Как советская пропаганда поминала звездных невозвращенцев — артистов, спортсменов и музыкантов, оставшихся на Западе

Сенатор от Крыма Сергей Цеков предложил принять закон, запрещающий упоминать в СМИ имена артистов, покинувших Россию после начала спецоперации. Немногим ранее спикер Госдумы Вячеслав Володин предложил лишать гражданства тех, кто ведет себя «подло и предательски» — «делает заявления, преподнося их как свои личные убеждения, как борьбу за мир». На ТВ идут обсуждения артистов, уехавших из России и осудивших ее политику,— их называют «предателями» и «отщепенцами». Трудно сказать, сознательно ли во всех такого рода выступлениях используются сценарии и риторика, применявшиеся когда-то к советским звездам, попросившим убежища на Западе, или она самовозродилась в новых условиях. Однако уместно вспомнить самые яркие из таких случаев.

Текст: Юрий Сапрыкин

То, что называется теперь нейтральным словом «релокация», в советское время было рискованным шагом: публичные персоны, решившие «выбрать свободу», оказывались на передовой холодной войны и, как казалось, навсегда отрезали себе путь назад. Как относиться к тому, что известный всей стране человек попросил политического убежища на Западе? В СССР этот вопрос решался по-разному. Если артист не вернулся с гастролей, но при этом не делает громких политических заявлений, этого могли попросту не заметить, а о существовании самого артиста забыть — как случилось в начале 1970-х с артистами балета Наталией Макаровой и Михаилом Барышниковым: их имена исчезли из афиш и программок, как будто их и не было. Точно так же в 1980-е эпизоды с участием актера Савелия Крамарова будут вырезать из фильмов перед показом по ТВ. Это варианты мягкого забвения.

Другое дело, если уехавший выступает с осуждением политики советского руководства или принадлежит к числу потомков советской элиты. В таких случаях разворачивались полноценные кампании по дискредитации. У любых пропагандистских акций в СССР был строгий, утвержденный на самых высоких уровнях власти регламент. Разоблачения невозвращенцев всегда проходили по единому сценарию:

— уехавший — невеликого таланта человек, лучшие годы его давно позади, его искусство народу глубоко чуждо;

— Родина дала ему все, а он повернулся к ней спиной и поливает ее грязью;

— жалобы на то, что в родной стране его ограничивали жесткими цензурными рамками — безосновательны: ему были предоставлены все возможности, для него были открыты все двери;

— любые разговоры о «несогласии с политикой руководства страны» — лишь ширма для корысти: на самом деле уехавшего интересуют лишь «щедрые подачки заокеанских хозяев».

Также в ход шли «материалы зарубежной прессы», подтверждающие тезисы пропаганды; еще лучше, если в западных изданиях появляются комментарии экспертов, рассказывающих, что карьера «невозвращенца» клонится к закату, а жизнь на Западе не так проста, как ему кажется. Лучшие помощники в таких кампаниях — оставшиеся в СССР бывшие коллеги, готовые сообщить, что герой публикации и так был человек с гнильцой, но ему это прощали, после отъезда его алчность и лицемерие раскрылись в полную силу. Нет сомнений, что уехавший горько пожалеет о своем шаге и приползет просить прощения — но сможет ли Родина простить человека, который поступил с нею так?

Пик кампаний всегда приходился на момент, следовавший за объявлением недавней звезды невозвращенцем, но всякое новое антисоветское выступление изменника в западных СМИ неизменно сопровождалось советскими публикациями, сообщавшими о его творческих неудачах за границей и личностном кризисе. Начиная с середины 1980-х между подобными публикациями и триумфальным возвращением их героев на родину проходили считанные месяцы.

---

«Всегда удручали их зазнайство и страсть к наживе»

Людмила Белоусова и Олег Протопопов
(год невозврата — 1979)

Двукратные олимпийские чемпионы и четырехкратные чемпионы мира по фигурному катанию, в 1970-х Белоусова и Протопопов закончили спортивную карьеру и работают солистами Ленинградского балета на льду. Оказавшись вместе с труппой балета на гастролях в Швейцарии, они приходят в полицейский участок и просят политического убежища. На родине их лишают звания заслуженных мастеров спорта и вычеркивают их фамилии из спортивных справочников.

«Можно прожить с человеком многие годы и все-таки не узнать до конца подлинную его сущность. Не только порвали с Родиной, но и оклеветали ее! Но моральный крах не случается внезапно, как обвал. Скатываются вниз постепенно. Иногда даже незаметно для других…
Нас поражало: как в них может сочетаться природная одаренность с нетерпимыми для всех чертами характера. Всегда удручали их зазнайство, неуважение к товарищам, желчность. И их страсть к наживе. Раньше мы посмеивались над ней как над слабостью избалованных и благополучных. Потом стали все больше задумываться: что это — крохоборство, стяжательство? Их натура? Сейчас уже под другим углом зрения вспоминается то, чему порой удивлялись…
Получив по чьей-то ошибке два комплекта аппаратуры в одной упаковке, они не постеснялись заявить, что в коробке был лишь один видеомагнитофон, и ни уговоры, ни слезные просьбы пострадавшего не поколебали их. Так и присвоили не принадлежавшее им, поступившись совестью и мнением людским. Удирая за границу, туго набивали чемоданы. Среди их вещей оказалась даже швейная машинка, что потом вызвало иронию у западных журналистов.
Новую свою жизнь за рубежом Протопопов и Белоусова начали опять же со стяжательства и обмана... Вопрос у них прежний: "А сколько за это заплатят!" Ведь предательство тоже может стать бизнесом.
Наша страна без них проживет. А большое ли они приобретение для Запада?»

(«Чтобы забыть уже навсегда…», фигурист Алексей Уланов, «Литературная газета», 31 октября 1979 года)

---

«Жил в лучах отраженной отцовской славы»

Максим Шостакович
(год невозврата — 1981)

Художественный руководитель Симфонического оркестра Министерства культуры СССР и сын Дмитрия Шостаковича остается в Германии по окончании очередных гастролей вместе с собственным сыном, пианистом Дмитрием (впоследствии автором гимна НБП [прекратившей свое существование национал-большевистской партии, признана экстремистской организацией, деятельность ее запрещена на территории РФ]).

«У гениальных людей вовсе не обязательно столь же одаренные дети. Но каждый сын обязан дорожить отцовской честью. Максим же ронял ее тем, что, не унаследовав талантов, паразитировал на имени отца. Получал посредственные оценки и в музыкальной школе, и в Консерватории, и позже. Став дирижером, он строил из себя неоцененное дарование, претендуя на роль великого музыканта, наследника Дмитрия Шостаковича…
Ради этой цели — осквернить образ великого патриота и гражданина Страны Советов Дмитрия Дмитриевича Шостаковича — не жалели ни усилий, ни денег. Прекрасно зная присущий себялюбцу Максиму комплекс неполноценности, пели с разных сторон медовые речи о его недооцененности на родине, о грядущей славе на Западе.
Психологи! Знали, что метили в самую уязвимую точку. Прекрасно знали, хотя не мог пожаловаться Максим на отсутствие внимания к нему со стороны коллег и учреждений культуры. Не многие, как он, имели возможность дирижировать лучшими оркестрами, руководить большим коллективом, выезжать в гастрольные поездки по миру. Он по-прежнему жил в лучах отраженной отцовской славы. И там, где недоставало собственных способностей, умел сыграть на имени отца. Не забывал при этом исправно получать по праву на наследство тысячи за труд отца, за исполняющиеся во всем мире сочинения Д. Д. Шостаковича…
Стоит задуматься и над тем, что среди захлебывающихся сейчас злорадно в эфире есть и такие, кто поднял некогда меч на нашу страну и кто обломал зубы у стен Ленинграда, ставших неприступными благодаря мужеству и героизму советских людей, воспетых в могучей музыке Шостаковича»

(«Лженаследник», Л. Могилевич, «Литературная газета», 6 мая 1981 года)

---

«Деградирует как танцовщик и дошел до крайней степени морального падения как человек»

Рудольф Нуреев
(год невозврата — 1961)

Звезда Кировского балета, Нуреев отправляется на зарубежные гастроли в июне 1961 года — и после выступлений в Париже оказывается отстранен от дальнейших гастролей в Великобритании «за нарушение режима нахождения за границей». Нуреев узнает об этом в аэропорту, когда труппа идет на посадку в Лондон, а его оставляют дожидаться самолета в Москву. Нуреев подходит к сидящим в баре полицейским и говорит, что хочет остаться во Франции. Это первый «артистический» невозвращенец такого уровня. В СССР Нуреева заочно приговаривают к семи годам тюрьмы за измену родине. Перебежчики из КГБ будут рассказывать впоследствии о планах спецоперации, в результате которой Нурееву должны были сломать ноги.

«Безобразное поведение Нуреева с первых дней его работы в Ленинградском театре оперы и балета должно было давно насторожить руководство театра. Нуреев восстановил против себя коллектив, позволял себе оскорблять товарищей по работе и был известен в коллективе как скандалист и морально неустойчивый человек. При подборе участников поездки в Париж дирекция театра пренебрегла этими фактами, составила неправдивую хвалебную характеристику Нурееву»

(Докладная записка зав. отделом культуры ЦК КПСС Д. Поликарпова и председателя комиссии по выездам за границу при ЦК КПСС А. Долуды, 2 августа 1961 года)

«3 июня с. г. из Парижа поступили данные о том, что Нуреев нарушает правила поведения советских граждан за рубежом, выходит один в город, возвращается в гостиницу поздно вечером. Кроме того, он завязал близкие отношения с французскими артистами (некоторые из них гомосексуалисты)»

(Докладная записка председателя КГБ СССР А. Шелепина в ЦК КПСС, 18 июня 1961 года)

«Некоторое время он пользовался скандальной известностью, которая объяснялась его гнусной ролью перебежчика. Теперь, однако, все чаще можно прочесть в западной прессе признание, что Нуриев деградирует как танцовщик и дошел до крайней степени морального падения как человек»

(«Не любит никого и предает всех», «Известия», 9 апреля 1963 года, редакционный комментарий)

«Что касается его морального облика, то Нуриев человек неустойчивый, истеричный и тщеславный. Все его заявления, все его статьи и книга (написанная, впрочем, другими для него) создали ему ореол особой и таинственной личности, какой он в действительности не является. Что он любит? Ничего. Он полон самовлюбленности, заявляет, что покупает повсюду виллы и дома, тогда как для артиста достаточно располагать большой студией, классическими книгами и несколькими мастерами-хореографами (но не друзьями), которые могли бы его вести по пути настоящего искусства… Его акт дезертирства ничем не оправдан, так как он ни беглец политический, ни артистический: просто-напросто это мальчишка, который восстал против дисциплины, необходимой во всякой области искусства. Эта дисциплина — работа, а не виски в пять часов утра»

(«Не любит никого и предает всех», «Известия», 9 апреля 1963 года, перевод интервью балетмейстера Сержа Лифаря журналу Paris Jour)

---

«Почувствовала вкус и жадность к золоту и драгоценностям»

Светлана Аллилуева
(год невозврата — 1967)

Переводчица, кандидат филологических наук, сотрудница Института мировой литературы и дочь Иосифа Сталина приезжает в Индию в декабре 1966 года — она привезла на родину прах своего гражданского мужа Браджеша Сингха. Спустя три месяца она приходит с паспортом и багажом в посольство США в Дели. Сотрудники посольства сопровождают ее в Рим, затем в Швейцарию, в конце концов она получает политическое убежище в США. В том же 1967-м она выпускает книгу «Двадцать писем к другу», в которой откровенно рассказывает о жизни семьи Сталина и о своей любви к кинодраматургу Алексею Каплеру — из-за этих отношений Каплер был дважды судим и отправлен в лагеря. The New York Times пишет, что значительную часть своих гонораров Аллилуева направляет на поддержку русской эмиграции. Еще до выхода книги в советской печати разворачивается кампания по дискредитации Аллилуевой.

«На швейцарской вилле под сильной охраной вооруженных агентов специалисты по советским делам из ЦРУ в течение почти 45 дней идеологически обрабатывали и учили ее, как клеветать на коммунизм и на ее Родину — Советский Союз. Аллилуеву поместили также в женский монастырь на 15 дней с тем, чтобы продемонстрировать ее веру в бога и христианство.
Эксперты Центрального разведывательного управления США по советским делам подготовили для Аллилуевой рукопись книги в 80 тысяч слов, используя при этом совершенно секретные документы из архивов ЦРУ с пометкой "Кремль", которые были специально доставлены из Франкфурта-на-Майне.
Сообщают, что Светлана почувствовала вкус и жадность к золоту и драгоценностям. Она уже накупила настоящих жемчужных ожерельев, кольца, усыпанные алмазами, золотые часы и другие драгоценности, которые любят миллионерши»

(«ЦРУ делает святошу миллионершей», «Известия», 2 июня 1967 года)

---

«Стали идейными перерожденцами»

Галина Вишневская и Мстислав Ростропович
(год невозврата — 1974)

С конца 1960-х супруги Вишневская, солистка Большого театра, и Ростропович, прославленный советский виолончелист и дирижер, дают приют в своем загородном доме Александру Солженицыну. У Ростроповича отменяют концерты и записи, с 1972 года его не выпускают на зарубежные гастроли. За музыканта при личной встрече с Брежневым просит американский сенатор Эдвард Кеннеди. В 1974 году Ростроповичу и Вишневской разрешают выезд, оформив это как командировку Министерства культуры. После выступлений в зарубежной прессе и концертов в поддержку русской эмиграции, в 1978 году Ростроповича и Вишневскую лишают советского гражданства. Оставшейся в СССР сестре музыканта, скрипачке Веронике Ростропович, рекомендуют сменить фамилию.

«Выехавшие несколько лет назад в зарубежную поездку М. Л. Ростропович и Г. П. Вишневская, не проявляя желания возвратиться в Советский Союз, вели антипатриотическую деятельность, порочили советский общественный строй, звание гражданина СССР. Они систематически оказывали материальную помощь подрывным антисоветским центрам и другим враждебным Советскому Союзу организациям за рубежом. В 1976–1977 годах они дали, например, несколько концертов, денежные сборы от которых пошли в пользу белоэмигрантских организаций. Формально оставаясь гражданами Советского Союза, Ростропович и Вишневская по существу стали идейными перерожденцами, ведущими деятельность, направленную против Советского Союза, советского народа»

(«Идейные перерожденцы», «Известия», 16 марта 1978 года)

«В интервью газете "Франс суар" Ростропович заявил: "Советский Союз — страна мертвых душ, там умерщвляется все живое и прогрессивное". Да и сами супруги Ростропович не раз публично заявляли, что они не намерены возвращаться в Советский Союз. Так, в 1975 году Ростропович имел ряд бесед с корреспондентами радиостанции "Голос Америки" [признана в РФ СМИ-иноагентом], в которых, к слову сказать, ратовал за активизацию враждебных Советскому Союзу передач этой радиостанции. В 1977 году в интервью радиостанции "Немецкая волна"[признана в РФ СМИ-иноагентом] Вишневская, отвечая на вопрос о возможности возвращения в СССР, сказала: "В СССР возвращаться некуда и не к чему". Все это вместе взятое шло вразрез с идеями гуманизма и вызывало законный вопрос: могут ли подобным образом вести себя советские люди, патриоты своей Родины?!»

(«Плоды "самовыражения"», Борис Петров, «Советская культура», 24 марта 1978 года)

---

«Стал на обычный для подобных отщепенцев путь клеветы»

Виктор Корчной
(год невозврата — 1976)

В 1974 году Виктор Корчной — четырехкратный чемпион СССР по шахматам — проигрывает матч претендентов на первенство мира Анатолию Карпову и дает интервью югославскому агентству ТАНЮГ с выпадами в адрес победителя и советского шахматного руководства. Корчному на год закрывают выезд за рубеж. После отмены запрета в 1976-м он едет в Амстердам на шахматный турнир IBM — и решает не возвращаться, мотивируя это тем, что в СССР ему помешают бороться за звание чемпиона мира. Семье Корчного специальным постановлением ЦК КПСС запретят выезд за границу, его сын Игорь будет исключен из университета, а затем осужден на 2,5 года за уклонение от службы в армии.

«Ничего, кроме чувства возмущения и презрения, не вызывает у нас подлый поступок шахматиста В. Корчного, предавшего Родину. Став на обычный для подобных отщепенцев путь клеветы, Корчной пытается теперь делать ходы в грязной политической игре, стремясь привлечь внимание к своей персоне, набить цену у любителей дешевых сенсаций.
Встречаясь с Корчным за шахматной доской, многие из нас не раз сталкивались с проявлением его зазнайства и бестактности. Многое прощалось Корчному, щадилось его болезненное самолюбие, а эта терпимость, видимо, воспринималась как должное. Теперь, попросив защиты от надуманных преследований у голландской полиции, Корчной свои мелкие личные обиды пытается возвести в ранг международных проблем»

(Коллективное письмо советских гроссмейстеров, журнал «64», № 38, 1976)

«Решение В. Корчного изменить Родине меня глубоко поразило и огорчило. Поразило потому, что, вопреки нынешним утверждениям Корчного, никаких помех для его творческой деятельности в стране, которой он обязан всем, что помогло полностью раскрыть его дарование, не было и быть не могло.
Наоборот, всем известно, что для него, как и для всех советских спортсменов, были созданы условия, о которых наши коллеги на Западе могут лишь мечтать. Утверждать обратное нечестно и непорядочно»

(«Это ходы в грязной политической игре», Анатолий Карпов, «Советский спорт»; цитируется по книге Виктора Корчного «Антишахматы. Записки злодея. Возвращение невозвращенца». М.: Москва, 1992)

«Оказавшись в обстановке, где его вообще ничего больше не сдерживало, Корчной принялся чернить всех и вся. Антисоветски настроенные "околошахматные люди" умело способствовали развитию дурных качеств в характере беглого эмигранта.
Корчной объявил форменную войну уже не только своим бывшим соотечественникам. Примерно через год югославская газета "Спортске новости", выходящая в Загребе, напечатала небольшую заметку, в которой говорилось, что во время своего выступления в Загребском университете датский гроссмейстер Бент Ларсен подверг резкой критике вышедшую в Голландию автобиографию Корчного. На вопрос о том, какое впечатление произвела эта книга на него лично, Б. Ларсен ответил так: "Должен сказать, что на меня самое отталкивающее впечатление произвели, например, выпады Корчного против Михаила Таля, которые иначе как идиотскими не назовешь. Впрочем, все прекрасно понимают, что Корчной «насовал» в свою книгу как можно больше «сенсаций» ради денег".
К сожалению, спортивная жизнь устроена так, что за шахматную доску порой приходится садиться вместе с тем, кому в обычной жизни не пожелаешь подать руки»

(Александр Рошаль, Анатолий Карпов, «Девятая вертикаль». М., Молодая гвардия, 1979)

«Его держат под надзором в засекреченном месте»

Александр Годунов
(год невозврата — 1980)

Солист балета Большого театра Годунов просит политического убежища 22 августа 1980 года, во время гастролей в США. Сразу после этого жену артиста Людмилу Власову — единственную из всей труппы — пытаются отправить в Москву, но полиция задерживает самолет «Аэрофлота» в аэропорту Нью-Йорка, мотивируя это тем, что Власову пытаются отправить в СССР против ее желания. Переговоры о судьбе Власовой продолжаются три дня, все это время самолет с пассажирами стоит в аэропорту, окруженный полицейскими машинами. Участие в судьбе Годунова принимает в эти дни Иосиф Бродский: артист останавливается в квартире его друзей, Бродский также помогает ему вести переговоры с американскими властями.

«Триумф Большого театра отмечали все нью-йоркские газеты. И посему злопыхатели с отчаяния предприняли наглую политическую диверсию: три недели назад та же осведомленная "Дейли ньюс" выболтала, что группа провокаторов обхаживает солиста балета Александра Годунова, пытаясь склонить его к тому, чтобы он покинул труппу Большого театра и остался в США. Его буквально осаждала повсюду целая команда подстрекателей, суливших златые горы и море дармового виски. Эта приманка, видимо, недостаточно подействовала. И вот тогда ловцы человеческих душ решили ударить по психике, распустив в американской прессе о его жене грязные, клеветнические слухи с целью оттолкнуть от нее мужа и сломить его духовно. Подлая затея, к сожалению, сработала. 23 августа Годунов исчез, не сказав ни слова своей жене, балерине Людмиле Власовой. Сейчас, если верить местной печати, его держат под надзором в засекреченном месте. Оттуда в прессу проникло якобы от имени пленника лишь короткое сбивчивое заявление, которое начинается следующими словами: "Я нахожусь в состоянии полного шока и крайнего ужаса"»

(«Пиратство в Нью-Йорке», И. Андронов, «Литературная газета», 29 августа 1979 года)

---

«Сосредоточился на эгоцентрическом понимании нравственного долга художника»

Андрей Тарковский
(год невозврата — 1984)

В начале 1980-х Тарковский снимает в Италии фильм «Ностальгия», находясь официально в командировке от Госкино. В 1983-м режиссер просит председателя Госкино Филиппа Ермаша продлить срок командировки еще на три года и разрешить выехать в Италию его сыну и матери жены — и получает отказ. В мае 1983-го Тарковский уволен с «Мосфильма» «за неявку на работу без уважительной причины». 10 июля 1984 года на пресс-конференции в Милане Тарковский объявляет о решении остаться на Западе. Его не лишают гражданства, но его фильмы исчезают с экранов, а имя из печати (даже в негативном контексте). Сын Тарковского получает разрешение выехать к отцу, только когда у режиссера диагностируют рак.

«Рассмотрев обращение Тарковского А. А., Госкино СССР считает, что его решение остаться за рубежом едва ли является только следствием эмоциональной неуравновешенности и определенной неудачи на Каннском фестивале, откуда Тарковский А. А. рассчитывал вернуться с главным призом. Сосредоточившись на собственном эгоцентрическом понимании нравственного долга художника, Тарковский А. А. видимо надеется, что на Западе он будет свободен от классового воздействия буржуазного общества и получит возможность творить, не считаясь с его законами. Однако поскольку кино является не только искусством, но производством, требующим значительных трат, можно предполагать, что дальнейшее существование Тарковского А. А. за рубежом будет связано либо с утратой декларируемых им патриотических чувств со всеми вытекающими отсюда последствиями, либо оно станет невыносимым, и режиссер обратится с просьбой о возвращении в СССР»

(Из докладной записки председателя Госкино Ф. Ермаша в ЦК КПСС)

---

«Предал театр в трудную минуту»

Юрий Любимов
(год невозврата — 1984)

В сентябре 1983 года, работая в Лондоне над постановкой «Преступления и наказания», бессменный руководитель Театра на Таганке дает интервью газете The Times, где откровенно рассказывает о притеснениях, которым подвергался его театр. Сотрудники советского посольства требуют от него «прекратить клеветнические высказывания» и вернуться в СССР, Любимов обращается за помощью в британский МИД и продолжает работать в Европе. В марте 1984-го Любимова увольняют из театра, в июле лишают гражданства. Его имя исчезает из афиш и программок Театра на Таганке. Через несколько месяцев начнется перестройка, но советская пресса и в это время продолжит осуждать режиссера.

«Немало людей за последний десяток лет покинули наши города и веси — в поисках другой судьбы. Уехав, они ведут и чувствуют себя по-разному: одни привыкают, другие нет, одни просят о возвращении, другие растворяются в иностранных людских океанах.
Зарабатывают они на жизнь тоже по-разному, каждый поскорее старается уйти на круги своя, делать то, к чему привык дома, чем был жив. Поэтому пишут книги и пишут доносы, помогают друзьям и предают их, строят или разрушают дома — никто решающим образом не может перемениться, уйдя из недавнего своего дома взрослым, сформировавшимся человеком. Многие из тех, кто привык лгать дома, сочиняя или инсценируя революционные тексты вопреки собственным убеждениям, ищут применение так ярко развившемуся таланту — и подчас находят... И все-таки обидно, что именно эти люди — мы ведь знали некоторых из них — ушли, стали противниками, а кое-кто и активным врагом. Это — как порез на душе: увидеть вчерашнего знакомца в чужом окопе.
Среди подписавших письмо в "Фигаро" есть люди, чьи имена в СССР мало кому известны. Думаю, что известными и не станут уже. Но есть несколько подписей узнаваемых, еще памятных. К примеру — Юрия Любимова, режиссера, немало сделавшего в советском театре, но затем предавшего этот театр, бросившего труппу в трудный момент ее судьбы; труппа трудно оживала и ожила уже без него»

(«Была без радости любовь», Валентин Алексеев, «Огонек», № 13, 1987)

---

Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram