Глава крупнейшего афганского телеканала — о работе под властью талибов

Во всемирном рейтинге стран по уровню свободы СМИ, который составляет организация «Репортеры без границ», Афганистан в 2021 году занял 122-е место, значительно опередив всех своих соседей и даже Россию — она расположилась на 150-м месте. Впрочем, учитывая, что этот список был составлен еще в апреле, а 15 августа власть в стране захватило запрещенное в России движение «Талибан», ситуация сильно изменилась. О том, как журналистам удается освещать акции протеста и придерживаться нейтралитета в таких условиях, корреспонденту “Ъ” Кириллу Кривошееву рассказал директор первого афганского круглосуточного новостного телеканала Tolo News Лотфулла Наджафизада.

— Для начала поинтересуюсь, где вы сейчас находитесь?

— Когда Кабул пал, я был в поездке. Приехал по работе в Ташкент, где мы хотели открывать офис нашего телеканала. Я уехал за день до (прихода талибов.— “Ъ”), а вернуться собирался через три дня. Сейчас я жду возможности вернуться, нормальных рейсов нет. Работаю дистанционно, возможно, скоро все изменится.

— А планы открыть офис в Ташкенте еще в силе?

— Не в той степени, как это было до падения Кабула, многое изменилось — хотя бы в финансовых вопросах. Накладывает отпечаток и региональная политика. Так что мы ищем и другие варианты.

— Я слышал еще об идее открыть офис и даже параллельную структуру в Лондоне, об этом говорил владелец вашего телеканала.

— Тем не менее мы не закроем офис в Кабуле, если только нас не заставят это сделать. Речь идет не о переезде в Лондон или Ташкент, а о том, чтобы иметь еще одно место для работы.

— Насколько мне известно, сразу после падения Кабула в редакцию Tolo News пришли вооруженные талибы. Что произошло за закрытыми дверями?

— Талибы позвонили мне в ту же ночь, когда они подошли к Кабулу (с 14 на 15 августа.— “Ъ”). Сказали, что хотят прийти на телевидение и поговорить. Это должны были быть какие-то высокопоставленные люди, но, когда они поняли, что я в отъезде, встречу провели на более низком уровне.

Те, кто у них отвечает за СМИ, встретились с арт-продюсером и менеджером. Но разговор был не о том, что мы должны делать, а что не должны. Скорее просто знакомство.

— Талибы позвонили вам еще до входа в Кабул?

— Да, мы были знакомы еще по Дохе, куда я ездил несколько раз.

— А была ли у вас связь с талибами в самом Афганистане, ведь они контролировали некоторые провинции и раньше?

— До падения Кабула у нас была связь только с теми, что в Дохе, и с пресс-секретарем (Забихуллой Муджахидом.— “Ъ”).

— Есть много неподтвержденной информации о «красных линиях», которые вам якобы провели талибы. Некоторые источники говорят, что освещать демонстрации — запрещено, хотя потом сами талибы сказали, что можно, если есть аккредитация. Какие запреты вам установили?

— В вопросе демонстраций «Талибан» явно продемонстрировал двойные стандарты. Понятно, что любой протест должен быть мирным. Но то, что они запретили, было исключительно мирным протестом. Зато они разрешили проталибские протесты. То есть одни протесты запрещены, другие нет. Если говорить о «красных линиях» для СМИ, то у них (талибов.— «Ъ»), конечно, есть определенные требования. Но мы с ними на связи, чтобы понимать, что возможно, а что нет — с учетом того, что в Афганистане самые свободные медиа во всем регионе. Или так было, до падения Кабула.

Раньше мы подвергались серьезному давлению со стороны правительства за то, что давали «Талибану» слово. Но мы считали, что афганцы должны слышать и их позицию. Мы рассчитываем давать слово разным сторонам и дальше.

— А как проходят обсуждения того, что можно, а чего нельзя? Может вам, например, позвонить Сухейль Шахин (высокопоставленный талиб, ответственный за СМИ, был пресс-секретарем катарского офиса.— “Ъ”) и обсудить то, что вы будете освещать? Или вы просто отправляете журналиста на митинг, а он оказывается задержан?

— Мы пока не получали от «Талибана» никаких особых разрешений, ни на что. Нет такого, что мы звоним им каждое утро и спрашиваем: «А что если мы сделаем такой материал?» Мы просто делаем то, что должны, но они, конечно, реагируют.

— Я знаю, что как минимум один ваш корреспондент уже был задержан и даже избит талибами. Но тем не менее его освободили. Как выглядели переговоры об этом?

— Таких журналистов было двое. Так как я путешествую, я не особенно посвящен в ежедневные дела. Но у меня есть очень сильный заместитель, который с ними общается каждый день. В обоих случаях мы выражали протест, давали понять, что мы негодуем. Было практически невозможно продолжать работать в таких условиях.

— Ваш заместитель работает в Кабуле?

— Да.

— Я знаю, что многие из ваших сотрудников уехали из Афганистана. Вы столкнулись с нехваткой журналистов?

— В нашей компании 600 человек или даже больше. Уехало около сотни, и мы помогали им в этом, потому что безопасность превыше всего. Да, конечно, нам их не хватает, потому что многие из этих людей работали у нас годами, они отличные профессионалы.

— А вы взяли на работу кого-то нового?

— Да, в один из дней мы приняли сразу десяток новых сотрудников. Сейчас многие люди ищут работу.

— А «Талибан» как-то контролирует вашу редакционную политику? Установили ли они какую-то прямую цензуру?

— Нет.

Единственное, у нас больше не крутят музыку. Но про это талибы даже не говорили — медиа сами приняли это правило, потому что они знают, что это «красная линия».

Везде есть самоцензура, в то время как некоторые требования «Талибана» можно понять.

— Вы думаете, это можно понять?

— Я скорее имел в виду, что это ожидаемо.

— Ваш канал поддерживает связь с новым министром коммуникаций Наджибуллой Хаккани или его заместителем Забихуллой Муджахидом?

— С обоими. Но не я, а снова мой заместитель. Он с ними говорил.

— И как прошел разговор?

— По-моему, мой заместитель был очень рад.

— А что насчет освещения ситуации в Панджшере? Насколько я знаю, ваш телеканал отказался сообщать о манифесте Ахмада Масуда (полевой командир, командующий антиталибским таджикским ополчением.— “Ъ”), который он распространил в Facebook.

— Кажется, мы об этом сообщали.

— Возможно, не на английском, а на дари или пушту.

— Да, сейчас не всегда есть свободные руки, чтобы переводить.

— Но я хочу спросить — общались ли вы с бойцами в Панджшере все эти дни?

— Конечно. Нам не разрешили поехать в Панджшер — даже после того, как «Талибан» его занял. И уж точно об этом нельзя было даже подумать, пока шли бои.

— А есть список людей, которых нельзя цитировать?

— Нет. Все не так уж организованно — решения принимаются по каждому отдельному случаю. У них нет никакого закона о СМИ (19 сентября «Талибан» огласил 11 правил для журналистов, но их нельзя назвать конкретными. Например, они предписывают «не публиковать материалы, которые противоречат исламу», но в то же время «придерживаться принципа нейтральности» и «публиковать только правду».— “Ъ”).

— А общаетесь ли вы с экс-президентом Ашрафом Гани, его министрами?

— Не буду называть имен, но с определенными людьми из предыдущего правительства, конечно, да. Некоторые из них даже в Кабуле. С самим президентом Гани — нет.

— Ну а были в общении с талибами какие-то острые моменты? Может быть, их разозлил какой-то конкретный материал?

— Дискуссии всегда проходят непросто — например, как называть их правительство. Мы настаиваем на большей свободе — они предостерегают и сдерживают. Мы не кричим на них, но, разумеется, доносим до них наши опасения.

— Вы упомянули музыку, которая теперь запрещена. А что насчет фильмов, сериалов?

— Это тоже изменилось. Теперь у нас больше религиозных программ.

— Работают ли женщины-телеведущие? Сообщали, что на какое-то время их отстраняли от работы.

— Многие наши коллеги-женщины уехали, но кто-то остается. Однако они не могут работать столь же активно, как раньше (новостные выпуски на Tolo News последнее время ведут только мужчины, хотя женщины бывают гостями в студии.— “Ъ”).

— А был момент, когда «Талибан» просил их оставаться дома?

— К сожалению, талибы просят не приходить на работу женщин с государственных телеканалов, а также тех, кто работает в школах и государственных учреждениях.

— Давайте поговорим о финансах. На вашем сайте я видел рекламу страховой компании и интернет-провайдера. Реклама ваш базовый источник дохода или вы получаете какие-то деньги из-за рубежа?

— У нас никогда не было прямых поступлений из-за рубежа, мы всегда зависели от рекламы. Но рекламный рынок серьезно сократился. Это несет большие риски для функционирования СМИ. Афганская экономика вообще едва выживает.

— А у вас есть деньги для выплаты зарплат?

— Пока что мы смогли решить этот вопрос. Но неизвестно, что будет дальше, даже в ближайшем будущем.

— Я был удивлен, когда вы сказали, что не получаете денег из-за рубежа. Я читал, что у вас была поддержка от программы USAID (Агентство США по международному развитию, которое выделяет средства на гуманитарные цели.— “Ъ”).

— USAID дала $200 тыс. или около того в 2004 году, в качестве стартового капитала для Tolo TV. Но Tolo News, который появился уже в 2010 году, никогда не получал денег ни от какого правительства.

— Ну может, не от правительств, а от НКО?

— В прошлом у нас могли быть определенные программы. Например, по продвижению представленности женщин. Но это не выглядит так, что правительство или НКО приходит с мешком наличных.

— А что вы скажете о свободе СМИ при правительстве Гани?

— Я не думаю, что при Гани было лучше. Гани тоже не верил в свободные СМИ. Но республиканская система, существовавшая при нем, позволяла нам работать.