Глава ОДВЗЯИ Роберт Флойд о необходимости юридического запрета ядерных испытаний

Москву посетил новый исполнительный секретарь подготовительной комиссии Организации Договора о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний (ПК ОДВЗЯИ) Роберт Флойд. Этот договор, разработанный 25 лет назад и подписанный 185 государствами, до сих пор не вступил в силу. Чтобы это произошло, ратифицировать его должны еще восемь стран, имеющих ядерное оружие или возможности его создания (из так называемого Приложения 2). Речь идет о Египте, Израиле, Индии, Иране, Китае, КНДР, Пакистане и США. В интервью корреспонденту “Ъ” Елене Черненко Роберт Флойд рассказал, на что он надеется.

— ДВЗЯИ был принят 25 лет назад. Когда, по вашей оценке, он наконец вступит в силу? Как долго международное сообщество готово терпеть ситуацию, при которой восемь стран держат столь важный договор в заложниках?

— ДВЗЯИ был действительно открыт к подписанию 25 лет назад. И минувшие 25 лет можно назвать весьма успешными. Договор пользуется фактически общемировой поддержкой, что в том числе доказали выступления на недавнем заседании Совета Безопасности ООН. Вряд ли вы найдете хоть одно государство, которое считает, что он не нужен. Да, некоторым ключевым странам еще только предстоит ратифицировать договор, и без этого он не вступит в силу. Но у нас уже действует глобальный мораторий на ядерные испытания. Его придерживаются все государства, у которых есть ядерный потенциал. Более того, он подкреплен международной мониторинговой системой, которая, даже еще не будучи полностью отстроенной, уже в состоянии выявить малейшие признаки проведения ядерных испытаний.

Но, конечно, было бы прекрасно иметь юридически обязывающий запрет. Чтобы этого добиться, договор должны ратифицировать восемь государств из Приложения 2. Я бы очень хотел, чтобы это случилось. Но даже уже сейчас договор можно считать успешным. Тем не менее я намерен посетить все восемь стран из упомянутого Приложения 2. Мне важно узнать мнение их представителей, понять историю их сомнений, обсудить возможные пути продвижения. В конце концов пять из восьми же подписали договор, хоть пока не ратифицировали его. Рассчитываю по итогам этих поездок составить мнение о перспективах вступления договора в силу. Делать сейчас преждевременные выводы было бы неверно.

Это ведь вызов для всех государств, заинтересованных в успехе договора. Я рассчитываю на то, что наряду с ПК ОДВЗЯИ они тоже будут способствовать его ратификации всеми теми, кто еще этого не сделал.

— А сейчас вообще возможно сказать, кто из «восьмерки» ратифицирует договор первым? В прессе в этом контексте периодически упоминается Израиль.

— У каждого из восьми государств свои соображения стратегического характера, свой контекст, свои обоснования невозможности ратифицировать договор сейчас. На самом деле, как я полагаю, все они хотели бы сделать это. Они понимают, что ДВЗЯИ нужен. Но я не стал бы сейчас спекулировать на тему того, какая из стран Приложения 2 ратифицирует договор следующей. Во всех странах разные процессы, собственные суверенные соображения. Я намерен активно и системно работать со всеми восемью.

— В США вы уже были. Администрация Джо Байдена дала понять, что, в отличие от предшественников, будет стремиться к ратификации договора. Как вы считаете, сможет ли она довести дело до конца?

— В ходе визита в Вашингтон у меня была возможность пообщаться с целым рядом представителей администрации Байдена. По итогам этих встреч я сделал однозначный вывод, что власти США активно поддерживают ДВЗЯИ. В то же время здесь далеко не все зависит от Белого дома, ведь ратифицировать договор должен Сенат. А для необходимых двух третей голосов поддержать договор должны как демократы, так и республиканцы.

— Могла бы ратификация договора американцами подтолкнуть другие страны из Приложения 2 к проактивным действиям? Скажем, тот же Китай. Я неоднократно слышала мнение, что, если бы США показали пример, другие бы последовали.

— По поводу возможных сценариев и очередности ратификации договора восемью государствами из Приложения 2 высказываются самые разные предположения. Но важно понимать, что все восемь одинаково важны и нужны, ведь отсутствие даже одной ратификации не позволит договору вступить в силу. То есть, конечно, было бы прекрасно, если бы США смогли ратифицировать договор — это, возможно, оказало бы определенное влияние на других. Но сомневаюсь в том, что здесь возможен какой-то автоматизм. У каждой страны своя внешняя политика. И я слишком уважаю их, чтобы предположить, что они будут принимать такие решения, основываясь только на действиях другой страны.

— А что международное сообщество теряет от того, что ДВЗЯИ не вступил в силу? Государства же придерживаются моратория на ядерные испытания, есть система мониторинга. Может, можно и так все оставить?

— Я очень рад, что вы спросили об этом. Без вступления договора в силу нельзя в полной мере задействовать предусмотренные им возможности верификации (соблюдения запрета на испытания.— “Ъ”). Я говорю прежде всего о возможности проводить инспекции на местах. Договор предусматривает специальный механизм, в рамках которого в страну, по поводу деятельности которой есть озабоченности, могут быть направлены инспекторы. Так можно проверить, придерживается государство своих обязательств или нет. Но пока договор не вступил в силу, задействовать этот механизм нельзя. А он очень важен.

Кроме того, со вступлением договора в силу на государства будут наложены юридические обязательства предоставлять данные с мониторинговых станций. Государства делают это и сейчас: международная мониторинговая система насчитывает уже более 300 станций по всему миру. Но когда договор вступит в силу, ее устойчивое функционирование будет подкреплено юридическими гарантиями.

Это только некоторые из причин, почему так важно, чтобы ДВЗЯИ вступил в силу. Он уже успешен, но может быть еще более успешным.

— Одно из государств из Приложения 2, которое тоже наконец стало придерживаться моратория на ядерные испытания,— это Северная Корея. У вас есть механизмы взаимодействия с Пхеньяном? Он ведь еще даже не подписал договор.

— Я намерен выстаивать отношения со всеми государствами из Приложения 2 вне зависимости от того, подписали они договор или нет. Из восьми стран три еще не подписали ДВЗЯИ. Я полон решимости работать со всеми, включая Северную Корею, и надеюсь, что такая возможность у меня будет.

— Я видела, что перед отъездом в Москву вы сказали «РИА Новости», что рассчитываете, что и ряд стран не из Приложения 2 подпишет и\или ратифицирует договор в течение года. О каком количестве может идти речь?

— Я поставил перед собой определенные цели, которых хотел бы добиться в год 25-летия договора. Мы отмечали его 24 сентября, и, соответственно, речь идет о конце сентября следующего года. Нам бы хотелось, чтобы как можно больше государств ратифицировали договор. Это был бы лучший способ отдать должное заслугами ДВЗЯИ. За последний год два государства ратифицировали его (Коморские острова и Куба.— “Ъ”). Я хотел бы, чтобы в ближайшие 12 месяцев их стало еще больше: может быть, 5, а может быть, и больше. Есть целый ряд государств, которые уже приблизились к ратификации. Так, например, Гамбия уже фактически завершила этот процесс. Есть и другие. Пусть они не входят в Приложение 2, но их ратификация крайне важна с точки зрения универсализации договора.

— Но поскольку есть такие проблемы с «восьмеркой», эксперты все активнее высказываются в пользу рассмотрения альтернативных сценариев: от необходимости выработки нового договора до отказа от Приложения 2. Не настало ли время рассмотреть их всерьез?

— В качестве главы временного технического секретариата я четко нацелен на вступление ДВЗЯИ в силу. Вопрос, который вы задали, лежит скорее в компетенции государств—участников договора. В мой мандат он не входит. Могу только сказать, что если государства решили бы рассмотреть какие-то альтернативные варианты, то это наверняка было бы связано с внесением изменений в изначальный текст договора. Я не уверен, что эта идея получила бы поддержку. Вопрос абсолютно релевантен, но я сомневаюсь, что государства склоняются к такому варианту. Ведь вскрытие текста означает, что его надо как-то и закрыть.

— То есть более вероятно, что в ближайшее время все будут придерживаться изначального сценария?

— Я буду придерживаться того, о чем государства договорились, и делать все для того, чтобы ДВЗЯИ ратифицировало как можно больше стран, включая, конечно, Приложение 2, с тем чтобы договор как можно скорее вступил в силу.

— Еще одна идея, озвученная в одной из экспертных работ по ДВЗЯИ,— это наделение международной мониторинговой системы статусом отдельного от договора механизма. Таким образом, как полагают некоторые, судьба и эффективность этой системы будет в меньшей степени зависеть от ДВЗЯИ. Что вы об этом думаете?

— Да, я читал статью, о которой вы говорите. И я ценю, что представители экспертного сообщества так глубоко задумываются над проблематикой ДВЗЯИ, над тем, как наилучшим способом укрепить его. Когда появляются креативные идеи, их важно обсуждать. И тот факт, что они звучат, показывает, в частности, насколько ценной является международная система мониторинга. 337 станции, из которых построены уже более 300. Актив на $1 млрд. Это важнейший механизм, за который несет ответственность наш секретариат, совместно, конечно, с государствами, на чьей территории расположены станции. Мы делаем все, чтобы эта система бесперебойно и эффективно работала и у международного сообщества была уверенность в том, что мораторий соблюдается. Я понимаю, что у некоторых накапливается фрустрация, но договор — это рамки, в которых работает международная мониторинговая система, это база для глобального сотрудничества, основа для решения всех возникающих вопросов. Отказаться от этого было бы очень нетривиальным шагом. Уверен, что государства подумали бы дважды, прежде чем решиться на такое.

— Большое число станций находится и на территории России.

— Да, и я надеюсь, что уже в скором времени мы вместе с Россией сможем отпраздновать факт завершения создания российского сегмента станций. Их должно быть 32, сейчас 29, то есть осталось всего 3. Две, вероятно, будут введены в строй в этом году, и еще одна в следующем. Это большое достижение и повод для празднования, как и в целом 25-летие договора.