На экранах «Суперзвезда» Брюно Дюмона

В прокат вышел фильм едва ли не лучшего европейского режиссера Брюно Дюмона «Суперзвезда» («France»). Михаил Трофименков сначала удивился, почему прокатчики определили его жанр как «комедию», но по здравом размышлении понял, что единственно точное определение звучало бы как «фильм Дюмона».

Дюмон, как и подобает профессиональному философу,— вещь в себе. Начиная с эссе о провинциальных скинхедах «Жизнь Иисуса» (1993) и ошеломившего Канн «антидетектива» «Человечность» (1999), он не просто ускользает от любых классификаций. Он заставляет биться над вопросом, о чем вообще снят тот или иной его фильм, будь то фильм о каннибалах начала ХХ века («В тихом омуте», 2016) или о парнях, тихо звереющих на войне где-то на Востоке («Фландрия», 2006). Дюмон всегда ведет речь о чем-то большем, надчеловеческом или слишком человеческом.

Кто он такой? Мрачный, на грани садизма, мизантроп — или печальник об утраченной миром человечности? Большой католический режиссер, наследник Брессона или Кесьлевского — или атеист, видящий за святыми ликами ухмылку сатаны? Очевидны лишь навязчивые темы: Бог, безумие, буржуазность.

Проще говоря, бесконечный закат Европы и Франции, к которой блестящий знаток живописи, поэзии и истории испытывает любовь-ненависть. Исходное название «Суперзвезды» — «France» — переводится двояко. Или как «Франс» по имени супер-пупер-популярной телеведущей Франс де Мёр (Леа Сейду). Или как «Франция», что в сочетании с фамилией героини звучит или как «Франция остается» (France demeure), или, если исключить аристократическую приставку «де», навевает кладбищенские ассоциации типа «Франция умирает» (France meurt). Недаром коллега Франс, выдающий себя за профессора латыни, соблазняет ее в швейцарском санатории, распевая старинные гимны о конце света.

Что-что? Этот вот глянцевый манекен с чересчур алой помадой на губах стервозного ангела и есть Франция? Эта девочка-припевочка, бодро режиссирующая эпизоды гражданской войны в Мали и провоцирующая идиотским вопросом президента на еще более идиотский ответ? Та самая Франция, которую воплощали Жанна д’Арк — ей Дюмон посвятил провокационный мюзикл «Жанетт» (2017) — и замученная в сумасшедшем доме скульптор Камилла Клодель («Камилла Клодель, 1915», 2013)?

Ну да, Франс — современная аватара пресловутой douce France — «милой» или «нежной» Франции, которую воспевали классики. Франс-Франция живет по главному закону «общества спектакля», который декларирует инфернальная в своей обыденности Лу (Бланш Гарден), ассистентка Франс: «Чем хуже, тем лучше». Лу — одна из участников почти бурлескного хоровода, окружающего звезду. Претенциозный и давно безразличный муж — типа эссеист-романист. Бравый генерал, вдруг цитирующий в прямом эфире Брехта. Один из клошаров, которым, вдарившись в человеколюбие, Франс раздает еду, обзывающий суперзвезду «сучкой». Родители сбитого Франс курьера-марокканца, так потрясенные явлением дивы в больничную палату сына, что непрестанно ее благодарят, хотя, по совести, глаза бы ей выцарапать.

Франс-Франция органично бессовестна и бесстыдна, когда исполняет порнографический танец с фаллическим микрофоном на фоне ближневосточных руин или попрекает мужа тем, что он зарабатывает в пять раз меньше, чем она. И столь же органично ранима и сентиментальна, когда плачет, а плачет она — сбив дебиловатого Батиста — с удручающей регулярностью, что в прямом эфире, что по жизни. Столь же искренне объявляет об окончании телекарьеры, сколь и о возвращении на экран. Несчастная, искусственная дура — вот кто такая, на экспертный взгляд Дюмона, современная Франция. Он не обличает, он констатирует, подставляет нежной Франции безжалостное зеркало.

От Дюмона не то чтобы ждешь кровавого катарсиса. Просто знаешь, что вот это вот благополучие не может не рвануть. В «Суперзвезде» есть такой выплеск жестокости — страшная гибель близких людей Франс. Но — Дюмон есть Дюмон — этот выплеск компенсируется финальной пародией на него. Тут вот люди погибают, а тут вот парижский гопник зверски избивает невинный скутер, прикованный цепью к ограде Люксембургского сада. То ли плакать, то ли смеяться, но главное — чтобы помада не размазалась на губах великолепной Леа Сейду.