Врач-кардиолог, проводивший медицинские эксперименты на орбите, — о воздействии невесомости на неподготовленного человека

Завтра на Землю возвращается первая в истории космоса киноэкспедиция, в составе которой актриса Юлия Пересильд и кинорежиссер Клим Шипенко. Правильно ли это — отправлять в космос непрофессионалов, в беседе с корреспондентом “Ъ” Наталией Лесковой рассуждает Олег Атьков, в прошлом мировой сорекордсмен по длительности пребывания в космосе, сейчас — доктор медицинских наук, профессор, член-корреспондент РАН.

Кровавое космическое кино

— Во время вашего самого длительного на тот момент космического полета вы проводили уникальные научные эксперименты. О чем речь?

— Этих экспериментов было достаточно много, одних названий более тридцати. Все они были так или иначе направлены на то, чтобы понять несколько важных вещей. В частности, можно ли летать около года и что для этого нужно делать, чтобы вернуться здоровым человеком. Этим целям служил, в том числе, наш комплекс для ультразвуковых исследований не только сердца и сосудов, но и внутренних органов. Мы также получили важные данные по работе системы кровообращения, обмена веществ.

В ходе такого исследования я должен был собрать венозную кровь у своих коллег Кизима и Соловьева. Командир и бортинженер за ужином меня спрашивают: «А что, у себя ты брать кровь не будешь?» — «И у себя могу» — «Ну давай».

Я понимал, конечно, что взять у себя кровь на Земле и на орбите — совсем разные вещи, но отказываться от этой заманчивой идеи не стал.

Тогда еще не было нынешней удобной системы взятия венозной крови. Я тогда говорю Володе Соловьеву: когда войду иглой в вену, там появится капля крови, и ты должен будешь подстыковать шприц к игле, но только не проткни мне вену!

— У вас даже терминология космическая.

— Ну да, чтоб понятнее им было. А ты, говорю, Денисыч, будешь все это снимать на камеру. Потом я выделил плазму и отправил контейнер на Землю. Следом отправили в ЦУП наше «кино». Там были недовольны такой самодеятельностью, но особо ругать не стали: победителей не судят.

— Выходит, первыми «медицинское» кино в космосе сняли вы почти 40 лет назад?

— Может, и так.

— Сейчас, как мы знаем, на орбиту полетела киногруппа, которая уже завтра должна вернуться на Землю. Как пишут в метро, все это затеяно для того, чтобы космос стал ближе к простым людям. Как вы относитесь к такого рода экспериментам?

— Когда-то это должно было случиться. Это только вопрос времени. Сергею Павловичу Королеву приписывают слова: придет время, когда в космос будут летать по профсоюзным путевкам. Когда Королев творил космическую программу, были планы не просто идти, а скакать семимильными шагами, покоряя Луну, Марс и другие планеты. Об этом слагали песни.

Но скоро сказка сказывается, да нескоро дело делается. После смерти Королева много что произошло, пришли другие люди, но такого, как он, больше нет.

Летаем на технике, которая была придумана тогда. Появилась цифровая «начинка», но корабль тот же. А самое главное — человек не изменился.

Он приходит в космос и сталкивается с невесомостью. Это коварная штука. Она только кажется забавной. Если вы, не дай бог, начинаете крутить головой, у вас появляется довольно серьезные симптомы вестибулярных расстройств. Достаточно закрыть глаза — у вас уже появляется иллюзия вращения. Причем довольно быстрого — около десяти оборотов в минуту. Открыли глаза — все проходит.

В маленьком объеме спускаемого аппарата это еще как-то можно пережить, но когда вы переходите в бытовой отсек, невесомость вас буквально накрывает. Она быстро перестает казаться вам благом. Наша станция имела объем 100 кубических метров, а нынешняя в семь раз больше. Там человек может себя почувствовать совсем не здорово.

Человек как хрустальный сосуд

— Показывают счастливо улыбающуюся Юлию Пересильд, с развевающимися волосами парящую в воздухе…

— Нам показывают, как они летают по параболе Кеплера в «Ил-76». Красивая картинка. Не спорю. Но все это беспечное счастье заканчивается, как только появляется настоящая невесомость. Там все нужно делать с предельной осторожностью, нести себя, как хрустальный сосуд. Есть свои технологии, как нужно это делать. И так нужно делать два-три дня, после чего наступает постепенная адаптация вашей вестибулярной системы. Кроме того, развевающиеся длинные волосы на станции неуместны: они могут попадать в поток воздуха, которым дышат люди. Если это попадет в дыхательные пути, проблема неминуема.

Надеюсь, на тренировках в Звездном им все это рассказали. Насколько я знаю, они полетели снимать кино про то, как врач отправляется на орбиту, чтобы спасать космонавта. Не представляю, что они там снимут. Ко мне по этим вопросам никто не обращался. Вероятно, их консультировали другие люди, мне это неизвестно.

Одно могу сказать наверняка: операций в невесомости, на орбите, делать не следует. Кровь в отсутствие гравитации будет разлетаться во все стороны, и пациент может погибнуть. Думаю, операции возможны в будущем на лунной базе и при полетах к другим планетам, но для этого нужно очень тщательно готовиться.

Вообще же ситуация серьезная, нельзя относиться ко всему этому как к веселому приключению. Командир корабля отвечает за жизни всего экипажа, и если во время спуска что-то пойдет не так, «пейзаж» сразу изменится. Хорошо, что Антон Шкаплеров, который их привез, был подготовлен к ручной стыковке — автоматическая не состоялась. А возвращать их будет уже другой человек. Надеюсь, все пройдет без эксцессов, хотя эта экспедиция внесла серьезные изменения в программу полетов.

— И все же, космос должен принимать только профессионалов? Или артисты, туристы, журналисты — тоже сойдет?

— Это сложный вопрос. Сейчас в нашей жизни появилось очень много нереального, виртуального.

Все превращается в шоу. И все меньше ценится то, что наработано годами, настоящий профессионализм. Наверное, даже зайца можно научить играть на барабане, но нужно ли — вот вопрос.

Нам Господь даровал жизнь для того, чтобы насладиться окружающим миром и не испортить его, а с другой стороны — чтобы мы оставили после себя что-то, чем можно гордиться. То поколение, которое начинало космическую отрасль, это самые настоящие гиганты, на плечах которых мы стоим. Мне представляется, что мы должны сделать что-то новое, открыть еще одну дверь. Страшно не хочется, чтобы на этих плечах стояли карлики, которые просто хотят произвести эффект и заработать высокий рейтинг.

Как бьется сердце в космосе

— Предлагаю теперь вспомнить 1975 год, когда вы, молодой кардиолог с большими научными и клиническими планами, начали обследовать космонавтов. Как это вышло?

— Я тогда работал в Институте клинической кардиологии им. А. Л. Мясникова, заканчивал клиническую ординатуру, когда к нам привезли экипаж, который из-за технических проблем на станции пришлось возвращать на Землю досрочно. Виталия Жолобова начали мучить головные боли, они не давали ему ни спать, ни работать, потом появились загрудинные боли. Следом сходная симптоматика развилась и у командира корабля Бориса Волынова. Было принято решение возвратить экипаж досрочно.

Их привезли к нам почти сразу после посадки, потому что у нас уже тогда была уникальная аппаратура — первый в стране эхокардиограф, с помощью которого мы заложили основу для многих будущих направлений исследований.

А тогда мы изучили работу сердечно-сосудистой системы космонавтов. Посмотрели их сначала в покое, потом при физической нагрузке.

Мы не нашли изменений в работе сердца, решив, что, скорее всего, есть нарушения регуляции периферического характера и надо искать причину регуляторных изменений в системе кровообращения.

С этого момента меня стали регулярно привлекать к консультированию космонавтов.

— Знаю, что вы разрывались между Институтом кардиологии и Звездным городком.

— Получилось так, что через какое-то время мне сказали: мы не можем все время возить космонавтов к вам, это режимная история, поэтому давайте лучше вы к нам. Нас было два молодых доктора, кто смотрел космонавтов. Мой друг Юра Беленков, который сейчас стал академиком и известным кардиологом, сказал мне: «Слушай, Олег, мне некогда, у меня диссертация на носу, езжай ты». Мне было интересно, да и до сих пор все новое меня привлекает.

А потом мне говорят: Звездный — это хорошо, но нужно, чтобы ты полетел с нами на Байконур. Так с 1977 года я начал летать на Байконур и встречать всех, кто возвращался с орбиты. Сначала я исследовал ребят до старта, потом — после, таким образом став человеком, собравшим уникальные сведения о состоянии системы кровообращения всех экипажей длительных экспедиций.

В 1982 году у нас был всемирный конгресс кардиологов, а я был секретарем оргкомитета этого конгресса. Руководил оргкомитетом наш главный начальник академик Евгений Чазов. И я его спрашиваю: можно ли мне доложить материал, который, мне кажется, будет интересен? «Какой материал?» О состоянии гемодинамики у космонавтов, отвечаю. «Хорошо, готовься».

В те времена мы с Юрой Беленковым участвовали в создании отечественного портативного ультразвукового прибора, который создавался сразу для двух назначений — на Земле и в космосе. Как раз готовилась новая станция «Салют-7», и вместе с коллегами из Института медико-биологических проблем, который тогда возглавлял академик Олег Газенко, мы разработали этот прибор, а делали его на закрытом предприятии НИИ Точного приборостроения в подмосковном Королеве, тогда Калининграде. Прибор был отправлен на станцию, и мы впервые получили изображение бьющегося в космосе человеческого сердца. Я показал его на конгрессе, это произвело большое впечатление.

— Какие изменения происходят с человеком, длительно находящимся в космическом пространстве?

— Происходят существенные изменения. Кровь перераспределяется в верхнюю половину туловища, поэтому все космонавты выглядят опухшими. Включаются рефлексы, призванные защитить жизненно важные органы — в первую очередь мозг и сердце — от вредных эффектов перераспределения крови. Наш организм представляет собой очень интересное вместилище сосудистых депо, которые есть в печени, в почках, в селезенке, кишечнике, и все они участвуют в системе кровотока. Чтобы не крутить тот объем крови, который необходим на Земле, объем сердца в невесомости немножко уменьшается, и количество крови за одно сокращение снижается. Это все нужно для того, чтобы адаптировать систему кровоснабжения к новым условиям нулевой гравитации.

Когда космонавты возвращаются на Землю, нужно обязательно себя подготовить.

Для этого, в том числе, можно пить солевой раствор, чтобы восстановить объем циркулирующей крови, необходимой для земной гравитации.

Есть и другие ухищрения — например, по возвращении первое время нужно носить специальный костюм, обжимающий поверхностные вены нижних конечностей наподобие компрессионного трикотажа. Это тоже регулирует циркуляцию крови, чтобы ударный выброс обеспечивал адекватное кровообращение мозга. Иначе кровь за счет гидростатики прильет к ногам. Я наблюдал людей после длительной гипокинезии. Когда человека ставят на ноги, он медленно бледнеет, сереет и сползает вниз.

Возвращаться из космоса не хотелось

— Олег Юрьевич, а как получилось, что вы сами стали космонавтом?

— В какой-то момент мне сказали: «Олег Юрьевич, зайдите в Третье главное управление, есть разговор». Преемник этого третьего главка — нынешнее ФМБА (Федеральное медико-биологическое агентство.— “Ъ”). Зашел. Увидел папку на столе, на обложке которой было три буквы — АОЮ, и я сразу понял, что обо мне там кое-что знают. Тогда и предложили пройти отбор в отряд космонавтов. Знаете, когда 25-летнему молодому доктору в те времена предлагали такие вещи, это было что-то подобное, как если бы сейчас предложили миллион. Конечно, я согласился. Проходил отбор втихаря, во время своего аспирантского отпуска. Никто не знал, кроме жены. И, к своему удивлению, прошел.

— То есть это было не так сложно, как вы думали?

— Это было очень сложно. В начале отбора нас было триста человек, а к концу — десяток. Чтобы пройти все необходимые тесты, нужно быть очень здоровым человеком с хорошо работающими регуляторными системами.

В центрифуге, например, давали перегрузку 10 g с вектором грудь-спина. Вас сплющивает, как бетонной плитой, глаза становятся узкими, как щелки, а щеки сползают к ушам. А при перегрузке 6 g c вектором голова-таз лицо сползает с черепа к подбородку.

Картина не для слабонервных. Когда я попросил мне это показать, с трудом себя узнал.

— Сам полет в космос оказался таким же непростым?

— Там помимо физиологических проблем включаются проблемы психологические. Наша программа была рассчитана на восемь месяцев. Одно дело, когда вы здесь, на Земле, слушаете, что вам предстоит, готовитесь, и совсем другое — оказаться там. Особенно в начале полета возникали разные тревожные мысли. Не каждому под силу это перенести. Мне помогала аутогенная тренировка и честный разговор с самим собой: ты же сам этого хотел, так получи. Трудись.

А когда пора было возвращаться, возникло противоречивое чувство: с одной стороны, пора домой, а с другой — уходить не хочется, потому что это теперь как бы твой дом, где все знаешь и ко всему адаптирован.