Годовщина Музея Бродского в Санкт-Петербурге

Частный музей «Полторы комнаты» в доме, из которого Иосиф Бродский уехал в эмиграцию в 1972 году, 8 января отпраздновал год своего существования. К этой дате приурочили три события: мемориальное — в музее появился подлинный абажур семьи Бродских, художественное — в доме самого «рождественского» из русских поэтов вырос «Рождественский вертеп» самого поэтичного из современных русских художников, Александра Бродского, и принципиальное для жизни музея «бытовое» — музей оброс солидным книжным магазином и кафе. О том, чем стал музей «Полторы комнаты» за этот год, рассказывает Кира Долинина.

История этого малюсенького музея столь драматична и на самом деле так долго тянется, что само то, что он продержался целый год, кажется почти что рождественским чудом. Музей как будто преследуют неудачи: друзья поэта, объединившиеся в Фонд создания музея Иосифа Бродского в 1999 году, последовательно выкупали комнаты в коммуналке, ставшей его последним ленинградским адресом, и 20 лет надеялись на лучшее. Им противостояли разные силы, от не желавшей выезжать ни за какие деньги соседки Бродских Нины Федоровой до многочисленных законов РФ, согласно которым, например, невозможно сделать вход в музей с той черной лестницы, которая ведет в священную квартиру.

Впервые открыть для посетителей двери заветных полутора комнат удалось в юбилейные дни 2015 года, когда в течение одного долгого дня через музей прошли сотни зрителей, отстоявших для этого длиннющую очередь. Через пять лет было объявлено о работе музея в «тестовом режиме» — это стало возможным после того, как в истории недомузея появился бизнесмен Максим Левченко, который решил проблему с не поддавшейся чарам даже самой Валентины Матвиенко соседкой, выкупил квартиру, примыкающую к квартире Бродских, которая к тому же некогда вообще была единой с нею. Так получилось сформировать для музея публичное пространство с лекционным залом, библиотекой, местом для архива и устроить вход с парадной лестницы, что разрешено законом. Но и этим все не закончилось — почти весь прошедший год с музеем воевали соседи, которым не понравилось, что по их лестнице ходят любители русской поэзии. И хотя посетить музей можно было исключительно по предварительной записи и с сопровождением, конфликт мог помешать его существованию. В марте прошлого года на эту ситуацию решили повлиять городские власти: Смольный передал в аренду музею на девять лет 43 кв. м. бывшего каретника, а сам музей арендовал ещё около 100 кв. м., также расположенных этажом ниже (вход с улицы Короленко). Это дало возможность устроить новый вход, никак не соприкасающийся с жилыми помещениями. В этих-то арендованных метрах и разместился книжный магазин с тематическим названием «Конец прекрасной эпохи» и уютнейшая лестница, ведущая в сам музей на втором этаже дома Мурузи.

Ситуация на сегодняшний день выглядит более или менее стабильной. Однако не только коммунальные дрязги и споры мучают этот музей. Трудно оказалось достигнуть понимания и нашим лебедю, раку и щуке. Основавшие «Полторы комнаты» Фонд создания музея Иосифа Бродского, Максим Левченко и Музей Ахматовой в Фонтанном доме, филиалом которого должен был стать Музей-квартира Бродского, то ссорятся, то мирятся, то вместе, то поврозь — видения проекта у них то более или менее совпадают, то приводят к разрыву. Так, Музей Ахматовой вышел из коллаборации и даже забрал назад вроде бы уже переданный в «Полторы комнаты» стол Бродского, присланный из США вдовой поэта. Теперь в Фонтанном доме тоже есть свой Музей Бродского.

Все это могло бы подкосить молодой музей — ведь в нем не осталось ни одной подлинной вещи семьи Бродского, кроме стен и вида из окна. Однако оказалось, что концепция музея памяти пространства, а не вещей, работает, и еще как. Да, со столом было хорошо. Но и без него отлично: здесь тусклый цвет буйного декора в комнатах Бродских, здесь неизменный холодный свет из окон, здесь скрипит пол, гудят какие-то фановые трубы, криво приклеены кусочки линолеума в коридоре, оставшемся от большой коммуналки. Не так много, но и не так мало. В этих стенах ловишь то понимание памяти пространства, о которое сегодняшние интеллектуалы ломают копья.

Понятие мемориального как невидимого, ценного памятью образов, а не их вещественностью, перенос объекта с подлинных предметов на фигуру посетителя, работа которого — пропустить эту память через себя. Работа эта не так проста, но тут в помощь всегда эссе Бродского «Полторы комнаты»: «После революции, в соответствии с политикой "уплотнения" буржуазии, анфиладу поделили на кусочки, по комнате на семью. Между комнатами были воздвигнуты стены — сначала из фанеры. Впоследствии, с годами, доски, кирпичи и штукатурка возвели эти перегородки в ранг архитектурной нормы». Звуки дома — хруст всегда накрахмаленной скатерти, шарканье ног матери, несущей с кухни две чугунные сковородки, скрип дверец огромных черных лакированных дубовых буфетов, в которых умещалось все хозяйственное имущество семейства Бродских. Призраки дома — в причудливейшей лепнине — «наш потолок, приблизительно четырнадцати, если не больше, футов высотой, был украшен гипсовым, все в том же мавританском стиле орнаментом, который, сочетаясь с трещинами и пятнами протечек от временами лопавшихся наверху труб, превращал его в очень подробную карту некой несуществующей сверхдержавы или архипелага». И, конечно, страстное желание уединения, совершенно невозможное в коммуналке, где сыновья «половинка» прилеплена к родительской комнате «двумя большими, почти достигавшими потолка арками, которые я постоянно пытался заполнить разнообразными сочетаниями книжных полок и чемоданов, чтобы отделить себя от родителей, обрести некую степень уединения».

В истории и реальности музея «Полторы комнаты» есть две фигуры, которые взяли на себя труд превратить его в совершенно уникальный в нашем музейном мире мемориальный проект нового типа. Уже давно специализирующаяся на тонких экспозиционных решениях в области духа и памяти времени Анна Наринская как главный куратор последней инкарнации музея концептуализировала сохранение «воздуха» этого пространства. А предложенный Михаилом Барышниковым на роль архитектора этого музея Александр Бродский превратил данное ему в работу пространство в гимн бренности мира и ненужности умножения сущностей. Его главный прием в доме Мурузи — обнажение сути вещей. Отбить штукатурку до дранки или кирпича; выстроить почти все нужные конструкции из легкой, гулкой и почти эфемерной фанеры; раскрыть анфиладу до почти полного исчезновения межкомнатных стен; выставить зеркала от пола до потолка, чтобы ты видел эту анфиладу бесконечной. Полторы комнаты в этом сияющем обнаженном мире — это мрачноватая коробочка, в которой в мало выносимых условиях создавались великие стихи. Такое решение дает пространство для разных сочинений.

Сегодня в большой комнате Бродских появился выкупленный у потомков соседей музеем полусамодельный оранжевый абажур Бродских, украшенный вырезанными из фотобумаги черными силуэтами. В немемориальной части зажегся рождественский вертеп Александра Бродского. Странный, совершенной синей небесной вертикалью уносящийся от почти не видной с таких высот сцены в вифлеемской пещере. Можно читать его через поэзию Иосифа Бродского с его «Внимательно, не мигая, сквозь редкие облака, / на лежащего в яслях ребенка издалека, / из глубины Вселенной, с другого ее конца, / звезда смотрела в пещеру. И это был взгляд Отца». А можно как-то иначе. Волшебство несказанного во всех практически работах Александра Бродского чуть ли не конгениально этой поэзии. И это лучший подарок, который музею могли подарить. В конце месяца от того же дарителя придут книги с дарственными надписями от Бродского Барышникову. Их немного, но на выставку тут хватит. Изобилие явно не входит в словарь основных терминов этого музея.