сфере контроля над вооружениями?

— Мы тщательно отслеживаем происходящее во многих странах с точки зрения интересов нашей безопасности и тех или иных новаций, которые появляются у государств в области их военного строительства и программ того или иного свойства. Сигналы с американской стороны — это наименьший из значимых факторов, которые мы учитываем при формировании собственных выводов.

Наши отношения с Китаем настолько прочны, фундаментальны и не подвержены внешним негативным воздействиям, что упомянутые вами информационные вбросы по большому счету не были нами никак прокомментированы, поскольку мы лучше многих понимаем, что и как происходит в отношениях с Китаем и как их надо выстраивать дальше.

Я не думаю, что нынешняя администрация США окажется подвержена соблазнам, которые испытывали коллеги в Вашингтоне при (45-м президенте США Дональде.— “Ъ”) Трампе в части попыток нас заманить в некую игру на антикитайской основе. Будем надеяться, что наш диалог с США по вопросам контроля над вооружениями и стратегической стабильности будет идти в рамках, которые заданы президентами на их встрече в Женеве, без попыток привнести в него ненужные осложняющие факторы.

— В Женеве президенты также договорились о консультациях по кибербезопасности. Можно ли сказать, что диалог запущен?

— В принципе диалог не просто запущен, а уже обрел динамику и внутреннюю логику. Есть отработанный формат участников с той и с другой стороны. Есть практика обмена некими сигналами помимо проведения онлайн-встреч по закрытому каналу. Будут новые контакты такого рода в предстоящий период.

— Какие темы в центре внимания? Только ли вирусы-вымогатели, важные для США, или что-то еще из того, что предлагала Россия (в том числе в предложении Владимира Путина от сентября 2020 года)?

— Расширение тематики и повестки дня, на чем мы настаиваем, остается нашей задачей. Сдвиги в этом направлении есть, но они недостаточны. Американские коллеги по-прежнему стремятся всю работу сфокусировать на том, что интересует их. Но то, что интересует их, не значит, что это не интересует нас. Мы готовы заниматься и этим тоже. Однако нельзя все сводить к этому.

— К борьбе с распространением вирусов-вымогателей?

— Да. Безопасность информационно-коммуникационных технологий гораздо шире. Положительно в целом, что американцы не отвергают такую перспективу. Но мы все еще в начале пути, и преждевременно говорить о том, что достигнуто и какими будут результаты.

— Есть ли какое-то продвижение с США по вопросу о снятии взаимных ограничений на численность сотрудников дипломатических миссий?

— Здесь не просто нет никакого продвижения, а ситуация только усугубляется. Американские коллеги категорически не движутся в направлении решения визовой проблемы. Я обратил внимание на то, что в последнее время в публичном пространстве появились с их стороны достаточно «задиристые» сигналы относительно численности нашего персонала в США и американского в России.

— Я видела твит посольства США в Москве, где при помощи инфографики указывалось на имеющийся, по мнению американской стороны, дисбаланс в численности дипломатов двух сторон.

— Ничто не мешает американским коллегам направить сюда столько сотрудников в длительные командировки, сколько они считают необходимым в пределах установленного несколько лет назад лимита в 455 человек. Вместо этого они свернули консульское обслуживание, визы не выдаются.

А поскольку визы не выдаются нашим людям, которые должны ехать на замену работающим в США, мы в рамках естественного правила взаимности не выдаем визы американским сотрудникам.

При этом мы предлагаем размены, предлагаем полное обнуление всей этой ситуации и запуск всего с чистого листа. Нынешнее положение ненормально. Но они на это не идут. Им удобнее стенать и жаловаться, создавая у публики ложное представление, что они обескровлены, в то время как у России в США куда больше персонала. Но мы работаем там (в США.— “Ъ”) и по линии ООН.

— То есть из более чем 400 человек около 150 не занимаются двусторонними отношениями.

— Да. И установленный нами лимит для американского персонала в Российской Федерации не учитывает это обстоятельство. Если они хотят, они могут иметь здесь 455 человек. Хотя никакой штаб-квартиры ООН в Москве или где-либо еще в России не существует. Это одна натяжка.

Другая лукавая натяжка — это то, что визовая проблема, созданная самими США, не позволяет американцам обеспечивать визовое обслуживание наших граждан. Хочется сказать американским коллегам: вы определитесь, что для вас важнее, либо вы будете пользоваться возможностями для нормализации функционирования ваших загранучреждений в России, которые есть, а они значительны, либо вы считаете все это ненужным, но тогда не надо жаловаться на то, что у кого-то где-то больше народу работает.

Это бесконечный спор. Я думаю, что мы услышим новые сигналы с американской стороны, увидим новые диаграммы, которые имеют мало отношения к реальности, поскольку они не учитывают ни предысторию, ни фактическое положение дел. Американцам надо начать с себя. Тогда все будет хорошо. Проще всего отказаться от этих искусственных увязок и попыток что-то такое приобрести за счет другого. Только паритет. Только взаимность. Вот единственно возможные принципы для работы с ними на этом направлении, как, впрочем, и на многих других.