«Незнакомая дочь»: режиссерский дебют Мэгги Джилленхол

В последний день года Netflix выпускает «Незнакомую дочь» — режиссерский дебют актрисы и номинантки на премию «Оскар» Мэгги Джилленхол. За адаптацию романа Елены Ферранте Джилленхол получила приз за лучший сценарий в Венеции, но фильм оказался значительно беднее литературного первоисточника.

Текст: Зинаида Пронченко

Долгожданный режиссерский дебют Мэгги Джилленхол, давно считающейся чуть ли не главной интеллектуалкой среди голливудских актеров, профессиональной среды, прямо скажем не располагающей к глубокой рефлексии, на первый взгляд поражает своей виртуозностью. Джилленхол щедра с коллегами и одаривает каждого — будь то новоявленная звезда Пол Мескал или ветеран экрана Эд Харрис — и травмой, и драмой. Характеры многочисленных персонажей, ближе к финалу группирующихся в настоящий древнегреческий хор, прописаны и сыграны с учетом малейших психологических нюансов. Все эти люди, которых фатум отправил жарким летом 2020-го на крохотный остров в Средиземноморье вроде Гидры, знаменитого пристанища Леонарда Коэна, кажутся larger than life — настолько они архетипичны и эгоистичны.

Однако «Незнакомая дочь», экранизация романа Елены Ферранте (2006), при ближайшем рассмотрении оказывается все же досадным упрощением беспощадной интимистской прозы до сеанса успешной гештальт-терапии. Джилленхол идет на поводу у моднейших сегодня течений принятия, добавляя к поп-мантрам типа «ешь, молись, люби и никогда не извиняйся» ложку феминистской повестки и бочку классического американского прагматизма. Все, что ни делается,— все к лучшему, любые испытания приносят дивиденды.

История Леды Карузо (Оливия Колман), пятидесятилетней разведенной исследовательницы модернистской литературы, специализирующейся на Джойсе и Паунде, стартует в райском местечке — уютной бухте с видом на безбрежную лазурь. Леда заявляет новым знакомым — консьержу арендованной виллы, пляжному работнику, отдыхающим с соседнего лежака,— что она приехала в рабочий отпуск за вдохновением для новой книги. Но очень быстро становится понятно, что не трудности перевода с английского на итальянский занимают ее мысли. Что рай похож на чистилище и, дай бог, не обернется адом. Что она сама, как Улисс, путешествует во времени от одной обиды к другой и что ее напускная мудрость и всечество суть аляповатая ширма застарелых комплексов.

Буквально на второй странице удивительно лаконичного и очень правдивого — а значит, жестокого — романа Ферранте пишет: «Труднее всего говорить о тех вещах, которые мы сами до конца не осознаем». В книге Леда, разумеется, неаполитанка, сбежавшая на холмы Тосканы, в чопорную и буржуазную Флоренцию от шума, грязи, коррупции юга, внезапно сталкивается со своим прошлым на адриатическом курорте. Загорающее рядом семейство явно принадлежит к каморре. Красавица Нина (Дакота Джонсон), потерявшая на пляже дочь, а затем, вернув дочь, потерявшая уже ее любимую куклу,— не только портрет Леды в юности, но и тень архаичной среды, покинув которую физически, ментально отринуть Леда так и не смогла.

Ферранте, конечно, рассуждает о женском, о скудости ролевых моделей, которые женщинам по-прежнему предлагает общество: мать, дочь, жена, конец предложения. Ферранте определенно входит в положение Леды: как трудно в 20 лет решить, что для тебя важнее — семья или карьера, долг или чувство. Но Ферранте также намекает, что пресловутый патриархат, будучи явным злом, нынче проигрывающим борьбу по всем фронтам в цивилизованном мире, кажется, ни одну из проблем этого мира с собой в могилу не унесет. Индивидуализм слишком лелеет человека, превращая несчастье в отложенный платеж. Полное фиаско Леды на личном фронте — развод, ужасные отношения с взрослыми дочерьми, которых она ради интрижки с коллегой-фатом бросила в детстве,— закономерность. И вряд ли стоит тут винить социум. Поэтому последние главы романа дышат такой безнадежностью. Поэтому и у Средиземного моря никакой другой погоды, кроме пасмурной, Леда не дождется. Никогда не извиняйся или извиняйся поздно, ведь поздно — лучше, чем никогда. Но очень часто извинениями делу не поможешь. Ферранте справедливо лишает свою героиню катарсиса. Страдания могут очистить тебя, но во что они превратили тех, кто страдал по твоей воле: в черновик, который всегда можно переписать?

Подобные выводы неприемлемы для американки Джилленхол, прилежно стремящейся разложить проблемы белого человека по полочкам. «Незнакомую дочь» она трактует буквально. Леда посмотрела на море и увидела в его волнах отражение собственных страхов. Леда вошла в эти темные воды, чуть не утонула, но сумела вынырнуть и вдохнуть полной грудью.

Все, против чего протестует Ферранте, у Джилленхол подано как лекарство от экзистенции. Очень часто вынырнуть — не означает начать заново. Иногда море — это просто соленая вода, и, выплыв на берег, ты не узнаешь себя лучше.

Смотреть: Netflix, с 31 декабря