Как в России еще до рождения Маркса создавали коммунистическое общество

225 лет назад, в 1797 году, Павел I подписал жалованную грамоту Сарептской колонии, подтверждавшую все прежние права и льготы, данные немцам-гернгутерам, и разрешавшую им продолжать жить по особым правилам, установленным ими для членов своей общины. Император ставил гернгутеров в пример остальным иностранным колонистам в России, что не могло не удивлять. Ведь полувеком ранее тех, кто решался с ними пообщаться, отправляли за решетку. А позднее принципы гернгутеров сочли вполне коммунистическими.

«Из Риги обратно выслать»

Призрак коммунизма добрел до России гораздо раньше, чем принято считать. Но путь его начался, как и утверждали основоположники марксизма, именно в Европе. В 1722 году либеральный и просвещенный саксонский граф Николаус Людвиг фон Цинцендорф разрешил поселиться на своих землях близ имения Бертельсдорф изгнанным из Богемии членам религиозной секты «Братья Христова закона», известной также как «Богемские братья». Новую колонию назвали Гернгутом (Божий Покров), а ее члены стали именоваться гернгутерами. Вскоре горячо веровавший граф бросил государственную службу (он был советником юстиции в Дрездене) и полностью отдался устройству этой религиозной общины.

По убеждению Цинцендорфа, все ее члены должны были всецело предаться Спасителю и служить ему непрерывным трудом, строгой дисциплиной и высокой нравственностью. А получив от каждого то, что он мог дать по способностям, община удовлетворяла потребности своих членов. Но строго в рамках правил, установленных духовным наставником гернгутеров.

В 1730-е годы граф и его соратники стали активно путешествовать с миссионерскими целями. Сначала по Европе, а затем и по всему миру. Они добились больших успехов, проповедуя в Лифляндии и Эстляндии, входивших с 1710 года в состав России. К началу 1740-х годов там возникло немало общин гернгутеров, где в ежедневных утренних и вечерних коллективных молитвах воспевались не только любовь к Христу, но и идеи равенства и братства. Местные лютеранские священнослужители и крупные землевладельцы, терявшие свое влияние, решили натравить на гернгутеров императрицу Елизавету Петровну.

При дворе о них стали рассказывать невероятные небылицы.

16 апреля 1743 года императрицей был составлен указ Лифляндскому вице-губернатору генерал-лейтенанту Д. Ф. Еропкину, в котором говорилось:

«Известно нам учинилось, что в Лифляндии завелась новая секта называемая Эрн Гутер… и столь много оная секта распространилась, что уже и великие строении для собрания оной секты последователей в Лифляндии, а особливо около Дерпта поставлены; и оные собрании отправляются тайно, в которых из Лифляндского шляхетства, пасторов и прочих, а особливо крестьян, множество находится, и оные крестьяне тем развращенным учением приведены в непослушание помещиком и изветом (под предлогом. — "История") молитвы должные свои работы покидают, о которой секте и Комиссия в Лифляндии учреждена из шляхетства, духовенства и прочих; но оное вновь происшедшее зло здесь письменного доношения нигде о себе не имеет».

Государыня повелевала Еропкину всех приехавших из чужих краев гернгутеров, «учтивым поступком позвав к себе в гости, и как будут, то всех отправить сюды к нам за караулом с довольным камвоем».

Также требовала царица «отправить сюды» все их книги и письма.

Лифляндцам, впавшим в сектантское учение, строго запрещались собрания где бы то ни было.

На помощь единомышленникам в декабре того же 1743 года в Ригу прибыл граф Цинцендорф и направил императрице челобитную, в которой просил разрешения приехать в Петербург или устроить ему в Риге экзамен об уставе и учении Гернгутской общины. На что 24 декабря 1743 года последовало отношение Коллегии иностранных дел к генерал-губернатору Лифляндии генерал-фельдмаршалу графу фон Ласси, где сообщалось:

«Ее Императорское Величество соизволила указать оную челобитную назад ему графу Цинцендорфу отдать, которая для того при сем и возвращается, и его не токмо сюда не допущать, но и из Риги обратно выслать, объявя ему пристойным образом, что здесь и нигде в империи Ее Императорского Величества ни в какие с ним до оной Геренгуттерской секты принадлежащие экзаминования вступать намерения не имеется, якоже и ни малейшей в том потребности не находится».

Так что попытка Цинцендорфа добиться покровительства русской императрицы для живущих в Лифляндии и Эстляндии приверженцев гернгутерства потерпела крах. За контакты с гернгутерами стали сурово наказывать. В 1747 году по обвинению в связях с ними были посажены на 12 лет в Петропавловскую крепость пастор Франц Гельтергоф (в будущем — профессор немецкого языка и словесности Московского университета) и трое его единомышленников.

«Привел братьев в сильное уныние»

В Пруссии же гернгутеры, или, как их еще стали называть, Mоравские братья, получили от короля Фридриха II «генеральную концессию на учреждение моравских братских общин во всех прусских государствах». Все возникавшие коммуны славились своими хозяйственными достижениями. Изготавливавшаяся в них продукция была высочайшего качества и пользовалась постоянным спросом. Общины быстро богатели. Часть прибыли они отправляли в дирекцию Братского Союза в Гернгут, часть оставалась в общинах и шла на их развитие.

Когда на русском престоле воцарилась Екатерина II, выросшая в Пруссии, и началось приглашение иностранцев для заселения и хозяйственной колонизации юга страны, то в первую очередь императрица предложила приехать в Россию трудолюбивым и добропорядочным гернгутерам. Летом 1763 года она лично отправила в Гернгут гвардейского хирурга Фридриха фон Келера с заверением в Высочайшей благосклонности к ним и приглашением основать колонию в России.

В конце года в Петербург на переговоры приехали депутаты. Синод выдвинул свои условия братьям: можно миссионерствовать среди кочевников вне поселений, запрещено принимать в общину христианских подданных империи. Гернгутеры согласились.

Императрицей были обещаны «совершенная свобода от платежа податей в казну» на 30 лет, освобождение от военной и гражданской службы, свободное внутреннее самоуправление и юрисдикция, свобода передвижения по империи, подчинение только центральным органам власти и многие другие льготы.

«В июле 1765 года прибыл в С.-Петербург, а затем в августе в Саратовскую губернию первый транспорт братьев,— писал публицист В. М. Борисов,— под руководством брата Вестмана, которому было дано поручение окончательно избрать место для поселения и исполнить первоначальные работы по устройству колонии.

Ни женщин, ни детей в составе первого транспорта не было.

Из Саратова братья были направлены в Царицын, на юг от которого следовало избрать пожалованную обществу землю. Осмотр местности привел братьев в сильное уныние; особенно смутило их безлесье и маловодие. Наконец, после некоторых колебаний, место поселения было выбрано в 28 верстах ниже Царицына, при впадении в реку Волгу реки Сарпы; эта местность напомнила набожным гернгутерам странствование пророка Илии чрез пустыню в местечко Сарепту и слова, сказанные им вдове-сарептянке, что "мука в ее водоносе не оскудеет, сосуд елея не умалится". Мысль эта оказала немаловажное влияние на решимость братьев при избрании места поселения».

Так на карте России появилась Сарепта.

Колонистам бесплатно в вечное пользование было выделено около 4 173 десятин удобной и 11 378 десятин неудобной земли с условием «никому посторонним и не принадлежащим к их колонии и обществу людям ни малейшей части из той данной им земли не продавать, и ни под каким видом не уступать». За осенние месяцы братья успели построить временные жилые и хозяйственные помещения из казенного леса, развели огород, посеяли озимую рожь и подготовили пашню для яровых посевов. Первую зиму в колонии провели шесть братьев под охраной шести солдат и двух казаков.

К середине 1770-х годов небольшими партиями прибыло еще около 200 человек. Дирекция Братского Союза очень серьезно подошла к отбору переселенцев. В Сарепту отправлялись истинные подвижники, готовые выполнять любую работу, проповедовать, много ездить. Кроме того, это были люди с коммерческой жилкой и в совершенстве владевшие каким-либо ремеслом. В пустынном крае, в окружении кочевников колония должна была стать экономически развитым миссионерским центром, способным существовать автономно.

По правилам общины, все ее население делилось на три корпорации, или хора: холостые братья и вдовцы, незамужние сестры и вдовы, семейные члены.

Дети, достигнув 15-летнего возраста, переводились из семей в общежития братьев или сестер, где им предстояло жить до женитьбы или замужества, а иногда и всю жизнь, если они так и не вступали в брак.

Побывавший в Сарепте в 1773 году ученый, академик Петербургской императорской академии наук и художеств, путешественник П. С. Паллас подробно описал ее состояние на тот момент:

«Место по учиненному расположению еще не выстроено, но состоит уже и теперь из довольного числа хорошо выстроенных частию деревянных домов, частию мазанок, к которым ежегодно новые присовокупляются. Прекраснейшее и самое большое здание в нем есть новая каменная церковь, состоящая из верхней и нижней, с невысокою башнею, на которой недавно поставлены боевые часы. Подле оной построены два большие дома, из коих в первом живут холостые братья, а в другом незамужние сестры, которые иначе вступить в брак не могут как с позволения главнейших начальников, и обыкновенно весьма поздно к оному приступают, несмотря ни на какие невыгоды сего природе противного принуждения… Прочие общественные строения в сем селении суть: постоялый дом с винокурнею, свечная фабрика и мыловарня, лавки или рынок с табачною фабрикою, аптека, хлебная и пильная мельница… домов обывательских (то есть для семейных колонистов.— "История") построено 10, между жителями коих находятся кузнец, горшечник, два каменщика, плотник, каретник, трубный мастер, ткач полотен и лавочник. При домах сделаны малые огороды, и весьма великий находится при доме братьев и при аптеке, где также живет и доктор того места. За сим местом по Сарпе разведены табачные посевы, которые здесь прибыточны».

«Через сутки Сарепта была неузнаваема»

Но главной достопримечательностью Сарепты уже тогда был самотечный водопровод. Из-за невозможности найти наемных рабочих траншеи для прокладки труб копали все — и братья, и сестры. Ученый, путешественник, академик Императорской академии наук и художеств И. И. Лепехин писал об увиденном в 1769 году:

«Низменные горы, с лишком в версте от их усадьбы находящиеся, снабдевают их прозрачною и приятною водою. Они с сих гор провели деревянные трубы, и посреди своего жилища сооружили обширное вод вместилище с насосами, из которого довольствуются и все проезжающие. Из сего вместилища во все жилья проведены трубы на голландский образец, где каждая хозяйка в своей поварне завсегда столько имеет воды, сколько ей потребно».

Удовольствие это стоило огромного труда, так как деревянные трубы гнили, и раз в пять лет их приходилось менять.

По Уставу общины 1768 года все ее члены должны были соблюдать правила пользования водными источниками, а о замеченных нарушителях сообщать руководству. На провинившихся налагались денежный штраф и арест. Врач и аптекарь, сторожа и объездчики контролировали состояние источников и ручьев. Рядом с ними было запрещено пасти скот, хранить дрова или сено, выбрасывать мусор. Благодаря этим мерам ни одна эпидемия не проникла в колонию.

Но в августе 1774 года благоустроенная Сарепта была разорена Пугачевым и его соратниками. Колонисты, узнав об их приближении, покинули Сарепту, предварительно спрятав в погреба часть товаров, инструментов и мебели.

«Мятежники заняли опустелые дома,— писал историк, академик Петербургской императорской академии наук генерал-лейтенант Н. Ф. Дубровин,— и разграбили их до того, что через сутки Сарепта была неузнаваема.

Фабрики обобраны, инструменты деревянные переломаны, а металлические унесены с собою; мебель в домах уничтожена, фонтаны испорчены и куски товаров брошены в воду или затоптаны в грязь.

Впоследствии, когда 13 сентября колонисты возвратились на свое пепелище, они были объяты ужасом и сожалением».

В «Доношении о разграблении и разорении братской колонии Сарепты, учиненном от изменника Пугачева в августе месяце 1774 г.», форштеер колонии Даниэль Генрих Фик сообщал:

«Мы с огорчением нашли наш прекрасный церковный зал преднамеренно злостно изувеченным, окна разбиты, двери сорваны, люстра сброшена, все шторы сорваны… и клавесин и орган разбиты… зал был заполнен перьями из постелей, разбитыми сундуками и ящиками, разорванными бумагами и книгами… вся церковная утварь и служебные одеяния были похищены, не в меньшей степени разграблены и рассеяны изрядная церковная библиотека и архив колонии. С таким трудом замурованные и спрятанные подвалы повсюду были раскопаны и вскрыты, а комнаты в домах были заполнены разломанными и лежащими друг на друге столами, стульями, ящиками и сундуками, обилием грязи и обломками до такой степени, что едва можно было войти внутрь. В самих домах окна были разбиты и выброшены, двери выломаны, печи опрокинуты, полы взломаны и перерыты… Внутри и вне поселения все было заполнено разбитыми и разломанными ящиками, разломанной мебелью, рассыпанными мукой и зерном, а вытряхнутые из постелей перья покрывали всю площадь, как будто прошел снег. Мертвые люди, лошади и собаки лежали среди руин и были убраны прежде всего, чтобы исчез непереносимый и вредный запах. Неизвестно было, откуда начинать уборку, т. к. куда ни взглянешь, всюду была мерзость запустения».

Присланные из Царицына два офицера для освидетельствования убытков оценили урон, понесенный колонией, в 70 тысяч рублей. Радовало одно — пугачевцы не устроили пожара, и все здания были целы. Заграничные общества Моравских братьев прислали сарептянам 12 тысяч рублей добровольных пожертвований. Сделало подарок колонистам и русское правительство: отсрочило на 10 лет приближавшийся срок уплаты долга казне (в 1765 году на 10 лет гернгутеры получили на обустройство 40 тысяч рублей).

«На все превеликую цену возложили»

Возродиться Сарепте помогли не только упорный труд гернгутеров, но и эксплуатация минерального источника, удачно открытого в 1775 году и названного в честь императрицы Екатерининским. Когда слава его распространилась в обеих столицах, к целительным водам приезжало более 200 человек за сезон. В 1781 году действие вод испытал на себе генерал-майор И. Н. Болтин и поделился с современниками своими впечатлениями и о роднике, и о Сарепте. Откровенно заметив, что осматривать вокруг источника особенно нечего, Болтин советовал съездить развлечься в колонию:

«Осмотрев все местоположения окольных полей, чтоб представить пред глаза новые предметы, можно съездить некогда в Сарепту; где, ходя по разным комнатам, в Братском и Сестрином домах, в коих упражняются в разных рукоделиях, можно без скуки проводить послеобеденное время…

Есть в Сарепте и трактир, но в нем проезжему только отобедать или отужинать и ночевать можно, а живущему у вод во все время жить там, по многим причинам, весьма неудобно: 1-е, что от колодезя весьма далеко; 2-е, за постой и за кушанья берут чрезвычайно дорого…

Рейнвейн или старое французское необходимо привезти с собой для того, что хорошего вина там достать не можно, а хотя в Сарепте и продают рейнвейн и мозельвейн, но то и другое очень посредственные, а цену берут чрезвычайную… Водка, чай, сахар и пр. продаются в Сарепте, но весьма дорого».

Восхищаясь ассортиментом сарептского магазина, Болтин снова предупреждал о дороговизне:

«Дом, в котором продают всякие товары, можно назвать такой лавкой, которой редко где найти можно подобную, не по богатству, но по различию находящихся в ней всякого рода товаров. В ней одной найдешь всяких видов и доброт материи шелковые, бумажные, нитяные, гарусные и шерстяные; все что потребно для всяких ремесел и рукоделий, для дома, стола, поварни, уборов, платья и обуви; все что служит к покою, выгодам и прихотям дворянина и мужика, богатого и нищего, русского и калмыка.

Короче сказать, что в Москве или Петербурге едва ли в пятидесяти лавках найдется, то все в одной той лавке есть, начиная от лучших и дорогих вещей до самых безделушек.

Надобно сказать при том, что все по крайней мере на 40 процентов дороже московского, а иное и вдвое; однако все сыщешь, в чем нужда ни случилась... Знают они, что кроме их, ничего в тамошней стороне достать не можно, следовательно и поневоле у них покупать будут, и на все превеликую цену возложили, а особливо на необходимые вещи».

Но к началу XIX века состоятельные больные или просто скучающие дамы и господа перестали ездить к Екатерининскому роднику — в моду начали входить кавказские воды. И хотя в 1796 году Павел I подарил гернгутерам земли вокруг источника, и можно было приниматься за сооружение благоустроенного водолечебного заведения, делать это уже не имело смысла.

К счастью, колония могла прекрасно прожить без этих доходов. Через 20 лет после пугачевского погрома все ее торгово-промышленные и ремесленные заведения достигли полного расцвета, вся ее продукция находила постоянный сбыт и в Поволжье, которое активно заселялось, и в собственных магазинах в обеих столицах.

Община владела табачной фабрикой, винокуренным, пивоваренным, свечным и мыловаренным заводами, гостиницей, аптекой, тремя водяными и одной ветряной мельницами, мучным складом, фруктовым садом, виноградниками, фольварком и рыбными местами. Ремесленные и производственные мастерские находились в собственности семей и корпораций, отдававших часть прибыли в общий котел.

На деньги общины с середины 1770-х годов существовали две школы — для своих мальчиков и девочек, а с середины 1790-х годов еще две — школа для взрослых наемных работников из немецких колоний и школа для их детей.

Для многих поволжских колонистов Сарепта стала своего рода профессиональным училищем.

Работая у гернгутеров по несколько лет, они осваивали различные ремесла, а затем открывали мастерские в своих колониях и становились конкурентами сарептян. Иногда братья из-за нехватки рабочих рук выносили производство в соседние селения — и там с годами тоже образовывались опасные соперники. Так получилось со знаменитой сарпинкой — прочной хлопчатобумажной тканью. Гернгутеры открыли секреты ее изготовления работникам и утратили монополию на технологию, что привело позже к полному прекращению этого промысла в Сарепте.

Но до этого было еще далеко. А на рубеже XVIII и XIX столетий колония процветала. Виноградники и все посаженные деревья, среди которых было немало экзотических, с трудом, но прижились и выросли, так что Сарепта утопала в зелени. И некоторые путешественники специально делали крюк в сотни верст, чтобы своими глазами увидеть оазис, созданный гернгутерами в выжженной степи.

В 1813 году в Сарепте побывал поэт А. Ф. Воейков. В своих записках о колонии он сообщал:

«Строения в Сарепте почти все каменные: церковь с домом для священно- и церковнослужителей, дом начальнический, дом для холостых мужчин, дом для девушек, вдовий, аптека, лавка, гостиница. Домов частных людей в Сарепте 54, в окружных деревеньках 11».

«Заменило идею коммунизма»

Через 10 лет, 28 июля 1823 года, почти все это сгорело во время страшного пожара. Огонь уничтожил 37 домов и фабрик и 160 вспомогательных строений. 350 человек остались без крыши над головой. Общинное хозяйство потерпело убытки на 400 тысяч рублей, хозяйство холостых братьев — на 200 тысяч рублей.

До этого во время пожара в Москве в 1812 году гернгутеры потеряли свой магазин со всем находившимся в нем товаром. Ущерб оценивался в 400 тысяч рублей. Центральная дирекция Моравских братьев дала тогда Сарепте 120 тысяч рублей безвозвратного пособия и 100 тысяч рублей в виде ссуды. Этот долг все еще висел на колонии в 1823 году, как и различные долги казне. К тому же Сарепте нужно было еще рассчитываться по торговым обязательствам за границей и в России.

Встал вопрос о ликвидации колонии. Но на синодальном собрании Центральная дирекция Братского Общества решила попытаться возродить Сарепту. Заграничных кредиторов уговорили отсрочить ее долги. Колония получила 163 тысячи рублей частных пожертвований. А правительство выдало ссуду в 100 тысяч рублей, которую следовало уплачивать через 6 лет — в течение 10 последующих лет равными частями.

Вскоре центральное управление прислало Сарептской общине новые правила существования. Прежде всего, колония должна была обеспечивать все текущие расходы собственными средствами; следовало значительно повысить налоги и с общественных производств, и с частных предпринимателей; торговлю и склады разрешалось отдать в частную собственность или в ответственное комиссионерство. И это было началом конца братской общины.

К 1865 году из 19 производств и торговых заведений колонии всего лишь 9 остались в общинной собственности, в 1883 году — только 4.

В колонии сложились родственные кланы, владевшие огромными состояниями, иногда враждовавшие между собой. Это — кланы горчичных фабрикантов Гличей и Кноблохов; Бауэров, занимавшихся мукомольным производством, хлебопечением и торговлей, Ниденталей, производивших керамику; крупных торговцев Гольдбахов и др. Как члены Братской общины, они были обязаны отдавать часть своих доходов общинной казне, а та, в свою очередь, отправляла часть денег казне Братского Союза. С годами эта обязанность все больше тяготила некоторых успешных сарептян. Принципы общинного устройства трещали по швам. Дух равенства и братства вытеснялся запахом денег.

«Устьем экономической жизни колонии была полнейшая общность имущества, введенная при своем водворении братьями сарептской общины… Начало полной частной собственности заменило идею коммунизма и, конечно, такая перемена не могла не отразиться на быте колонии»,— писал чиновник Министерства путей сообщения, публицист А. А. Велицын, побывавший в Сарепте в 1889 году.

Огромную напряженность в колонии создали высочайше утвержденные 6 июня 1877 года «Правила об устройстве общества Евангелических братьев селения (бывшей колонии) Сарепты». В стране началась реформа управления иностранными колониями. И она не могла обойти гернгутеров. Все административные и экономические льготы, когда-то дарованные Сарепте, были отменены. Сарептяне — и гернгутеры, и жившее на их землях пришлое население — превратились в сельских обывателей (собственников-поселян), образовав сарептское сельское общество. Была учреждена Сарептская волость в составе Царицынского уезда Саратовской губернии. Братская же община гернгутеров никуда не делась, она оказалась частью этого сельского общества, но в своих религиозных делах управлялась уставом Братского Союза.

Вооруженные этими «Правилами», где невнятно говорилось об имущественных правах сарептской общины, некоторые члены сельского общества стали требовать изменений. Теперь, заявляли они, имущество общины должно принадлежать всему сельскому обществу, а было бы еще лучше — разделить его между всеми.

В 1886 году в Сарепту приехали представители Центральной дирекции Братского Союза. После их многочисленных бесед с братьями было созвано собрание всех поселян, где большинство проголосовало за то, что имущество братской общины по праву принадлежит только ей.

Но в прессе в 1880-е годы все чаще стали появляться статьи, авторы которых всегда находили, за что упрекнуть и ущипнуть гернгутеров.

Так, в 1884 году публицист А. Н. Молчанов писал:

«Около 600 душ "братьев" владеют на берегу Волги 15 тысячами десятин земли, образуют особую волость, имеют село-городок Сарепту, живо напоминающую по архитектуре построек, чистоте, порядку домов и рядами тополей, оттеняющих улицы, германское село Саксонии или Вестфалии; 2 фабрики, производящие миллиона на 2 горчицы и масла, прекрасную церковь, хорошую школу и магазины в столицах и других городах нашей империи. Довольно значительная часть сарептян вовсе не живет в колонии, занимаясь иногородней торговлей. Оставшиеся здесь все ведут образ жизни больших и маленьких господ, пользующихся русской и калмыцкой прислугой и работой. Даже на фабриках нет ни одного рабочего-сарептянина. Есть немцы, и они в большинстве, но из других, менее счастливых колоний».

А. А. Велицын негодовал из-за того, что с девяти заводов гернгутеров государство и земство получают слишком мало:

«Колония платит государственного сбора 510 руб. 20 коп. и земских 712 руб. 88 коп. Между тем внутренний бюджет колонии превышает 10 тысяч рублей в год». И призывал власти запретить Сарепте всяческие связи с Братским Союзом, вырвать ее «из этой широко раскинувшейся организации».

«Представляет теперь мало интересного»

Но это произошло без правительственных приказов. В 1890 году в Сарептской колонии разгорелся конфликт между настоятелем общины Эдуардом Зайлером и кланом Кноблохов. Яблоком раздора было все то же — собственность. В Петербурге разорился сарептский «Торговый дом Асмус Симонсен и Ко», и гернгутеры были вынуждены продать дома в окрестностях Петербурга, принадлежавшие общине. В документах, выданных Зайлеру Центральной дирекцией, имущество Сарептской общины фигурировало как собственность всего Братского Союза. К тому же по настоянию Зайлера был продан и разорившийся торговый дом Сарепты в Астрахани, которым заведовал зять фабриканта А. Кноблоха В. Гольдбах. Споры о праве собственности на это имущество растянулись на месяцы и вылились на страницы центральной прессы, которая заостряла внимание читателей на том, что община гернгутеров — «иностранное ведомство».

На этом фоне в декабре 1890 года братьям было отказано в возобновлении патента на работу постоялого двора. В Царицынском акцизном управлении сослались на то, что патент может быть выдан только обществу поселян, а не «иностранному обществу».

Попытки Э. Зайлера документально доказать в министерских кабинетах, что Братский Союз вложил немалые средства в Сарепту, не принесли положительных результатов. Ему ясно дали понять, что настало время, когда утечка денег из колонии в Гернгут нежелательна.

18 июня 1891 года на сходе всех поселян земским начальником Царицынского уезда было зачитано постановление губернского по крестьянским делам присутствия о новых правилах пользования «сарептскими имуществами». В них говорилось, что под братской общиной и местным сельским обществом подразумевается одно и то же, следовательно, все имущество братской общины должно быть передано сельскому обществу. Должность настоятеля ликвидировалась, так как он представлял иностранное ведомство, а оно не имело права распоряжаться владениями, находящимися в России.

У Зайлера забрали кассу, печать и документы общины.

Это решение Центральная дирекция Братского Союза в Гернгуте не могла принять, ведь теперь пасторы в Сарепте должны были служить и для сарептян, вышедших или исключенных из общины, у некоторых из них были православные жены, а совершать богослужение у православных евангелическим священникам было запрещено.

20 февраля 1892 года в Сарепте в церковном зале гернгутеры выслушали официальное послание Центральной дирекции Братского Союза о том, что братская община в Сарепте ликвидирована.

И Сарепта начала быстро меняться. Автор «Образовательных прогулок по России» генерал-лейтенант Н. А. Репин так описывал ее на рубеже XIX–XX веков:

«В последнее время вся промышленность, за исключением горчицы, сильно уменьшилась, вообще колония эта заметно упадает; жизнь в общине теряет свой характер замкнутости, и бывшая строгая, безупречная нравственность понижается. С введением всеобщей воинской повинности, чтобы избежать ее, многие переселились в Америку, иные, скопив небольшой капиталец, уехали в Германию, а некоторые из желания иметь более широкую деятельность и из жажды наживы порвали всякие связи с родиной, все это послужило причиной упадка Сарепты и уменьшения числа ее жителей. Теперь она даже теряет характер немецкой колонии; в административном отношении составляет волость со старшиною и писарем, архитектура домов изменяется, на площади бывают обыкновенные крестьянские базары, немецкие вывески и название улиц заменены уже русскими; вообще для туриста Сарепта представляет теперь мало интересного».

Светлана Кузнецова