Иностранные производители лекарств и оборудования ищут возможности продолжать поставки

Недавно в сети появились сообщения о том, что некоторые европейские сообщества решили прекратить помощь российским онкобольным, а также перестать участвовать во всех конгрессах, посвященных вопросам онкозаболеваний, где будет участвовать Россия. Корреспондент «Ъ-Науки» Оксана Менейлюк пообщалась с Иваном Стилиди, доктором медицинских наук, профессором, академиком РАН, главным внештатным специалистом-онкологом Минздрава и директором НМИЦ онкологии им. Н. Н. Блохина, известного как онкоцентр на Каширке. Ведущий ученый рассказал, сможет ли Россия лечить онкобольных без поддержки Запада.

— Давайте начнем с главного: российские лечебные учреждения способны сегодня конкурировать с западными в лечении онкозаболеваний? Есть ли у нас прорыв в каких-то направлениях?

— Российская онкология — уже давно часть мировой онкологии. В чем-то мы на уровне ведущих западных и восточных стран, а в чем-то и опережаем коллег. Например, онкологическая служба России — многоуровневая система специализированных медицинских учреждений — неоднократно доказала свое преимущество. Российская онкохирургическая школа по праву считается одной из лучших в мире. Вот буквально недавно в онкоцентр позвонил известный хирург из Южной Кореи, сказал, что восхищен достижениями наших онкоортопедов и готов приехать к нам, чтобы поделиться опытом уникальных операций по эндопротезированию грудной клетки 3D-имплантами. «А вы сколько таких операций сделали?» — спросили его мои коллеги. «Пять»,— отвечает известный онколог. «А мы одиннадцать! Приезжайте!»

— А 3D-импланты закупаются за границей или их можно сделать в России?

— Импланты делаются у нас в России, в Москве, индивидуально для каждого пациента. Биоинженеры компании, которая на этом специализируется, приезжают к нам в центр и совместно с лечащим врачом, опираясь на данные МРТ-исследования, разрабатывают макет грудной клетки. Через неделю привозят готовый имплант. Эта технология позволяет нам помогать людям, которые в противном случае были бы обречены.

— Опыт каких стран мы активно перенимали в последние годы? У каких стран и в чем был ярко выраженный прорыв в борьбе с онкозаболеваниями?

— Когда вы говорите о прорыве, подозреваю, имеете в виду изобретение какого-то одного спасительного средства. Но онкология — это целая отрасль в медицине, где работают тысячи ученых и врачей разных специальностей, медицинских сестер, медицинских физиков, биоинженеров… Прогресс в онкологии колоссальный! И он общий. Нет такого сейчас, что в Германии или Израиле лечат онкологические заболевания лучше, чем в России или в Китае. И мы это видим на примерах наших пациентов. В Центре Блохина время от времени появляются пациенты, которые верили в то, что там лучше, но все они в результате приехали к нам, потому что там то же самое, но за огромные деньги. А если уж и говорить о прорывных темах, то, например, установку для бор-нейтронозахватной терапии — технологии лучевого лечения рака, которая обещает быть очень эффективной,— разработали в России.

— Сейчас пока западные компании не объявили об отказе работать на российском рынке, но если это произойдет, способны ли российские препараты полностью заменить иностранные аналоги? Или все-таки какие-то лекарства нам жизненно необходимы от Запада?

— 4 марта Международная ассоциация фармпроизводителей (АIPM) заявила о том, что санкции, вводимые против России, в соответствии с международным гуманитарным правом не распространяются на лекарства и медицинское оборудование, поэтому договорные обязательства расторгнуты быть не могут. Сейчас, насколько мне известно, представители компаний ищут возможности для поставок лекарств и оборудования в условиях, когда некоторые российские банки отключены от SWIFT и из-за перерыва в авиасообщении может увеличиться время отгрузки.

Но, во-первых, на данный момент Россия обладает достаточным запасом лекарственных препаратов, в том числе по номенклатуре ЖНВЛП. Во-вторых, из сотен наименований противоопухолевых препаратов только порядка двадцати — под патентной неприкосновенностью, то есть их не может производить никто, кроме обладателя патента. Остальные производятся несколькими фирмами, не обязательно российскими, на нашем рынке много импортных препаратов, которые готовят в странах, не поддержавших санкции против России. В-третьих, у нас есть опыт многократного увеличения мощности собственного фармпроизводства. Например, производственный филиал НМИЦ онкологии им. Н. Н. Блохина «Наукопрофи» в прошлом году оказался единственным производителем препарата «Винкристин», входящего в большинство схем химиотерапии. Из трех производителей мы остались одни. Пришлось перестроить работу, и через два месяца мы были в состоянии обеспечить потребности всей страны в этом лекарстве.

— А насколько это качественные препараты?

— Качественные! В фармпроизводстве вообще и у нас в частности высочайшие требования к контролю качества, поверьте. Кроме того, мы принципиально не закупаем активные субстанции с остаточным сроком годности менее 90%.

— То есть пока все лекарства есть и их хватит на год, а за это время мы сможем производить свои?

— На сегодняшний день мы знаем, что запас лекарств есть и он существенный. Что фарминдустрия не собирается прекращать поставки. Что Россия готова продолжать конструктивное взаимодействие с теми иностранными компаниями, которые не планируют ограничивать свою работу. Для них, в частности, продолжает действовать правило «больше уровень локализации производства внутри страны — больше преференций». И что для правительства Российской Федерации приоритетным является обеспечение бесперебойной работы фармпроизводств в стране.

— Были ли уже прецеденты, что ваши западные коллеги дали отказ лечить русских? Или пока это только высказывания?

— Мне о таких случаях ничего не известно. Более того, крупнейшие мировые профессиональные сообщества онкологов — АSCO и ESMO — никаких высказываний на эту тему не делали. Я убежден, что медицина и наука — вне политики.

— Над чем сейчас активно работает ваш центр? И чем уже можно похвастаться?

— И наш центр, и онкологическая служба России активно работают над совершенствованием методов лечения рака и доступностью онкопомощи. И, поверьте, сделано очень много. Я понимаю пациентов, которые критикуют работу российских онкологов, особенно в ряде регионов, потому что не везде идеально, а человек не хочет и не может ждать. Но за последние три десятка лет — а я давно работаю в онкологии и знаю, о чем говорю,— прогресс колоссальный. В федеральных центрах России — их у нас порядка двадцати — онкологическая помощь оказывается на мировом уровне. В национальных центрах — их в стране четыре — мои коллеги выполняют уникальные операции, разрабатывают новые методики и протоколы лечения, совершенствуют клинические рекомендации. Мы по-прежнему на связи с нашими зарубежными коллегами, обмениваемся знаниями, разбираем клинические случаи, помогаем друг другу и нашим пациентам.