Юлия Пересильд, актриса и посол Rado, о путешествии к звездам

Хирург Женя летит на МКС оперировать космонавта — таково краткое содержание фильма «Вызов», совместного проекта «Роскосмоса», «Первого канала» и студии Yellow, Black and White. В главной роли — актриса театра и кино Юлия Пересильд. Режиссер — Клим Шипенко. Они провели на МКС 12 дней. Дата премьеры еще неизвестна, но «Стиль» встретился с Юлей, чтобы узнать, возможно ли оставаться в космосе женственной и нежной.

Мы записывали интервью с Юлей в «Кофемании» у Московской консерватории. Красная куртка Bosco с космическими нашивками, кобальтовый уютный свитер с изображениями звезд, комет и птиц и керамические часы Rado на запястье. «Космос не отпускает, но я стала потихоньку вылезать из спортивных костюмов и снова становлюсь женственной: красивые вещи, каблуки. До полета я так много о своей женской натуре не думала, а сейчас захотелось подчеркнуть. Отчасти я таким образом хочу разрушить стереотип, что в космос может полететь только мужеподобный солдат Джейн. Считается, что если нагрузки большие, дисциплина и „шуточки в сторону“, то это может выдержать только мужчина. Нет, конечно. Можно все это выдержать и не утратить женственности. Я хочу быть женщиной со слабостями. В том числе и ради тех женщин, которые полетят после меня,— мы можем поддерживать приборы в норме, одно другому не мешает»,— начала разговор Юлия.

И все-таки единственная женщина в экипаже. Вы чувствовали себя особенной?

Начнем с того, что я пятая женщина из России, слетавшая в космос. И я очень хочу, чтобы после меня женщины стали летать чаще. Но если говорить об экипаже — мои прекрасные парни понимали, что я девочка, уважали это. Доходило до курьезов. Когда я поняла, что у меня закончились чистые носки (не хватило выданных), парни отдали мне свои носки. Но это шуточки, а куда важнее, что я была полноправным участником космического полета, слушала команды нашего капитана и их выполняла. Я не бортинженер, но я делала какие то несусветные для меня вещи. И еще я очень доверяла нашим командирам Антону Шкаплерову и Олегу Новицкому. Когда начало трясти, когда открывался парашют, когда мы начали гореть, я смотрела на все, волновалась немного, но была уверена — они со всем справятся, мне нечего бояться. Надеюсь, что их наградят!

К тому же я по своему типу женщина-мать. И это мне очень помогало в полете. Четверо совершенно разных мужчин, которые в других обстоятельствах не пересеклись бы, оказались в замкнутом пространстве. Мне захотелось о них заботиться, помогать им, ухаживать за ними. И на Землю я смотрела из иллюминатора точно так же: мне очень хотелось обнять ее! Земля из космоса кажется райским местом… Удивительно! Я ведь из космоса видела и северное сияние! Выглядит это как невероятно яркая зеленая пелена. Очень красиво. Меня постоянно преследовала мысль, что мне это чудится. Так интересно, что же в итоге получилось. Хочется, чтобы не только в нашей памяти это величие навсегда осталось. Когда я смотрела на Землю, на сияние, на океаны, леса, думала: разве такая красота может быть создана для скандалов, войн, убийств, ненависти, злости? Это же несправедливо.

И вышло так, что ваш полет оказался в центре скандалов.

Я не хочу оправдываться, мне не за что. Я не отвечаю за бюджеты, проекты, космическую станцию, в этой истории я актриса. Хотя нет, не только актриса. Съемочная группа обычно состоит из 80 профессионалов. Мы с Климом были вдвоем. 40 специальностей взял на себя Клим, 40 — я, поэтому с меня обязательно нужно спросить за мою роль, грим и так далее. Остальное — не ко мне, у меня на это нет ответов.

Вопрос актрисе. Как работать по Станиславскому в космосе? Все-таки в подобных предлагаемых обстоятельствах вы не бывали раньше.

Мы начали снимать сразу после старта. Я там уже вовсю открываю-закрываю клапаны, слежу за давлением, чувствую себя хорошо, уверенно, а Клим достал камеру и говорит: «Давай ты вот это все будешь делать, когда я камеру выключаю, а при включенной камере играй, пожалуйста, что тебе страшно, волнительно и тревожно и что ты себя плохо чувствуешь». Но я думаю, что нам было хорошо только по одной причине — количество адреналина, выделяемое в секунду, было очень велико. Адреналин был не только из за страха смерти, из за страха космоса. Нам было неизвестно, снимем мы это там или нет. А вдруг не получится?

Желтая пресса писала, что материалы не сохранились, что мы напортачили там что то. Глупости! Мы все отправляли на Землю — раз, мы делали копию всего материала на МКС — два и везли с собой — три. Когда мы приземлились и Клим вылез из спускаемого аппарата — а ему было очень тяжело в тот момент, как и нам всем,— он еще очень долго ждал, чтобы удостовериться, что с материалом все в полном порядке. Вы понимаете, что это для нас было? Какой груз ответственности?

Можно сказать, что вы вернулись другим человеком?

Другим — вряд ли, но более спокойным и обращенным внутрь себя — да. Я чувствую в себе заряд хорошей энергии любви, силы человеческой, которой я могу с людьми поделиться. Я все время думаю: куда мне дальше двигаться? Что в меня попадает, а что нет. Конечно, буду заниматься фондом «Галчонок» — он мне стал еще дороже. Хочу в театр, в кино. Остальное пока пересматриваю.

У вас оставались на Земле дети. Как вы себе отвечали на вопрос: «А что если…»?

Это были самые сложные вопросы. Нас так пугали. Если ты неправильно пристегнулся на посадке, ты можешь сломать челюсти, позвоночник, руки, ноги. И я, все это зная, об этом бесконечно думая, вдруг читаю заметку какой то журналистки, мол, слетает Пересильд — получит медаль, а если трагически погибнет — поставят памятник на малой родине. И что такого, мол? Я оцепенела от чудовищного цинизма. Но было ли мне страшно? Нет. Думала ли я о смерти? Постоянно.

Когда вы увиделись с детьми и какой была их реакция?

Я увидела детей уже в Москве, первые эмоции были «мама, ты герой», объятия, поцелуи, счастье. И я уехала в реабилитационный центр, откуда на четвертый день вернулась домой, потому что чувствовала себя уже неплохо. И вот вечер, мы все дома, дети там что то возятся — твое-мое, и вдруг у обеих слезы градом, и не остановить. Прорыдались, сняли стресс. Еще позже мы полетели на Мальдивы всей семьей — с моими мамой и папой, с моим директором Наташей. И уже они со мной делились своими переживаниями — как следили за взлетом, посадкой, выходили со мной на связь, как нервничали. Это же тоже какая то огромная территория человеческих переживаний, судеб и всего прочего.

Как ощущается время в космосе?

Почти как в книге «Маленький принц», каждые 45 минут рассвет — закат, день — ночь. Можно наблюдать и наслаждаться, хотя на самом деле на станции все расписано. И у космонавтов, и у нас тоже был план на каждые пять минут. Ты встаешь в шесть утра и живешь по форме 24. Умыться, одеться, приготовить поесть — простые действия выполнять в невесомости в разы сложнее. Простите, но даже туалет — целое дело.

Вы радовались, что летите домой?

С одной стороны, конечно. А с другой — так грустно было. Я понимала, что никогда больше здесь не окажусь, а ведь я не насмотрелась на Землю, никогда больше не испытаю чувство невесомости. А для женщины, мне кажется, невесомость необходима! Это как состояние влюбленности, такой кайф. А я никогда этого больше не испытаю.

Расписание помогало?

Мне — нет. У нас было выделено приблизительно 2 часа 15 минут на съемки каждый день, а ведь это творческий процесс. Как его вот так по расписанию выдавать? От нас все время требовали ответа: «Двух часов хватит, чтобы снять гениально?» И что тут ответишь? Говоришь «да!», а у самого сердце в пятки. Вдруг скажешь «да», а ничего не получится.

Что вы взяли из личных вещей?

Игрушку-галчонка, серьги, которые подарю дочкам, когда они будут взрослыми. Кольцо подруги, мои часы и несколько личных вещей, типа белья для съемок. То, что выдали мне, было удобное, но не очень киногеничное. К тому же я не снимала свои любимые жемчужные пусеты, которые на мне сейчас. Так что и они летали в космос. Это к теме женственности.

Беседовала Натела Поцхверия