Михаил Трофименков о «Повести пламенных лет» Юлии Солнцевой — первой в мире женщины, получившей приз за режиссуру в Канне

26 октября стартует I Московский международный кинофестиваль архивных фильмов. Традиционный смотр архивных находок Госфильмофонда России «Белые столбы» сменил название и дислокацию, и теперь его показы проходят одновременно в «Иллюзионе», «Художественном», Центре документального кино, Музее современного искусства «Гараж» и кинотеатре Москино «Космос». В «Космосе» в рамках программы «Широкий формат», фильмы которой будут демонстрироваться с оригинальных пленочных копий 70 мм, покажут и «Повесть пламенных лет» Юлии Солнцевой.

«Повесть пламенных лет» (1960) — реликт великой эпохи, когда в СССР все было «самым первым». Если Юрий Гагарин стал первым человеком в космосе, то Юлия Ипполитовна Солнцева (1901–1989) — первой женщиной, удостоенной на Каннском фестивале звания лучшего режиссера за первый советский широкоформатный игровой фильм (второй такой женщиной-режиссером станет София Коппола — всего-то 56 лет спустя). «Повесть» — еще и первый советский полноценно батальный фильм. Атаки немецких танковых клиньев осенью 1941-го и форсирование Днепра осенью 1943-го Солнцева снимала столь же масштабно, столь же ожесточенно и, простите за гендерную некорректность, столь же по-мужски, как будет снимать войну в конце 1960-х фронтовик Юрий Озеров.

При этом первое имя в титрах — отнюдь не имя режиссера, а имя Александра Довженко, четыре года как покоящегося в могиле гения советского украинского кино. Красавица Солнцева (Пересветова), звезда «Аэлиты» (1924) Якова Протазанова, где она сыграла марсианскую царицу, и комедии Юрия Желябужского «Папиросница от Моссельпрома» (1924), пожертвовала актерской карьерой ради Довженко, за которого вышла замуж в 1929-м. Сорежиссер мужа, после его смерти она посвятит себя воплощению его сценариев («Поэма о море», 1958, «Зачарованная Десна», 1964), рассказов (ее лучший и самый страшный фильм «Незабываемое», 1967) и даже дневниковых записей («Золотые ворота», 1969).

Железная женщина, харизматичная и, судя по всему, невыносимая во многих отношениях (Солнцева считала своего «Сашко» жертвой еврейского заговора во главе с коренным русаком Иваном Пырьевым), верила, что на нее снизошел дух Довженко, что она — его медиум. Говорят, что, нетерпимая к любой критике, она снисходительно отнеслась лишь к реплике наглеца Сергея Параджанова: «Юлия Ипполитовна, вы же законсервировали Довженко». Расхохоталась: «Как законсервировала, так и расконсервирую».

Но «Повесть» — это все-таки именно Солнцева, а никак не консервы из Довженко. Бешеное, странное, невыносимое кино, то не дотягивающее до эстетики гениального Довженко, то перехлестывающее за грань того, что Довженко мог бы себе позволить.

История Ивана Орлюка (Николай Винграновский), встретившего войну на родной Украине, многажды убитого и воскресшего, но дошедшего до Берлина, и его невесты Ульяны Рясной (Светлана Жгун) — своего рода вариация «Падения Берлина» Михаила Чиаурели. На экране — не люди, а ожившие памятники. Недаром в одной из сцен девушка, вызволенная из фашистской неволи, в ответ на вопрос, где ее муж, слышит, что Павло ждет ее на площади. И он действительно ждет ее там — бронзовый монумент.

Но в эстетике Чиаурели, затянутой в сталинский френч, эпизод с бронзовым Павло немыслим. Как немыслимо изумительно красивое и восхитительно безвкусное путешествие Ивана в царство мертвых. Солдат в белой сорочке плывет в ладье по затопленному лесу, окруженный вилисами — призрачными и прозрачными невестами, не дождавшимися женихов с поля боя. Или выдержанный в эстетике карикатур Кукрыниксов, но ошеломляюще абсурдный эпизод безумия немецкого генерала, уверяющего свиту, что прошлой ночью он женился на Гитлере. Тем более немыслимы в строгой эстетике «культа личности» диалоги «Повести», колеблющиеся между истовостью и пародийностью. Вот врывается в кабинет начальника госпиталя воскресший Орлюк в вихре размотавшихся бинтов. Хор врачей: «А ноги у него какие! А грудь какая! Стройный как бог! У него же не было пульса! У него была вера!»

Неправда, что все знаменитое украинское «поэтическое кино» 1960-х, от Юрия Ильенко и Леонида Осыки до Николая Мащенко, наследует Довженко. Нет, в том-то и прелесть, и беда этого прекрасного кинематографа, к 1990-м выродившегося в националистическую агитку, что наследует оно именно Солнцевой. Ее, если угодно, последовательной антиинтеллектуальности: на экране бушуют кровь и почва, пусть святые, но начисто лишенные рефлексии эмоции. И если мировая критика называла Довженко «современным Гомером», то «Повесть пламенных лет» — фильм, который могла бы снять «безумная Кассандра».

В связи с локдауном, объявленным в Москве, даты проведения фестиваля перенесены на более поздний срок