«Эннио. Маэстро»: фильм о главном композиторе в истории кино

В прокат выходит фильм Джузеппе Торнаторе об Эннио Морриконе — два с половиной часа, в которых очень много музыки, очень много кино и, к счастью, много самого Морриконе. Сразу понятно, что перед нами гений.

Текст: Ксения Рождественская

Впервые мы видим главного героя, когда он занимается зарядкой: нахаживает шаги по квартире, ложится на ковер, делает растяжку, быстро и яростно записывает ноты, дирижирует творческим беспорядком в своей комнате, отжимается — и все это монтируется с разными знаменитыми и не очень знаменитыми людьми, которые говорят о Морриконе. Бертолуччи: «Я не знаю никого удивительнее». Брюс Спрингстин: «Он задал музыке направление». Дарио Ардженто: «Ну, он легенда». Клинт Иствуд: «Он писал инновационную по тем временам музыку. Да она такой и остается». Лина Вертмюллер: «Безумец. Настоящий безумец». Ханс Циммер, Джоан Баэз, Квентин Тарантино, братья Тавиани — режиссеры, коллеги, ученики, поклонники.

Это предисловие задает тон: вы увидите Морриконе, которого не видели никогда, он будет без очков, он будет стар, он будет лежать на полу и показывать свою гениальность. Но Торнаторе принципиально не покажет своего героя еще ближе, не захочет вторгаться в его личную жизнь, лишь мельком упомянет жену. Режиссера интересуют совсем другие отношения: Морриконе и музыка, Морриконе и слава.

Джузеппе Торнаторе, автор «Нового кинотеатра „Парадизо"» (1989) и «Малены» (2000), всегда любил растерянных героев, которые пытаются что-то про себя понять, и всегда умел показать сентиментальность так, чтобы она не превратилась в слезливость. Морриконе для него — идеальный герой: они проработали вместе больше 30 лет, Торнаторе всегда говорил, что у них «мистическая связь». Эннио Морриконе всю жизнь был растерянным, неутомимым, всю жизнь что-то искал. Торнаторе сделал несколько подробнейших интервью с композитором, обычно предельно закрытым, и, судя по фильму, можно было обойтись безо всех остальных, оставить на экране только Морриконе.

Его жизнь кажется абсолютно выверенной, каждый шаг ведет к славе. Учился музыке в консерватории — отец его был трубач и хотел, чтобы у сына тоже был стабильный заработок. Работал на телевидении, играл в экспериментальном ансамбле, изобретая новые способы сыграть музыку. Пришел в кино («Все вестерны той эпохи приходили ко мне, и мне приходилось над ними работать, потому что такова была моя судьба»).

На самом деле слава ему не нужна. Ему нужна музыка. Музыки в фильме — море, но Торнаторе постоянно пытается ее расцветить, включает в рассказ Морриконе хронику, эпизоды из итальянской классики, пытается проиллюстрировать каждое слово и каждый звук. В этом есть что-то от ускоренных видеокурсов: если Морриконе говорит: «Стравинский», на экране тут же появляется Стравинский, и сколько раз эту фамилию произнесут, столько раз Стравинский и появится. Режиссер как будто не вполне доверяет зрителю, пытается по-быстрому дать ему музыкальное и кинообразование — но любая байка Морриконе работает сильнее, чем десяток кадров из разных фильмов и портреты музыкальных гениев, мелькающие на экране.

Например, композитор рассказывает, что для основной музыкальной темы «Сицилийского клана» Анри Вернёя он в качестве второго контрапункта взял ноты, образующие имя Баха (B — A — C — H, то есть, по правилам записи нот, си-бемоль — ля — до — си). Или объясняет, что знаменитая тема для «Хорошего, плохого, злого» Серджо Леоне основана на вое койота. Или рассказывает, как спел собственную фамилию для «Птиц больших и малых» Пазолини. Или говорит, что во время работы над «Омерзительной восьмеркой» Тарантино у него было чувство, что он мстит за себя западному кино: к тому времени у него было несколько номинаций на «Оскар», но получил он лишь почетную статуэтку. Для Тарантино он написал симфонию — возможно, назло всему кинематографу. И получил за эту работу «Оскар».

Сборник баек, киноэнциклопедия, мюзикл, учебник заздравных тостов. Сам Торнаторе называет тех, кто в его фильме говорит о маэстро, «музыкальным эхом». Но больше они похожи на греческий хор, объясняющий зрителю, что он смотрит на гения.

Это совершенно не нуждается в объяснении. Почти сразу становится очевидно, что Морриконе — человек, равный своей работе. Гений, любящий играть в шахматы и не доверяющий собственному музыкальному вкусу. Человек, у которого слезы стоят в глазах, когда он вспоминает давнюю прогулку со своим учителем. Тихий и всемогущий, напевающий одновременно все партии из своих сочинений, выстукивающий ритм протестов 1968 года и слышащий музыку в лязге вагонов и скрипе лестниц.

Торнаторе, конечно, говорит и о своей работе с Морриконе, бестрепетно рифмуя кадры из «Легенды о пианисте» (1998) с хроникой 11 сентября 2001 года. Морриконе тогда написал симфонию, посвященную жертвам теракта.

Торнаторе тоже пишет своеобразную симфонию, пытаясь укротить сразу десяток разных голосов, нащупать основную тему. Он прослеживает «арку героя», смотрит, как Морриконе упорно отворачивается от музыки для кино, считая ее низкопробной, и стремится к «абсолютной музыке»,— а музыка насмехается над этим выбором. Но в итоге побеждают обе: Морриконе, по его словам, всю жизнь искал точки пересечения «абсолютной музыки» и музыки для кино.

Композитор умер в июле 2020 года, когда Торнаторе монтировал фильм. Режиссер утверждает, что это никак не изменило содержание его работы,— и действительно, «Эннио» смотрится так, как будто композитор еще жив.

Еще одна байка из фильма: композитор Никола Пьовани рассказывает, как после концерта киномузыки Морриконе в Париже он заглянул в гримерку к маэстро и сказал: «Эннио, ты понимаешь, что это величайшая музыка ХХ века?» Морриконе ответил: «Я пока над этим думаю».

Нечего тут думать.

В прокате с 9 июня

Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram