Екатеринбургские «Провинциальные танцы» в «Новой опере»

В «Новой опере» завершился новый проект «Dance резиденция» (о его открытии “Ъ” писал 26 ноября). Первыми резидентами стали Татьяна Баганова и екатеринбургские «Провинциальные танцы», показавшие в четырех программах шесть спектаклей компании, в том числе главную новинку — московскую премьеру спектакля «Синяя Борода». В хитросплетениях притчи о власти и доверии разбиралась Татьяна Кузнецова.

Этот многодельный интернациональный спектакль, поставленный по заказу American Dance Festival,— дитя пандемических ограничений. Соавторы (хореограф Татьяна Баганова, ее артисты, американский танцовщик Чарльз Слендер-Уайт, швейцарский композитор Рио Вольта, художник по костюмам Юрий Помелов, сценограф Родион Пашин, художник по свету Дэвид Фэрри, американские технические специалисты) работали в режиме онлайн, а премьеру в июне 2021-го показали одновременно — в России и (онлайн) в США. Однако сложная структура «Синей Бороды», полная теребящих воображение загадок,— отнюдь не результат разобщенности авторов, но воплощение багановского принципа ставить сюжетные спектакли в виде этакого квеста. Зрителю дают подсказки — название, детали сценографии, текст, метафоры — хореографические и визуальные, однако целое он должен составить сам. Причем однозначного ответа нет: спектакль получается у каждого свой.

В «Синей Бороде» ребусы начинаются еще до начала — с декораций. Слева на авансцене припух пригорок синего гофрированного шланга, спутанный, как исполинская борода; за ним светится адским пламенем полутораметровая щель замочной скважины; сбоку от нее торчит гигантский любопытный красный нос, к нему присобачен вертикально поставленный глаз, прозрачной ушной раковиной тянется детская пластмассовая горка. Над сценой висит экран, на котором весь спектакль некий мужчина будет строить рожи, мылить щетинистую физиономию вместе с лысеющей шевелюрой, бриться тупым ножом, обматывать голову копией сценического шланга. На противоположном конце авансцены стоит измельчитель бумаги, похожий на игровой автомат с ручкой как у мясорубки; когда по ходу спектакля ее крутит кто-нибудь из персонажей, на пол курчавыми бородами ползут тонкие полоски изничтоженных портретов и пейзажей.

Сказка Перро — не единственный источник фантазии Багановой. В спектакле звучат фрагменты из постмодернистской новеллы американки Джойс Кэрол Оутс, в которой жена Синей Бороды не поддается на провокацию — не отпирает заветную комнатку. Однако звучащее как музыка воркование на французском про обманчивость звездного неба и его невидимое, но судьбоносное воздействие на человека непонятно большинству зрителей. Фразу на русском из Перро — про охоту и прочие удовольствия, побудившие избранницу Синей Бороды выйти за него замуж,— артисты произносят в середине спектакля, комментируя меланхоличные сценические увеселения вроде стояния на «березках» или лежания на боку. Сюрреалистичность происходящего подчеркивают визуальные цитаты: надувные исполинские губы с головами вместо зубов; женские волосы, длинной бородой спускающиеся с мужского подбородка; долгий поцелуй в изгибе «ушной раковины».

Хореография тут не стремится доминировать: вырастает из мизансцен, скрывается в сценографических диковинах, прячет себя за аксессуарами. Женщины в ярких блузах, в разноцветных, будто средневековых, трико и мужчины в песочных пиджаках, брюках или шортах легко обмениваются партнерами, будто подбирают пару опытным путем. Массовые танцы (вроде стройно-чинного, как в кавказском давлури, выхода на полупальцах или лирического променада, в котором девушки, прижавшись спиной к мужчинам, стоят на стопах их ног) чередуются с элегическими дуэтами, оттененными неголодной эротикой, и многофигурными адажио с высокими акробатическими поддержками — кавалеры, задумчиво крутя и переворачивая попавшую им в руки даму, будто испытывают ее послушание.

К финалу дело доходит до реплики «Почему я не могу войти в эту комнату?» — и сразу две женщины просачиваются в алую щель замочной скважины. Но никто не спешит их покарать: другую жертву — пухлотелую девицу с бумажной копной на голове — мужчина подтаскивает к себе на длинном половике, закапывает в груде шланга и заползает вслед за ней в кучу синих трубок. Кто очерчивал границы дозволенного и кто подвергался испытаниям, кто проявлял и кто обманывал доверие, что было подлинным, а что осталось игрой в этом загадочном спектакле — известно, наверное, лишь его автору, ведущему зрителей по лабиринту ассоциаций. Похоже, мужчины все-таки играли здесь первую скрипку, но и женщины временами проявляли независимость. Впрочем, искушение объяснить содержание «Синей Бороды» актуальной феминистской повесткой — слишком простая разгадка хитросплетений этой театральной ловушки, проверяющей на доверие не только персонажей, но и зрителей.