Чего оказался лишен парад на Красной площади и чем прирос

9 мая на Красной площади прошел парад, а также шествие «Бессмертного полка». Специальный корреспондент «Ъ» Андрей Колесников — о том, что было и, главное, чего не было в этот день на площади. А вернее — не случилось.

Накануне к параду было много вопросов. Все они были намолены прежде всего Telegram-каналами, и человеку, который живет не понарошку, то есть не в них, вопросы эти могли бы показаться лишенными даже робкой тени смысла. Но все-таки ко мне, например, в фойе Театра на Малой Бронной после очередной премьеры «Тани» вечером 8 мая подходил такой успешный еще пару месяцев назад бизнесмен из твердого списка российского Forbes (он же санкционный список) и, дежурно поинтересовавшись, почему я еще до сих пор никуда не уехал хотя бы не насовсем, уже спрашивал, настанет ли завтра всеобщая мобилизация, о которой президент должен объявить в своей речи на параде.

— Да разве может быть такое? — удивлялся я.— Ведь не может.

Признаться, к концу второй фразы моя собственная уверенность в этом уже слетала на нет.

— Знаете, 23 февраля мы тоже думали, что чего-то не может быть. А 24 февраля все так уже и было, как не может. И мы уже с верховным главнокомандующим в Екатерининском зале Кремля встречались.

И когда я слышал тем же вечером на одной из веранд Патриарших дискуссию о том, проведут ли пленных по Красной площади ближе к вечеру, уже после акции «Бессмертного полка», то ничему уже не удивлялся. То есть хотел удивиться, а уже не мог. Хотелось плакать. И даже не от смеха.

Утром было ветрено и холодновато. Ничего удивительного: даже циклон, накрывший в этот день город, был, по словам синоптиков, североатлантическим.

На трибунах было тесно, но, кажется, нековидно. Гостям не нужно было делать ПЦР-тесты, правда журналисты, слившиеся с ними в проходах к трибунам, сделали за неделю по три.

И это только на первый взгляд, между прочим, казалось лишенным смысла. Ведь, например, в последний момент из автобуса, который должен был отвезти журналистов с Зубовского бульвара, где они проходили проверку, на Красную площадь, вывели двух девушек, у которых оказалась температура 38 градусов. Правда, они оказались коммуникабельными, всех там знали и со всеми успели поздороваться.

И в том числе со сплоченной группой журналистов RT, которые сами по себе могли составить колонну на Красной площади. Вот они решили все вместе сфотографироваться — и только широкоугольником можно было их всех сразу взять, только широкоугольником… Действительно, это было мероприятие, где их всех, по крайней мере, безоговорочно аккредитовали.

На Красной площади гости не выглядели многословными, и это было даже необычно. Выбирали слова, отвечая на вопросы журналистов, много думали.

— Да,— подтвердил главный раввин России Берл Лазар,— я вот перед всеми извинился и всем отказал. Нет смысла! Но вам скажу. Когда я был маленьким, у нас за столом взрослые всегда пили за мир во всем мире. И я очень сильно удивлялся. Мне казалось, надо пить за богатство, например, или хотя бы за здоровье. Но сейчас я понимаю как никогда: пить надо за мир во всем мире.

— Именно во всем? — уточнил я.

— По-моему, уже да,— кивнул Берл Лазар.

Он подумал и добавил:

— И помните, мы не одни в мире.

Да, про себя я знал, что часто забываю.

Он уже было отошел, но потом вернулся:

— И за чистое небо!

Я поглядел наверх. Небо было довольно чистым. То есть за авиационную часть парада я был пока спокоен.

В проходе к трибунам по-прежнему интервьюировали гостей. Ветеранов было, между прочим, немного. Их вообще уже мало. Но они все-таки были. Те, кто смог дойти и подняться сюда, на трибуны.

Внизу молодой майор-летчик с устойчивым загаром приветливо рассказал мне, что нет, не скажет, за что получил звезду Героя России.

— Нет,— смеялся он,— не могу! Секретным указом.

— А когда хотя бы? — переспрашивал я.

— 22 февраля,— все же уточнял он.

Ну вот, уже более или менее понятно. Видимо, из Сирии человек на парад приехал. Ведь вряд ли заранее наградили.

Депутат Госдумы Артур Чилингаров с двумя звездами Героя на груди звал некоторых проходивших мимо в Арктику:

— Все, экспедицию нам подписали, так что скоро поедем!

Я думал о том, что смысл есть: глупо, конечно, говорить про ядерную зиму, и даже думать глупо, ведь этого-то точно быть не может, но ведь там, в Арктике, ее точно можно пересидеть.

Гости на трибунах рассматривали подарки, которые лежали в рюкзаке на каждом пластиковом кресле.

В рюкзаке была модель танка Т-90 едва ли не в натуральную величину, если ее с душой склеить, пилотка и флажок Победы, значок с георгиевской ленточкой, накидка защитного цвета, флисовая безрукавка с карманами и плед, который еще до начала парада оказался едва ли не на каждом из гостей на трибунах.

А вот с георгиевской ленточкой странная история. Значок с ней мало на ком наблюдался, в отличие от прошлых лет.

Полпред президента в Центральном федеральном округе Игорь Щеголев, впрочем, не мешкая надел и значок, и пилотку, и георгиевский шарф, и сидел, отчего-то сразу словно не то посуровевший, не то погрустневший. Хирург Лео Бокерия ничего не надел, потому что на нем и так была красная вязаная шапка с надписью «Wayne Gretzky. Ottawa», натянутая по самые брови. В ней он и встал под звуки гимна и громко, однако в такт пел простые и ясные советские слова: «Партия Ленина, сила народная нас к торжеству коммунизма ведет!…»

В общем, на трибунах было уютно и даже по-своему тепло, как в старом изношенном халате цвета хаки.

В 1945 году парад принимал, как известно, Георгий Жуков, а командовал парадом Константин Рокоссовский. В этот день принимал парад министр обороны Сергей Шойгу, командовал главнокомандующий сухопутными войсками Олег Салюков. Маршировали 33 парадных расчета, в том числе курсантки (их назвали военнослужащими-женщинами, чего широкое фем-движение или даже шествие этому параду, надеюсь, не простит) из шести высших военных заведений страны. К центральной трибуне они вышли под песню «Катюша», которую талантливому оркестру удалось переделать в марш.

Десантники, выходя к левой трибуне, что-то хором просто кричали, расслышать можно было только «Раз-два-три!…», а дальше все сливалось в один ровный крик, в котором мне слышалось «В атаку-у-у!!!», но сомнительно, чтобы это было так, а вообще-то было похоже на то, как трибунах свои кричалки ревут футбольные фанаты: убедительно, но не разобрать ни слова.

Они шли по брусчатке Красной площади, чеканя шаг, и первый раз я ловил себя на мысли, что прямо отсюда они как когда-то, так же чеканя шаг, уходят на фронт…

Да нет, это же все-таки были срочники… А может, мы как всегда чего-то не знаем.

Колонну техники возглавил Т-34-85. Проехали бронеавтомобили «Тайфун-К», «Тайфун-ВДВ», «Тигр-М», боевые машины пехоты БМП-2М «Бережок», БМП-3 и «Курганец-25», танки Т-72БЗМ, Т-90М «Прорыв» и Т-14 «Армата», реактивные системы «Торнадо-Г», оперативно-тактические ракетные комплексы «Искандер-М», комплексы противовоздушной обороны С-400 «Триумф», «Бук-М3» и «Тор-М2» и наконец стратегические комплексы «Ярс» (не дай бог, конечно) — под недвусмысленную в данном случае музыку песни «Это есть наш последний и решительный бой (в основном, надо полагать, последний)…» Отдельно стоит сказать, что на грузовых платформах по площади провезли ударные роботы «Уран-9». Самим им пока движение по площади, видимо, не доверяют: бунт машин здесь нужен еще меньше бунта людей.

Между тем центральным событием парада стало, как и предполагалось, выступление Владимира Путина.

Надо сказать, что в этот раз он в начале почти ничего не говорил о прошлой войне:

— Защита Родины, когда решалась ее судьба, всегда была священной. С такими чувствами подлинного патриотизма поднимались за Отечество ополченцы Минина и Пожарского, шли в атаку на Бородинском поле, бились с врагом под Москвой и Ленинградом, Киевом и Минском, Сталинградом и Курском, Севастополем и Харьковом. Так и сейчас, в эти дни, вы сражаетесь за наших людей на Донбассе,— обозначил верховный главнокомандующий,— за безопасность нашей Родины — России!

Примерно так в 2015 году он напутствовал сражающихся в Сирии.

— В декабре прошлого года мы предложили заключить договор о гарантиях безопасности,— разъяснял президент.— Россия призывала Запад к честному диалогу, к поиску разумных, компромиссных решений, к учету интересов друг друга (были, правда, заведомо неисполнимые пункты: про отход НАТО к границам 1997 года. Но возможно, это было именно тем, чем в переговорах захотелось бы поступиться.— А. К.) Все напрасно! Страны НАТО не захотели нас услышать, а это значит, что на самом деле у них были совершенно другие планы. И мы это видели!

И вот что Владимир Путин еще видел (он не уточнил, кто еще кроме него это видел):

— В открытую шла подготовка к очередной карательной операции на Донбассе, к вторжению на наши исторические земли, включая Крым… Таким образом, планомерно создавалась абсолютно неприемлемая для нас угроза, причем непосредственно у наших границ. Все говорило о том, что столкновение с неонацистами, бандеровцами, на которых США и их младшие компаньоны сделали ставку, будет неизбежным.

Это все было не очень похоже на традиционные выступления Верховного главнокомандующего на парадах. Скорее это напоминало обращение к нации, какое мы слышали 21 февраля. И теперь это настораживало больше, чем тогда, ибо было уже понятно, каким может быть результат.

— Повторю,— продолжал Владимир Путин,— мы видели, как разворачивается военная инфраструктура, как начали работать сотни зарубежных советников, шли регулярные поставки самого современного оружия из стран НАТО. Опасность росла с каждым днем! Россия дала упреждающий отпор агрессии. Это было вынужденное, своевременное и единственно правильное решение. Решение суверенной, сильной, самостоятельной страны.

Можно еще раз, и потом еще не один раз повторить, что это было единственно правильное решение. Вопрос, становится ли оно от этого еще более единственно правильным.

Тут в речи президента страны возник новый аргумент:

— Соединенные Штаты Америки, особенно после распада Советского Союза, заговорили о своей исключительности, унижая тем самым не только весь мир, но и своих сателлитов, которым приходится делать вид, что они ничего не замечают, и покорно все это проглатывать.

То есть нам предложено думать, что дело все-таки прежде всего в Соединенных Штатах Америки. Ну да, мы так и думаем.

— Но мы другая страна,— добавил президент.— У России другой характер. Мы никогда не откажемся от любви к Родине, от веры и традиционных ценностей, от обычаев предков, от уважения ко всем народам и культурам. А на Западе эти тысячелетние ценности, судя по всему, решили отменить. Такая нравственная деградация стала основой циничных фальсификаций истории Второй мировой, разжигания русофобии, восхваления предателей, издевательства над памятью их жертв, перечеркивания мужества тех, кто добыл и выстрадал Победу.

Справедливости ради, эти слова выглядели мирными и даже нежными на фоне тех, какими порою вдруг начинает бросаться в адрес Владимира Путина американский президент Джо Байден.

— Нам известно,— поделился новостью президент России,— что американским ветеранам, которые хотели приехать на парад в Москву, фактически запретили это делать. Но хочу, чтобы они знали: мы гордимся вашими подвигами, вашим вкладом в общую Победу! Мы чтим всех воинов союзнических армий — американцев, англичан, французов—участников Сопротивления, отважных солдат и партизан Китая — всех, кто разгромил нацизм и милитаризм.

Особенно было приятно, надеюсь, партизанам Китая: им до сих пор не часто доставались такие добрые слова на таких праздниках. О них вообще до обидного редко вспоминают.

Следующий заход стоит назвать эпическим:

— Сегодня ополченцы Донбасса вместе с бойцами армии России сражаются на своей земле, где разили врага дружинники Святослава и Владимира Мономаха, солдаты Румянцева и Потемкина, Суворова и Брусилова, где насмерть стояли герои Великой Отечественной войны — Николай Ватутин, Сидор Ковпак, Людмила Павличенко.

Тут уж не то что возразить было нечего, а даже мысли такой ни в коем случае не возникало.

— Обращаюсь сейчас к нашим вооруженным силам и к ополченцам Донбасса! — мотивировал верховный главнокомандующий тех российских солдат и командиров, у кого до сих пор проблемы с мотивацией.— Вы сражаетесь за Родину, за ее будущее, за то, чтобы никто не забыл уроков Второй мировой! Чтобы в мире не было места палачам, карателям и нацистам!

И, видимо, военнослужащим ВСУ.

— Сегодня мы склоняем головы перед светлой памятью всех, чью жизнь отняла Великая Отечественная война, перед памятью сынов, дочерей, отцов, матерей, дедов, мужей, жен, братьев, сестер, родных, друзей.— И Владимир Путин добавил к ним тех, о ком последние годы не говорил на парадах.— Мы склоняем головы перед памятью мучеников Одессы, заживо сожженных в Доме профсоюзов в мае 2014 года. Перед памятью стариков, женщин и детей Донбасса, мирных жителей, которые погибли от безжалостных обстрелов, варварских ударов неонацистов. Мы склоняем головы перед нашими боевыми товарищами, которые пали смертью храбрых в праведном бою — за Россию. Объявляется минута молчания.

Президент обещал поддержку детям погибших, желал выздоровления раненым бойцам, благодарил военных медиков:

— Низкий поклон вам за то, что боретесь за каждую жизнь — часто под обстрелом, на передовой, не жалея себя.

Так странно было слышать такое, про обстрелы и передовую, в этих стенах, на этом воздухе, в день Победы, которая когда-то была и которой сейчас нет — пока или уже. Но именно в этом, или этим, мы живем уже третий месяц.

Закончил Владимир Путин тоже не как всегда:

– Слава нашим доблестным вооруженным силам! За Россию! За Победу! Ура!

Нет, тут не было, конечно, ни слова о мобилизации. Но это была мобилизационная речь.

Иногда он произносил такие речи 9 мая как Владимир Путин. Иногда — как президент страны. И только в этот день — как верховный главнокомандующий.

Когда закончились пеший парад и парад бронетехники, все задрали головы вверх, но, как известно, авиатехники не дождались.

— Не оправдались надежды на небо? — спросил я актера Владимира Машкова.

— Бензин зато сэкономили,— пожал он плечами.— Есть и плюсы.

— Или все-таки керосин? — переспросил я.

— Авиационный бензин,— успокоил подошедший музыкант Игорь Бутман в куртке и в футболке, на которой просматривалось: «Сочи. День рождения. Бочаров ручей».— Это называется авиационный бензин. Мне один раз понадобился. Я пытался достать. Не получилось. Но запомнил, как называется.

Владимир Путин вместе с Сергеем Шойгу прошел мимо левой трибуны к Александровскому саду, ему кричали «Рос-си-я!» и «Спа-си-те!… А, нет, послышалось… «Спа-си-бо!»

А я все не мог успокоиться. Да нет, летали же самолеты и не при такой погоде.

Да и не только я не мог успокоиться.

— В 17 лет я ушел в ополчение, воевал на Невском пятачке, освобождал Житомир, форсировал Днепр, освобождал Польшу… — рассказывал, стоя на Красной площади, когда ее открыли для всех, кто был на трибунах, не такой уж на вид и пожилой солдат Зиновий Меркин.

— А где служили? — спрашивал я.

— В разведке,— отвечал он.— И вот я как разведчик вам говорю: то, что самолетов не было сегодня, это не просто так! Конечно, может, и погода, но может, и кое-что еще. И как разведчик я думаю, что кое-что еще!

В это время было уже известно, что авиапарад не состоялся от Калининграда до Екатеринбурга.

Через два часа на Красной площади царили волонтеры со странными на первый взгляд хороводами из сплетенных рук. Они должны были установить коридор для шествующих по площади в строю «Бессмертного полка», но их задача явно виделась им самим гораздо масштабнее. Перестроения были намного изобретательнее, чем, мне казалось, требовалось. Но я допускал, что это могло быть и не моего ума дело.

Со стороны Ильинки пропускали участников шествия по спецприглашениям, но затор тут, на рамках с металлоискателями, образовался такой, что я был уверен: в 15 часов, как было анонсировано, ни за что не начнется. Но оно началось, просто многие не успели пройти.

Владимир Путин, как и три года назад, нес портрет своего отца на уровне груди, а многие поднимали портреты высоко поверх своих голов, и когда шествие заполнило площадь и все, что там было внизу, и всю Тверскую, и дальше тоже… Не говорите, что это уже не трогает, или что трогает не так, как раньше, или что не трогало никогда… Это, наверное, самое величественное зрелище, какое есть у народа страны.

Корреспондент французского телевидения интервьюировал двух простых русских женщин (а хочется сказать — баб) на площади.

— Всех защитили тогда, в Великую Отечественную! — говорила одна, в ярко-желтой куртке.— И поляков, и вас, французов, и украинцев!

— А сейчас? — спрашивал он.

— И сейчас защитим! — с вызовом обещала она ему.

А одной пожилой женщине у собора Василия Блаженного стало плохо, подъехала скорая, ее привели в чувство, она еще посидела на брусчатке и попросила отпустить ее с богом:

— Я же советская бабушка! Мы же умираем за жизнь сто раз и сто раз воскресаем! Я пойду, ладно?…

Я потом помог ей дойти до метро «Китай-город» по пустой, дождливой и ветреной Ильинке, и она, Марта Юрьевна Капранова, 85 лет, рассказывала мне всю дорогу:

— Потемнело в глазах, когда площадь прошла… Видно, расслабилась… Видно, отпустило… Вот ведь отец на войне мечтал по Красной площади пройти, он 1894 года рождения, понтонные мосты под огнем строил, на одном и погиб… Да тогда все они мечтали по Красной площади пройти… И только сегодня я ему помогла осуществить… А то все не могла дойти… Хотя живу-то в Отрадном… Тут какая хоть ветка-то к нему ведет?.. Я от «Белорусской» иду…

— Да это же далеко, — удивлялся я. — Как же вы дошли-то? Там же люди быстро идут.

— Да вот дошла! — смеялась она. — Кашу ела три раза по дороге с мясом. Воду пила. На каждом шагу кашу дают! Бесплатно! Там все кашу едят! И дошла. Плакала и шла по Красной площади. И отец прошел со мной. Об одном жалею, сынок… — вдруг сказала она, даже остановившись под проливным дождем.

— Да о чем же? — спрашивал я, пытаясь как-то прикрыть ее собой.

— Да вот что в Мавзолей не попала…,— вздохнула она… — А следующего раза, наверное, уж не будет.