Немирные грезы
Григорий Ревзин о борьбе со злом в ванне
Люди получают удовольствие, делая то, что они хорошо умеют делать. Когда у этой деятельности нет никаких результатов, это и есть guilty pleasure. Так я понимаю этот вопрос. Мне это понимание нужно для того, чтобы протащить в число guilty pleasure то, чем я занимаюсь.
Если коротко, то я сплю в полной ванне и смотрю сны о том, как совершаю успешные и эффективные насильственные действия против должностных лиц как зарубежных, так и, чего греха таить, отечественных. Бывает, конечно, освобождаю каких-то заточенных (последнее время часто снился Сергей Зуев), разворачиваю операции по уничтожению зданий и сооружений, где располагаются репрессивные институции. Но чаще просто вот сидит должностное лицо, заседает, скажем, на заседании, в зале заседаний таком, и тут появляюсь откуда-то я — и раз ему в лоб. Он кубарем с кресла и такой «Вы что себе позволяете!», а я ему раз, и опять в лоб, креслом, пока шея не сломается. Бывает, захватываю группы сотрудников органов, осуществляющих пытки, и выбрасываю их на какой-то необитаемый остров, судя по пейзажу где-то в Баренцевом море.
Использую холодное и стрелковое оружие, имею навык сновидений по использованию ПТУРСов, гранатометов, взрывчатки, а вот артиллерия, танковые операции и бомбометание пока не снились.
Иногда я провожу конфискации имущества, но редко, и мне отчего-то не снится, что происходит с этим конфискованным дальше. Одна моя подруга, с которой я поделился своими сновидениями, с какой-то обидной сдержанностью поинтересовалась, не раздаю ли я это имущество нуждающимся или сиротам, и это было бы, вероятно, неплохо, но ни разу не снилось.
Но чаще просто раз — и в лоб.
Мои противоправные сновидения не наносят вреда окружающим. Правда, за последние 10 лет я трижды заливал соседей снизу — сильно брызгался в борьбе,— но всегда, конечно, компенсировал убытки. А недавно они чего-то вообще продали квартиру и съехали, а новые даже еще и не начали ремонт. Тем не менее я, конечно, отдаю себе отчет в греховности и даже патологичности своих занятий. Даже консультировался с врачом. Причем прошу отметить там, где это отмечают, что в бодрствовании я человек законопослушный и не принимаю насилия.
Еще я человек опасливый и не молодой. И в молодости со мной такого не случалось. Помню даже мне в 1979 году приснилось, что я оказался на подписании договора ОСВ-2 между Леонидом Брежневым и Джимми Картером, и как-то я убеждал Брежнева, что это хорошо. Такая большая площадка вроде концертной, куча софитов, эти сидят за столиком, довольно каким-то маленьким, не соответствующим моменту, скорее даже шахматным. Так что видно, что дело может и не выгореть. И тут, значит, появляюсь я и смотрю прямо в глаза Брежневу. И он глаза-то опускает и подписывает. Застыдился, видимо, вспомнил Сахарова, политических заключенных, может, и сталинские зверства — и подписал.
То есть я изначально был настроен на обмен взглядами, диалог и компромисс. А теперь бы я, наверное, сразу перешел к насильственным действиям.
Складывалась моя болезненная практика постепенно. В молодости я сильно переживал, что мало начитан и плохо образован, недостаточно занимаюсь учебой, потом научной работой, мало и плохо пишу и делаю очень средние доклады, и от этих комплексов мне постоянно не хватало времени. А однажды великий филолог Виктор Маркович Живов рассказал мне, что он спит по четыре часа в сутки, потому что нельзя тратить на сон то, что можно потратить на изучение древнерусского языка, который он знал ну просто в совершенстве — просто наизусть знал все, что на этом языке написано. И я тоже решил спать по четыре часа, а остальное время работать, работать и работать.
Но вот Виктор Маркович — он достиг изумительных результатов, а мне это мало помогло, потому что я ужасно не высыпался, а от этого все делал еще хуже. Особенно плохо выходило с тем, чтобы проснуться. Первые часа два я так хотел спать, что ненавидел все вокруг, от бритья до утренней газеты, чем доставлял известные неприятности своей второй жене, да и первой тоже. Но, кстати, возможно, поэтому мои разводы проходили не так катастрофично, как я их себе заранее представлял, несколько преувеличивая масштабы того, что они теряют. Да, так вот, я понял, что с этим надо что-то делать.
Я причем читал, что обычно, когда сильно бесишься, то потом успокаиваешься. А у меня с этим утренним делом было так, что я просыпался в состоянии вялого полусознательного бешенства, потом оно развивалось, обрастало деталями, потом заливало меня целиком и — вдруг все, проснулся. В силу законов этики и психологии семейной жизни, да и не только семейной, полезней переживать этот процесс в одиночестве.
У меня в детстве был друг, и у него был отец. И вот он мне как-то сказал: «Два часа сна в горячей ванне заменяют шесть часов обычного сна». Мне было лет шесть. Он потом оставил семью, сошел с ума и покончил с собой, да и друг тоже потом вырос и выбросился из окна, но детские впечатления такие яркие — я решил попробовать. С одной стороны, вдруг действительно высплюсь. С другой — когда ты лежишь в ванне в темноте (потому что иначе какой сон?), риск кому-нибудь нахамить сводится к минимуму. А потом, уже в нормальном состоянии, выходишь чистый, улыбаешься жене, то есть выглядишь сравнительно приличным человеком.
В ванне из предметов ненависти только вода, так что я начал бороться с воображаемыми противниками. И грань реальности стала размываться. Я то ли думал о предметах своей неприязни, то ли они думались во мне. И сначала это были какие-то знакомые лица, отношения с которыми оставляли желать лучшего. Например, мне часто снился один специалист по образу современника в советском социалистическом портрете, коллега по кафедре, где я преподавал, доктор искусствоведения, парторг.
У него было белое блинообразное лицо с заплывшими бесстыжими глазками, и мне снилось, что вот он мне выговаривает, как он имел обыкновение: «Вы, такскаать, коллега, поверхностно относитесь к образу Садко в картине Репина, и воспитываете, такскаать, в молодом поколении советских искусствоведов, отсутствие патриотизма», а я ему: «Ах ты, блин ссученный!» — и хрясь в морду. Появлялись и другие лица, которых я не буду упоминать, такскаать, во избежание. Но постепенно всех их вытеснили герои, с которыми я лично незнаком.
Дело в том, что просмотр снов — это не единственное мое guilty pleasure. Я, кроме того, являюсь тяжелым слушателем радио, слушаю каждый вечер по сети и часа за два совершенно переполняюсь известями об удивительном течении судопроизводства и законодательных процессах, событиях в Белоруссии, в Украине, да мало ли где. Достаточно наполнившись этим, я перехожу ко второму своему хобби, а именно просмотру кино. У меня малопочтенные, но твердые представления о задачах кинематографа, я их никому не навязываю, но сам придерживаюсь неукоснительно. Мне важно, чтобы было хрясь-хрясь и в конце тип-топ.
А утром я залезаю в ванну и смотрю сны. Так что это явление психологического синтеза. С годами я достиг большого совершенства, что-что, а это я делаю хорошо. Я контролирую течение сюжета и аранжировку, интересно монтирую планы и ракурсы. Иногда, конечно, бывают срывы.
Недавно, скажем, неожиданно приснился президент Белоруссии, и мне перед решением проблемы беженцев на польской границе надо сдать ему экзамен по химии. Штативы какие-то, колбы, газовая горелка, и там про вычисление молярной массы, и я понимаю, что вопрос я через экзаменатора, пожалуй, не проведу. А это ничего страшного. Это просто значит, что вода в ванне дошла уже до рта, и надо чуть проснуться, выключить ее и спать дальше, дальше, дальше.
И даже эти опасности в борьбе за правое дело придают остроты сюжету. Причем это бесконечный сериал. В «Морфологии волшебной сказки» у Проппа доказано, что сказки каждый раз должны быть новые, но при этом происходить должно все время как бы одно и то же, и моя новостная лента — это прекрасный пример этой закономерности. Каждое утро меня трясет от ненависти, так что в ванне образуются небольшие волны.
Выражаю уверенность в том, что эти переживания происходят только со мной, а остальные сограждане проживают в относительном эмоциональном благополучии и полностью поддерживают. Тем более вряд ли кому-нибудь еще придет в голову лазить за этим в ванну. Но должен сказать, это невероятно увлекательно. Единственная проблема в том, что после просмотра своих сновидений я больше не прихожу в бодрое состояние, каким раньше одаривала меня утренняя антропофобия, а, напротив, чувствую себя довольно изможденным и не могу продуктивно работать. С этим надо что-то делать, но врач, с которым я консультировался, загадочно порекомендовал поменять что-то в консерватории. И у меня нет ни малейшего понимания, что и как можно изменить.