В Москве прошел XXIV музыкальный фестиваль «Возвращение»

Ежегодный фестиваль камерной музыки «Возвращение» после прошлогоднего перерыва вернулся на свое место: на исходе новогодних каникул в Малом зале Московской консерватории снова звучали хрестоматийные шедевры и раритеты мирового камерного репертуара в исполнении музыкантов мирового уровня. Рассказывает Юлия Бедерова.

К фестивалю «Возвращение», начинавшемуся как проект молодых музыкантов, давно и накрепко прилипло обозначение «едва ли не лучший фестиваль камерной музыки в России». Но репертуарная свобода без случайностей, неформальный дух без неряшливости, стилистический размах без пестроты и участие лучших камерных музыкантов и солистов московской и зарубежной прописки делают его, в сущности, просто единственным в нашей местности настоящим фестивалем камерной музыки такого уровня и качества, при этом сохраняющим полную независимость: средства на организацию программ собираются с помощью краудфандинга. Стройный цикл из четырех сюжетно сконструированных концертов, свободных от условностей и ограничений в том, что касается составов и стилей, ни на что не похож не только в российской, но и в европейской фестивальной архитектуре.

В этом году около полусотни произведений в диапазоне от XIII до XXI века, написанных для самых разных инструментов и сочетаний (от колесной лиры до солирующего кларнета, от арфы до электроники), распределились по четырем тематическим блокам. Кроме традиционного «Концерта по заявкам» (не слушателей, а самих исполнителей) сюжетами года стали один как будто юмористический, один словно бы философский и еще один — на первый взгляд о любви. Но в каждой из трех программ с соответствующими названиями — «Доля шутки», «Думы» и «Первая любовь» — как никогда отчетливо было слышно, что дело вовсе не в сюжетах. Здесь музыка обманчиво следует заданному нарративу, но не иллюстрирует его, иногда просто не слушается и тем более никогда не выстраивает его буквально. В «Доле шутки» — концертном собрании легальных и неофициальных юморесок (от Монтеверди до Хиндемита, Шенберга, Цемлинского и изумительной сюиты «Марионетки» Альфредо Казеллы для камерного ансамбля) — на сцене вдруг вырастали как из-под земли небоскребы настоящей серьезности и исчезали, словно мираж. В «Думе» — венке композиторских размышлений, диалогов и рассуждений — речь, как легко догадаться, больше всего шла о чувстве: о сокровенном, как в «Утреннем размышлении о Божием величестве» Леонида Десятникова на текст Ломоносова (утонченная хоровая радуга эмоций и тембров в исполнении ансамбля «Интрада»); об откровенном, как в блестяще исполненном «Размышлении о хорале Баха» Губайдулиной; о почти бесхитростном, как в поэтическом трио «Думки» Дворжака, или о как будто сложносочиненном, как в «Размышлении по поводу песни Дауленда» Бриттена для альта и фортепиано с Ксенией Башмет и Андреем Усовым.

Неудивительно, что «Первая любовь» в этой серии пришла к слушателям с нулевым градусом сентиментальности. Старт программы — три пьесы Прокофьева из сюиты «Ромео и Джульетта» для фортепиано (Яков Кацнельсон) звучали с едва не сокрушительным изяществом, стальным драматизмом и поразительным ощущением огромной звуковой вселенной, заточенной в рояль, когда забываешь об оркестровой природе этой музыки и обо всем вообще. Продолжений темы было много — фарфоровый сплав европейского классицизма с усадебным романтизмом в «Вариациях на тему Моцарта» Глинки для арфы (Татьяна Осколкова), хитрые песни Грига и Дебюсси с Юлией Корпачевой, дивная музыка для одного фортепиано в шесть рук Рахманинова (Екатерина Апекишева, Кацнельсон и Алексей Курбатов), изобретательно нежный модерн квинтета Эриха Корнгольда, вылепленный руками Апекишевой, Айлена Притчина, Даниила Когана, Сергея Полтавского, Бориса Андрианова, переливчатые фортепианные «Вариации Зденки» Яначека (Курбатов), Тема с вариациями для скрипки и фортепиано Мессиана с его горячей одержимостью ледяной чистотой звука и формы (Роман Минц, Кацнельсон) и, наконец, Первый струнный секстет Брамса (Минц, Ксения Дубровская, Андрей Усов, Павел Романенко, Борис Андрианов, Евгений Тонха), здесь повествующий больше не о влюбленности Брамса в Клару Вик, а об игре плотности и бесплотности, остановившегося и стремительного времени, переплетающихся пауз и фраз. Но все это говорило не о любви земной (хотя истории, случаи, поводы к сочинениям точно и трепетно описаны в буклете), а о чувстве и вкусе к камерному исполнительству.

В этот раз из-за пандемических сложностей на фестивале не смогли выступить несколько постоянных участников и даже один худрук, но, когда в буклете заявлен исполнитель А, в программке указан исполнитель B, а на сцене играет исполнитель С, при этом все трое — блестящие музыканты, солисты и ансамблисты, фестивальная одержимость камерным музицированием с его встроенной в жанр непредсказуемостью очевидна как на ладони. О призрачных и безусловных радостях ансамблевого взаимодействия говорилось, помимо программы о любви, в последнем концерте, теперь уже без всяких сюжетных ориентиров. Традиционным финалом — пьесой в исполнении всех (или почти всех) участников фестиваля — стало сочинение Гэвина Брайерса «Jesus Blood Never Failed Me Yet». В звучании, возможно, самого пронзительного вальса XX века, еще, кажется, никогда в Москве не исполнявшегося (хотя многие планировали), сошлось все: и шутка, и любовь, и размышления, и импровизационный дух, и почти тонкий расчет, и такт, и ансамблевая свобода — настоящий центральный сюжет фестиваля и его редкое достоинство.