Практика

Манипуляции с вещественными доказательствами в России порождают немало правовых коллизий. Например, в деле немецкого коллекционера решение изменили таким образом, что полотно Карла Брюллова стало некому возвращать, а в процессе угонщика из Петербурга $770 тыс., незаконно признанные вещдоком, украл сотрудник Следственного комитета. Корреспондент BG Марина Царева обсудила с адвокатами, как устроено российское законодательство в этой части и как оно должно работать.

Вещественные доказательства используются для установления обстоятельств уголовного дела и являются стандартной частью любого из них. Это предметы, обладающие признаками или свойствами носителей доказательственной информации, полученные и приобщенные к уголовному делу. Адвокат Балтийской коллегии адвокатов Марк Павлов объясняет, что вынесение постановления о признании предмета вещественным доказательством призвано, во-первых, закрепить его юридический статус в качестве доказательства, а во-вторых, позволить должностному лицу принять меры по сохранению этого предмета, которые могут быть сопряжены с ограничением прав его законного владельца. Наложение ареста на имущество — это, в свою очередь, мера процессуального принуждения, целью применения которой является обеспечение исполнения приговора в части гражданского иска, взыскания штрафа, других имущественных взысканий и возможной конфискации имущества. «Для того чтобы наложить арест на имущество, следователь должен получить разрешение суда. Что же касается признания предмета вещественным доказательством и его изъятия у законного владельца, то следователю достаточно вынести постановление. Санкция суда для этого не требуется»,— говорит о различиях адвокат.

Однако нередко институт вещественных доказательств работает в России с множественными злоупотреблениями. Марк Павлов рассказывает, что чаще всего случаи необоснованного признания предметов и документов вещдоками встречаются по экономическим уголовным делам. Он объясняет это тем, что их расследования сопряжены с изъятием большого количества компьютерной техники и финансово-хозяйственной документации, которая по закону подлежит обязательному осмотру: «На такие осмотры, как правило, тратится большое количество времени и сил, протоколы могут исчисляться сотнями листов. По окончании осмотра следователю проще скопировать содержание составленного протокола в постановление о признании вещественными доказательствами, чем тратить время и разбираться с тем, что действительно представляет доказательственную ценность для уголовного дела, а что к нему не имеет никакого отношения».

В качестве примера господин Павлов вспоминает о преследовании руководства группы компаний «Мегастар», специализировавшейся на проведении праздников. Уголовное дело об особо крупном мошенничестве возбудили в феврале 2014 года, следствие посчитало, что предприниматели не провели часть мероприятий за счет бюджетных средств. Процесс закончился оправдательным приговором, но в нем имелось более 17 тыс. «вещественных доказательств», среди которых было несколько сотен пустых листов бумаги А4. «Никакой доказательственной ценности они не представляли, что было подтверждено итоговым решением суда»,— говорит адвокат, отмечая, что это не единственный подобный случай.

В качестве одного из вариантов решения проблемы Марк Павлов называет создание института следственных судей, которые в условиях состязательности будут рассматривать жалобы участников уголовных дел, имея при этом возможность исследования и оценки обстоятельств конкретного уголовного дела. «А еще — совесть и социальная ответственность следственных работников»,— заключает он.

Анжела Гламаздина, старший юрист практики уголовно-правовой защиты бизнеса Bryan Cave Leighton Paisner (Russia), также считает, что проблема с вещественными доказательствами связана не столько с законодательными пробелами, сколько с ненадлежащим контролем, в том числе судебным, за ходом предварительного расследования. По ее словам, в основном нарушение порядка признания имущества вещдоком состоит в том, что таковыми признаются вещи, не содержащие следов преступления и не являющиеся его предметом. «Ноутбук может быть изъят из квартиры скрывающегося от следствия обвиняемого, но на деле принадлежать его супруге. Его осматривают, признают вещдоком и оставляют на хранение при уголовном деле, которое затем приостанавливают на неопределенный срок за розыском обвиняемого. Фактически это ограничивает права собственника и превращает институт вещественных доказательств в своего рода бессрочный арест на имущество»,— приводит пример госпожа Гламаздина.

Среди других проблем она упоминает о необоснованном обращении в доход государства денег, признанных вещдоками: сумму считают полученной в результате совершения преступления, а в действительности она может быть просто накоплениями с пенсии престарелой бабушки осужденного, говорит юрист. Нередко, по ее словам, вещдоки «теряются». «В практике Европейского суда по правам человека по делам против России есть случаи, когда, к примеру, топливо, признанное вещественным доказательством по уголовному делу и переданное на ответственное хранение в войсковую часть, было утрачено или денежные средства, признанные таковыми как орудие контрабанды, утрачены из комнаты хранения вещественных доказательств, из-за чего не были возвращены»,— делится госпожа Гламаздина.

“Ъ” рассказывал об аналогичных происшествиях. Например, в Санкт-Петербурге в отношении бывшего руководителя финансово-экономического отдела Главного следственного управления Следственного комитета России (ГСУ СКР) по городу Дмитрия Ковальчука возбудили уголовное дело о краже денег, являвшихся вещественными доказательствами по уголовным делам. Одним из эпизодов в нем стало хищение $770 тыс. (более 55 млн рублей), которые были изъяты следственным органом у участника процесса об угоне автомобиля Михаила Харитонова. В 2018 году его и еще троих фигурантов — Дмитрия Федорова, Романа Копотиенко и Сергея Новикова — приговорили к лишению свободы на сроки от трех с половиной до четырех лет и двух месяцев за угон Toyota Land Cruiser 200 стоимостью 3 млн рублей. Среди изъятых по делу вещдоков оказались и $770 тыс.

На протяжении долгого времени Михаил Харитонов пытался доказать неправомерность изъятия этих средств, утверждая, что они не являлись «деньгами, полученными в результате совершения преступления». Удалось ему лишь в этом году, когда Третий кассационный суд отправил дело на новое рассмотрение во Фрунзенский районный суд Санкт-Петербурга. Весной стало понятно, что $770 тыс. не успели обратить в доход государства, а похитили из финансово-экономического отдела ГСУ СКР по Санкт-Петербургу. «Практика изобилует случаями, когда следственные органы в целях восполнения дефицита обвинительных доказательств и создания видимости обоснованности обвинения изымают и признают вещественными доказательствами предметы, ни коем образом не относимые к предмету доказывания, что необоснованно ограничивает их собственников»,— подчеркивает Анжела Гламаздина.

Между тем есть примеры, когда вопрос о вещественных доказательствах выходит за рамки уголовного дела и становится скорее политическим. Таким стало дело немецких коллекционеров Александра и Ирины Певзнер, которые на протяжении 18 лет не могут добиться от России возвращения купленной ими картины Карла Брюллова «Христос во гробе». В 2003 году Александр Певзнер вместе с супругой приобрел полотно за €100 тыс. у русского православного прихода Воскресения в Брюсселе и привез его в Санкт-Петербург. Через несколько месяцев региональное управление ФСБ арестовало картину — это произошло после того, как подлинность полотна подтвердили в Государственном Русском музее (ГРМ). В отношении Александра Певзнера возбудили уголовное дело о контрабанде, а полотно передали в ГРМ как вещдок. Спустя десять лет дело прекратили за истечением сроков давности. Однако еще долгое время судьба самой картины так и не была определена, а суды выносили противоречащие друг другу решения.

В 2017 году, после решения Конституционного суда, картина должна была вернуться к супругам Певзнер, но к тому времени она уже была включена в Музейный фонд России. Одновременно с попыткой коллекционеров получить оттуда полотно, в ВС обратился замгенпрокурора РФ, потребовав исключить из решений двух инстанций указание на возврат картины супругам Певзнер по причине сомнений в ее принадлежности им. Кассационное представление ВС поддержал, исключив из резолютивных частей решений судов трех инстанций указание о возвращении творения Карла Брюллова ее законным владельцам — супругам Певзнерам. Ранее Европейский суд по правам человека коммуницировал другую жалобу супругов Певзнер на отказ российский властей возвращать им картину.

Постановление Конституционного суда, вынесенное в 2017 году, стало существенным для института вещественных доказательств в России, говорит адвокат Максим Крупский, представляющий интересы коллекционера. «Это произошло в части, касающейся конфискации орудий или других средств совершения преступления, принадлежащих на законных основаниях обвиняемому, в отношении которого решается вопрос о прекращении уголовного дела в связи с истечением срока давности уголовного преследования. Благодаря этому постановлению теперь такая конфискация и, соответственно, прекращение права собственности обвиняемого на это имущество могут производиться только при отсутствии его возражения против прекращения уголовного дела за истечением срока давности и при условии разъяснения ему юридических последствий прекращения, включая конфискацию»,— объясняет юрист. Он напоминает, что до вынесения КС этого постановления у обвиняемого при прекращении уголовного дела в связи с истечением срока давности легко могли конфисковать принадлежащее ему на законных основаниях имущество, в принципе не спрашивая, согласен ли он на такие условия прекращения или нет.

Тем не менее, говорит адвокат, у официальных органов по-прежнему имеется множество возможностей удерживать интересующие их предметы, признанные ранее вещественными доказательствами, сколь угодно долго, грубо нарушая права собственности граждан. Так, картина «Христос во гробе» по-прежнему находится в руках государства, напоминает господин Крупский. «Даже несмотря на довольно внятную позицию КС РФ и вступившие в законную силу решения высших судебных инстанций, при наличии определенного государственного интереса предмет, однажды ставший вещдоком, может быть на неопределенный срок изъят у законного владельца вне каких-либо законных оснований»,— заключает он.